Жизнь без Горчева
Собаку Степана пришлось отдать соседям, так как жить в городе эта скотина оказалась решительно не способна. Киберпочта по-прежнему работает, и кроме почтовых услуг там можно приобрести подсолнечное масло и подушку нежная. Автолавка ездит, но нестабильно. Яблоню, на которую нужно вешать модем, чтобы была связь, пришлось спилить. Коня Гоши больше нет. Сосед Серега перебрался в Петербург и, по слухам, обрел там семейное счастье. Живущий в сортире Паук все так же плетет вечную свою паутину, чтобы уловить в нее что-нибудь Живое. В деревне Гостилово Невельского района Псковской области не хватает только писателя Дмитрия Горчева, который жил здесь в последние годы и описал эти места в своей последней книге «Жизнь без Карло».
Мы приехали на Горчевские чтения, проходящие здесь уже третий год в первые выходные августа, но застали толпу детей, вряд ли являющихся поклонниками творчества Горчева. Здесь все лето работает волонтерский семейный лагерь «Гостилово», организованный женой писателя Екатериной Голубевой. Летом Екатерина живет в деревне. Она учитель младших классов в одной из частных школ Санкт-Петербурга.
— Идея лагеря в том, — говорит Екатерина, — чтобы не просто вывезти городских детей на природу, показать им другую, деревенскую жизнь, но и приобщить их к полезному делу — уходу за нашим гостиловским парком. Это достаточно тяжелый физически, но важный труд.
Деревушка в псковской глубинке, каких тысячи и тысячи по России. Автобус пару раз в неделю, изредка навещаемые детьми бабушки-пенсионерки, приезжающие на лето дачники — обычная картина. Но есть в этой деревне своя «изюминка». Это Старый Парк.
— Важность его в том, что дети и родители работают в парке вместе, и родители часто раскрываются с неожиданных сторон. В городе общение с детьми ограничено определенными и привычными рамками. А здесь ребенок видит, что мама или папа умеют, оказывается, то, о чем они никогда не узнали бы в городе, и это развивает отношения между детьми и родителями. Начиналось все со знакомых, потом, как водится, заработало сарафанное радио. Быт у нас непростой: ночуем в палатках, кухня — полевая, довольно аскетичная, распорядок дня, отбой — все строго, как в «настоящем» детском лагере.
Быт в Гостилово действительно непростой: накануне нашего приезда из-за сильнейшего урагана деревня лишилась электричества, поэтому готовили только на костре и продукты покупали с таким расчетом, чтобы съесть все за один день. Быстро пришлось забыть о телефонах.
Кроме того, ураган унес теплицу с участка Екатерины к соседям. Теплицу мы вернули на место, для этого пришлось разобрать и потом заново собрать забор.
— Всего за лето к нам приезжает примерно 50 человек. Нам, конечно, не хватает пап, старших братьев, дедушек, которые умели бы делать что-то руками и учили бы этому детей. Сейчас работы в парке уже завершаются, и дальше мы хотим устраивать разные семейные мероприятия. Все это, понятно, некоммерческие дела.
Мы с Екатериной сидим на крыльце. Между нами разлегся красавец-пес Индрик, лайка с блестящими, аристократическими манерами и внешностью. Он — как бы нарочно подобранный антипод собаке Степану, который, живя с Горчевым, вынужден был постоянно помнить, что «фамилия его начинается очень-очень далеко за последней буквой греческого алфавита». Иногда Индрик тычется холодным кожаным носом в диктофон, и мне кажется, будто я беру интервью у пса.
— Можно сказать, что народная тропа не только не зарастает, но и ширится?
— Я для этого специально ничего не делаю; вообще, как все начиналось: после Диминой смерти в 2010 году к нам в Гостилово приезжали друзья и знакомые, поддерживали меня.
Потом я узнала, что есть читатели и поклонники Димы, которые тоже хотели бы приехать в деревню, где жил их любимый писатель, но они не очень понимают, как это можно сделать — не заявишься ведь так сразу в чужой дом.
И мы решили объявить в первые выходные августа Горчевские чтения, когда все желающие могут приехать к нам, посмотреть дом, деревню, окрестности. И вот мы собираемся уже в третий раз, народу пока не очень много, но это и хорошо. Есть важный для меня момент: к нам вчера зашли три соседки послушать, что это такое мы тут читаем. Я знаю, что Диму они раньше не читали, но они остались и слушали.
Собственно чтения проходят в уютном формате вечерних посиделок у костра. Читаем по очереди, как гадают по книге, случайно выбирая страницу. Гости читают удивительно хорошо, не по-актерски, но так, что от смеха удержаться нельзя.
Впрочем, скорее всего, дело в самих текстах.
Россию придумали четыре Еврея: Левитан, Левитан, Шишкин и Тредиаковский. В первые четыре дня каждый придумывал что умеет: один Левитан придумал русский язык и про то что жы-шы пиши через и; второй Левитан придумал золотую осень и матушку-зиму, блинки и семужку, икорку и расстегайчики; Шишкин придумал кудрявые березки во ржи, три медведя и три богатыря. Но больше всех придумал конечно Тредиаковский: Царя-гороха и Владимира красное-солнышко — для патриархальности, Ивана-грозного — для строгости, Дмитрия-донского — для патриотизма, и Ивана-калиту — просто так для смеху, списал с одного своего знакомого. На пятый день евреи сели все вместе и стали придумывать разные смешные мелкие штучки: лапти и матрешку, степь да степь, косоворотку и хохлому. Больше всего хохотали, когда самовар придумывали: просто уссались все от смеха, такая дурацкая вещица получилась.
«Четыре еврея»
— Ко мне обращались люди, которые предлагали проводить здесь за какие-то страшные миллионы настоящий фестиваль, наподобие Грушинского. Чтобы сцена, передвижные биотуалеты… бред какой-то. Я их, конечно, послала, вполне литературно. Но легко представить, куда и какими словами послал бы их сам Дима.
— Ты коренная петербурженка, Дмитрий родился и значительную часть жизни прожил в Казахстане. Как вы познакомились?
— Дмитрий переехал в Петербург благодаря Александру Житинскому. Было такое ЛИТО имени Лоренса Стерна. Горчев выполнял в нем администраторскую функцию и приезжал в Петербург на собрания; сам он тогда еще постоянно жил в Казахстане. И Житинский как-то сказал ему: Дима, там ты зароешь свой талант в землю, поэтому переезжай-ка в Питер насовсем. Предложил ему работать главным художником своего издательства «Геликон».
Познакомились мы в тогда еще живом Живом Журнале, общались в комментах. В какой-то момент Александр Николаевич решил создать при «Геликоне» некий клуб читателей, пригласил туда своих авторов. Я пришла как читатель.
— И там был писатель Горчев?
— Нет, тогда он был еще просто юзер dimkin. Мы разговорились и после собрания пошли пить пиво. По-моему, классический любовный сюжет.
— А как в вашей жизни появилось Гостилово?
— Дима постоянно говорил о том, что когда он будет старенький, то обязательно купит домик в деревне. Как-то он даже снимал дом в Вологодской области, присматривал за хозяйством, ему там понравилось. И в 2007 году мы ехали на поезде в Херсон, любовались всеми этими местными красотами, особенно впечатлило озеро Асцо. И когда мы вернулись в Петербург, Дима снова заговорил о деревне, но уже конкретно — а не посмотреть ли нам домик в этом Невельском районе. Позвонили по первому увиденному объявлению; Дима с моим старшим сыном Сергеем поехали смотреть дом; отсюда он позвонил мне: «Мама, мы оставляем задаток». Я попросила дать трубку Диме: «Что, так хорошо?» — «Да, очень хорошо».
— У близких обычно спрашивают, каким был человек в жизни.
— Дима был очень закрытым человеком. Читая его, можно представить, как ему было тяжело постоянно находиться среди людей. А дома в Питере у нас трое детей… В общем, он уставал и приезжал сюда на неделю, на две. Занимался домом, писал.
Мы отправляемся на экскурсию по Горчевским местам. Озеро Асцо, густо заросшее по берегам хвойной щетиной, действительно красоты невероятной. На пригорке с видом на озеро, как мы помним из Горчева, очень хорошо присесть с дороги и выпить пива-балтика. В ясную погоду озеро блещет и слепит, в пасмурный же день его воды тяжелеют, темнеют и начинают напоминать балтийские. Можно сказать, это озеро-балтика.
Достопамятный магазин, возле которого разворачивается одна из самых пронзительных и лиричных сцен горчевской прозы.
Приехал на велосипеде в магазин в соседнюю деревню, купил что нужно, сел на лавочку при магазинном крыльце выпить банку пива и неторопливо выкурить сигарету. Тут, значит, подходят к магазину эдакие идиллические: молодая мама с младенцем в коляске, голубенькой с кружавчиками, и, видимо, сестра ее младшая — лет тринадцати, в розовом платьице и белых носочках, мечта покойного гумберта-гумберта. Оставили коляску, зашли в магазин, вышли через пять минут с огромнейшей упаковкой пива-балтика номер девять.
«Ну бля ухрюкаемся седня в пизду», — сказала молодая мамаша густым басом. «Заебись! Заебись!» — защебетала юная лолита.
«Жизнь без Карло»
Катя говорит, что эту набоковскую парочку по-прежнему можно часто встретить у магазина, и все с той же упаковкой пива-балтика номер девять.
Кладбище. Могила. Простое надгробие, низенькая оградка. Капнуть на могилку нам нечем, как-то не догадались взять с собой спиртное. Я закуриваю, делаю несколько затяжек, ломаю сигарету и оставляю под фотографией. Катя благодарит.
— Ты помнишь момент, когда впервые взяла в руки книжку Горчева, подумала, что встречаешься с Писателем, открыла — а там вот это вот все?
— Конечно, помню. Это был сборник «Сволочи», я открыла его, прочитала рассказ «Блядь», развеселилась и стала читать его всем своим знакомым.
Клавдия Ивановна была страшная блядь.
Бывало, бухгалтер Василий Андреевич подойдет к ней после работы, ущипнет: «А не предаться ли нам, любезнейшая Клавдия Ивановна, плотской любви?» Клавдия Ивановна от такой радости тут же на стол валится и вся пылает. А Василий Андреевич в штанах пороется, вздохнет, очечки поправит: «Пошутил я, Клавдия Ивановна, вы уж не обессудьте. У меня же семья, дети, участок. Приходите лучше в гости, я вас икрой баклажановой угощу, сам закатывал». «Дурак вы, Василий Андреевич, — отвечает Клавдия Ивановна, вся красная, неудобно ей. — И шутки у вас глупые. У меня у самой этой икры сорок две банки. Подумаешь, удивили».
«Блядь»
— Как в Горчеве сочетались автор и герой-рассказчик? Его знаменитая интонация, вот эта смесь тоски и благодарности — в нем самом это было?
— Безусловно.
Дима вообще был именно таким, каким получался в собственных текстах. Есть только одно существенное расхождение. Те, кто Горчева читал, и не понравилось, говорят, что, судя по рассказам, автор постоянно пил. Но это было не так.
Очень закрытый в жизни, он раскрывался в письме, настолько, что после смерти Димы я несколько лет не могла его перечитывать, особенно то, что от первого лица — в книгах он был словно живой, стоял где-то рядом.
Дмитрий Горчев умер в деревне Гостилово от внутреннего кровоизлияния 25 марта 2010 года. Нашел его во дворе на снегу сосед Серега, один из самых обаятельных героев его последней книги.
Сосед приходил занять пятьдесят рублей. Я не первый уже год живу в этих краях и очень хорошо знаю, какой тут предмет стоит пятьдесят рублей. «Слушай, — сказал я ему, — вот дам я тебе пятьдесят рублей. Ты поедешь в Отрадное, нажресся там самогону да и замерзнешь по дороге домой. А мне потом тебе яму копать, да?»
Сосед задумался: «А ведь и правда: кроме тебя, копать некому».
«Жизнь без Карло»
— Он уедет, я собаку кормлю его. Он ко мне в баню приходил попариться. Ходили друг к другу в гости, помогали по-соседски, — вспоминает тетя Рая, тоже ставшая героиней горчевской прозы. — Очень хороший мужик был. Все жалеют его, а что делать. Такая судьба.
Однажды ввечеру я вяло палил на заднем дворе бесконечный хлам из разваленного сарая. Шел мелкий дождь, хлам был весь мокрый и гореть решительно отказывался даже вместе с бензином. На зловонный дым пришла соседка.
«Палиш?» — спросила тетя Рая с сочувствием. «Палю, — признался я. — Не горит». «Ташши бумажину». «Да вот же, — говорю, — бензин». «Да ябать твой бянзин, бумажину ташши!»
Притащил бумажину. Спички в руках соседки загорались сами и не гасли на ветру. Дым повалил значительно гуще. Начал разгораться еле живой огонь. Соседка тут же завалила его какими-то гнилыми тулупами. В глазах ее сверкнуло что-то нездешнее. «Згарыть! — сказала она убежденно. — Усе згарыть!»
Полил совсем уже нестерпимый дождь, стало темно, соседка ушла домой, и я тоже ушел в избу.
Проснулся утром: все тот же дождь. Выглянул в огород — горит.
На третий день погасло, когда сгорело все.
«Жизнь без Карло»
— Дурацкий вопрос напоследок. Зачем читать Дмитрия Горчева?
— У него есть одно место, которое лучше всего характеризует и его самого, и его литературу: «Как-то очень сильно много любви накопилось в моем небольшом организме, а все мало. То ли сдохну скоро, то ли буду жить вечно».
Вот для этого и читать.
Фото Дмитрия Горчева. Оригиналы снимков любезно предоставила Екатерина Голубева
