«Великий кринж из головы и палок». Полина Степанова — о русских «Секретных материалах» и особенностях сериального производства начала нулевых

— Полина Михайловна, спасибо, что согласились поговорить о «Русских страшилках». Обидно, что этот сериал забыт — по-моему, выйди он хотя бы на 10 лет позже, он стал бы супермемом, настоящей безумной классикой.

— Ну да. Но он бы не смог выйти на 10 лет позже, потому что начало нулевых — это было очень специфическое время. Насколько я помню, сценарий возникал из непростой обстановки 1990-х. И Юрий Борисович Мамин, и его соавтор, кинодраматург Владимир Аркадьевич Вардунас, использовали в качестве источников вдохновения статьи из настоящей желтой прессы. То есть можно сказать, что все основано на реальных событиях (смеется).

Если бы вдруг обстоятельства сложились так, что сценарий «Русских страшилок» пришлось бы реализовывать в 2012 или 2013 году, это был бы другой сериал, потому что природа кино тогда уже была другой. И не было бы от просмотра того эффекта, который мы сейчас испытываем.

— Под непростой обстановкой 1990-х здесь в первую очередь стоит понимать разгул треш-СМИ? Вроде газеты из сериала, сотрудники которой, главные герои «Русских страшилок» Лев Венедиктов (Юрий Гальцев) и Маша Палкина (Катерина Ксеньева), делают репортажи о всяких ужасах?

— Мамин — очень социальный режиссер, очень политически очерченный, если можно так сказать. И мне кажется, что его вдохновляла волна независимой желтой прессы, аналогов которой не было в Советском Союзе. Из ее желтущей ткани все и рождалось.

Я думаю, что Мамин с огромной иронией снимал про слом, который тогда произошел обществе. Про разрыв времен. Помню, что в то время мы часто шутили, что родились в городе, которого нет, выросли в стране, которой тоже уже нет. Есть ощущение, что «Русские страшилки» — они про это.

— То есть несмотря на то, что сериал показывали уже в нынешнем веке…

— Да, это про 1990-е. Такая ювенальная стадия 1990-х, когда старого уже нету, а нового — еще нету. Ты находишься реально в безвременье, нигде. И от этого страшно и инфернально. Мистично от этого. Поэтому сериал такой и вышел.

— Вас можно увидеть в нескольких эпизодах серии «Картины-фантомы». Как это получилось?

— Если бы вы мне не напомнили, я бы не вспомнила, что я там появляюсь в кадре. Перед интервью стала пересматривать серию. Сначала начала ржать, а потом думаю: «Какая шикарная белая юбка. Куда она делась? Надо найти ее».

Но сначала я стала работать в этом проекте ассистентом режиссера. Потом еще выполняла функции ассистента по актерам на площадке. А в «Картинах-фантомах» по сюжету действует группа польских туристов. Юрий Борисович узнал, что я изучала польский язык — а он обожает импровизацию. Поэтому он просто втолкнул меня в кадр и сказал: «Будешь разговаривать. И массовку научи».

— В этом и заключались функции ассистента по актерам?

— Не только. Что такое ассистент по актерам на площадке? Если очень просто — это тот человек, который делает, во-первых, чтобы актерам было комфортно. И, во-вторых, чтобы те актеры, которые нужны режиссеру, вовремя появлялись в кадре.

Из-за небольшого бюджета в «Русских страшилках» не было большого количества массовки или групповки. Но вообще ассистент по актерам иногда помогает второму режиссеру «разводить» массовку, групповку. Например, режиссер говорит: «Сейчас по кадру поляки идут в лес». И я, как гусят, вела всех участников массовых сцен в лес.

Между съемками я сидела с телефоном, обзванивала всех артистов и говорила: «У вас завтра смена. Вам надо быть во столько-то на Ленфильме». Актеров главных ролей машина собирала, а вот групповку собрать — это уже сложнее, и в этом тоже была моя обязанность. В то время я это называла «вышивка бисером» — сделать так, чтобы все кто нужно оказались в одном и том же месте в одно и то же время.

А еще я, например, за кадром подсказывала текст Гальцеву. Гальцев, с моей точки зрения, большой настоящий актер импровизации. Но иногда было нужно, чтобы он повторил фразу точь-в-точь как написано в сценарии. Поэтому меня «укладывали» куда-то «под кадр» и я подкидывала ему реплики, чтобы он в точности их повторял.

— Получается, Гальцев не учил текст?

— Нет-нет, Гальцев — актер старой школы. Очень обязательный. Если ему сказано в восемь смена, он будет в восемь. С ним было классно работать. Он очень хороший, веселый, честный. Добрый.

Просто некоторые реплики ему органически были не близки. Помню сцену: избушка, ведро холодной воды. Гальцев вылетает из избушки, умывается в этом ведре, а дальше он должен сказать какую-то очень простую фразу, типа: «Хорошо-то как!» Но вот у него другая природа актерская, для него «хорошо-то как!» противно звучит. И он все время менял эту реплику. И Мамин ему: «Ну нет, ну Юра, ну еще раз». И вот один дубль, второй, третий. Вся группа устала уже. Мамин начинает сердиться — он любит, что все делалось быстро. Тогда Гальцев собрался и говорит: «Я сделаю». И сделал.

— Как ассистент вы работали на всем сериале?

— Первые три или четыре серии был другой ассистент режиссера. А потом совершенно неожиданно так сложились обстоятельства, что я попала на съемочную площадку и осталась.

— Как это вышло?

— Мне позвонил второй режиссер сериала, с которым мы были знакомы — на домашний телефон, мобильника у меня еще не было. Практически в ночи уже позвонил. И сказал, что заболел ассистент, срочно нужно выйти на ночную смену — съемки на петербургской свалке. А мне как раз до туда было очень близко ехать, поэтому я сразу приехала. И после этой первой ночи я поняла, что мне это безумно нравится. И Юрию Борисовичу, видимо, я понравилась. Так потихоньку и стала работать в кино.

— Выходит, именно благодаря «Русским страшилкам» вы в итоге сделали карьеру в качестве редактора сериалов?

— Да, с них все началось.

— Как это — работать с Маминым?

— Он очень харизматичный. Он всегда быстро двигается, быстро думает. Ему нравится создавать какие-то парадоксальные ситуации.

Сейчас я понимаю по своей современной работе, что начало нулевых — это было безденежье, мягко говоря. Кино делось из ничего. И вот как раз у Мамина был дар, когда ничего нет, из двух палок сделать что угодно. Никогда не забуду, как рождалась свиная голова!

— Которая из эпизода «Свинья-оборотень»?

— Да. Мамин очень долго работал с гримером, с художником по костюмам. А потом ему надоело, и он сказал: «Все, что нам нужно — палка со свиной головой и невысокий актер в плаще, который будет эту палку держать». Идеально!

Зато плащ выбирали долго, чтобы он был такого, специфического цвета. Его же никак описать нельзя, это цвет еще той, советской эпохи, грязно-желтый такой, странный. Для Мамина это было важно — такие звоночки из прошлого.

Но одновременно и попытка заглянуть в будущее. Мне кажется, многие серии «Страшилок» заканчиваются по-доброму, хорошо. Ну да, ходит человек-свинья, убивает людей, выносит свинину с работы. Это очень страшно. Но финал позитивный — чего только в жизни не бывает.

— А еще стишки и анимация на титрах такой доброжелательный тон задают.

— Стихи прекрасные. Это тоже маминская природа. Его очень притягивала стихотворная строка на экране. И титры классные, такие коллажные, с очень специфическими гротескными рисунками, с большими носами и ушами. Мне они очень нравятся.

— Но, наверное, сердце сериала — радиоактивная деревня Загибалово, в которой живут мутанты? Ей посвящено сразу несколько серий.

— Вот тут не скажу, как она родились. Много лет прошло.

— А не помните, где ее снимали?

— Не помню. Зато помню, что кентавра, который родом из Загибалово, долго снимали на Медном озере. Конечно, опять же, от безденежья, много ездили по пригородам. В сериале много деревенской натуры — она очень красивая, мне кажется.

Еще много сцен снимали на «зеленке». Я тогда первый раз в жизни увидела рир-экран. Сейчас-то компьютер позволяет вообще все, а тогда классический зеленый экран был.

С «Ленфильмом» тогда было все сложно: там в одном павильоне «Трудно быть Богом» Алексея Германа снимался, а в остальных сквозняк гулял. Непростое время. Но своя рир-студия у них была, где-то на Обводном канале. Заходить в нее нужно было через кладбище. Это придавало смене особое настроение. Идешь ты рано утром на работу по кладбищу, чтобы дойти до полуразрушенного цеха, увешанного зелеными тканями. И все так прекрасно. Радость внутренняя.

В «Русских страшилках», мне кажется, много открытой иронии над смертью. Что-то вроде: «Даже если смерть и есть, в сущности — это такая забавная штука». Помню, что тогда это меня прям восхищало.

— Чувствуется, что у вас ностальгия по тому времени.

— Конечно. Но не по безденежью, а по юности, когда тебе 20-21 год. Я росла домашним ребенком и тут оказалась на съемочной площадке, где диаметрально противоположная философия жизни. Очень разные люди по энергетике, по психофизике, по мировоззрению собрались в одну абсолютно безумную семью.

— Почему безумную?

— Юрий Борисович — он перфекционист, как и многие старые режиссеры ленфильмовской школы. Обычно съемочная смена длится 12 часов. А он мог честно сказать: «А мне нужно больше, чем двенадцать часов». И вот ты стоишь на площадке 16 часов, потом 18 часов… А уже через 4-5 часов следующая смена. Из-за этого складываются такие, семейные почти отношения. Ешь со всеми из одной тарелки, спишь в одном пазике. У меня раньше такого не было, поэтому, конечно, у меня романтизация того времени обалденная.

— Сериал изначально был рассчитан на один сезон из 18 эпизодов, или что-то помешало снимать его дальше?

— Я могу отвечать на такие вопросы только по тем сериалам, где я редактор. Ассистент режиссера — это не самая значительная должность, поэтому, конечно, мне не говорили, сколько будет серий.

— Но, может быть, вы слышали какие-то разговоры на площадке?

— У Юрия Борисовича уже тогда была заветная мечта снять фильм «Не думай про белых обезьян», сценарий которого они тоже писали с Вардунасом. И насколько я помню, я чувствовала, что он не хочет второй сезон, он уже хочет скорее снимать полный метр.

Все съемки «Обезьян» я не застала, но в начале работы на съемочной площадке была. Это что-то совершенно космическое, больше я нигде ничего подобного не видела. Так как сценарий написан в стихах, Юрий Борисович приезжал на съемки с оркестровым метрономом. Он настраивал его в начале смены в зависимости от того, быстро должна идти сцена или медленно. И создавал с его помощью темпоритмические, полубалетные мизансцены.

Самое интересное: когда был быстрый метроном, весь съемочный процесс в целом шел в три раза быстрее, потому что когда стоял медленный, не только актеры, но и вся съемочная группа начинала двигаться соответственно метроному. Рабочие в три раза медленнее ставили оборудование и так далее. Мне кажется, это удивительный метод.

— Главную женскую роль в «Русских страшилках» играет дочь Мамина, Катерина Ксеньева. Как получилось, что у нее так мало ролей в кино — она же потрясающая! Или это из-за того, что по первой профессии она музыкант?

— Да, из-за этого. А еще, как мне кажется, у нее очень специфическая актерская природа, гротескная. Женщина же, как правило, хочет быть очень красивой в кадре. А ей какой подобрали образ? И грим, и костюм, и очки вот эти.

Конечно, этот образ сконструировал Юрий Борисович. И, если честно (я думаю, двадцать лет прошло и уже можно такие вещи говорить), я несколько раз себя ловила на чувстве, что он иногда излишне к ней строг. К другим актерам он тоже был требователен, но не до такой степени. Но эта его излишняя строгость давала удивительный эффект в кадре.

Я помню, что он как-то на нее накричал, и потом она сразу вышла в кадр. А сцены с ее участием — они же почти все комические. И после нагоняя она как-то так открывает рот и округляет глаза, что становится еще смешнее. Хотя я стою рядом и чувствую ее живую человеческую энергию, не актерскую: что она обижена, что ей плохо оттого, что папа ругался. Но почему-то в сочетании с материалом «Русских страшилок» ее боль давала в кадре нужный результат. Магия кино.

— Вы сказали, что Мамин тяготел к полному метру — «Русские страшилки» единственный его сериал. Почему он вообще взялся за этот формат?

— В нулевые очень много было именно сериалов, потому что на сериал было легче найти деньги. Но Юрий Борисович даже «Страшилки» снимал в общем как большое кино. И в том, что касается мизансценических решений, и в работе с рир-экраном.

Когда домовой в серии «Домовой-алкоголик» танцует среди чашек — это же только с рир-экраном можно было сделать. Снимали отдельно чашки и отдельно танец на «зеленке», а потом изображение накладывали. Помню, висит эта сетка зеленая, а на ней скотчем обозначены полосочки, по которым надо актеру двигаться. Чуть-чуть, на полноготка не в ту сторону встанешь — на постпродкашне окажется, что три чашки ушли из кадра. Тяжелейшая работа.

— То, что в сериале такое колоссальное количество крутейших петербургских актеров — это из-за имени Мамина, или им всем понравился сценарий?

— Сложный вопрос. Во-первых — ужасную вещь скажу, но это правда, — безденежье же. Работы нет. Даже все спектакли ушли на малые сцены. Конечно, они гениальные, эти великие малосценные спектакли 1990-х и нулевых, но жить-то на что-то нужно.

Во-вторых, хорошо работала кастинг-директор Галина Пушкова. Режиссеры ведь иногда очень специфически формулируют задачу. Вот Мамин говорит: «Я недавно ехал в метро, а там такой мужик был, в такой шляпе, вот хочу такого актера». Ты осторожно задаешь вопросы: «А высокий или низкий? Блондин или брюнет? Как вы или лет двадцати?» Потому что он же все равно психофизику какую-то хочет увидеть, а не шляпу.

— Как вы думаете, если начинать знакомство с сериалом человеку, не привыкшему к подобному кино, то с какого эпизода? Мне кажется, что пилот может оттолкнуть — он совсем причудливый.

— Ну, я очень люблю «Свинью-оборотня», просто обожаю. Мне кажется, что в этой серии как будто бы сконцентрировались все главные черты этого проекта. И условность, и реалистичность, и даже натуралистичность кое-где. В ней, мне кажется, больше всего парадокса. Человек со свиной головой — это здорово.

Но я помню, что для Мамина было очень важно, чтобы серии показывали именно в том порядке, который он продумал. Я сейчас не возьмусь анализировать его концепцию, но это точно не нечаянный подбор. Поэтому лучше смотреть последовательно — может быть, пилот как раз и должен прям шокировать.

Еще я помню, что на первом этапе была сложность со временем показа. Не очень было понятно, во сколько это можно выпускать в эфир.

— Когда я маленьким увидел анонс сериала, сразу захотел стать его зрителем. Но мама сказала: «Нет, в это время ты будешь спать».

— Потому что там очевиден возрастной ценз. Его тогда на законодательном уровне еще толком не существовало, но то, что сериал не должны увидеть дети — это было очевидно. Тем более, что родители, не успев сообразить по мультяшной заставке, что происходит, могли бы ребенка и оставить около телевизора. Поэтому в итоге были поздние показы — в районе одиннадцати вечера. Все-таки даже с современной точки зрения там есть жестокость, есть шокирующие сцены.

— Да, наверное. Но в то время по телевизору показывали много зарубежных мистических сериалов: «Мурашки», «Боишься ли ты темноты?», «За гранью возможного» и так далее. Они шли в «детское» время, я их смотрел, они меня пугали, но при этом как-то формировали и, может, даже делали сильнее. Поэтому немного жаль, что «…страшилки» не воздействовали на меня в детстве — интересно, что это был бы за опыт.

— У вас специфические вкусы. Я, если честно, ни разу не слышала таких восторженных отзывов на этот сериал, как у вас. Ни от кого.

— Мне кажется, потенциальным ценителям о «Русских страшилках» сложно узнать. Просто так в сети на них не наткнешься.

— Ну, все равно, где-то же лежат серии в интернете.

— Ну да. Но сколько сейчас всего в интернете лежит.

— Знаете, когда я готовилась к нашей встрече, я стала думать: наверняка, в журналистском разговоре хочется услышать что-то необычное, добавить какую-нибудь красочку.

— Да, красочки — это мы любим.

— А что такое красочка? Это как в «Русских страшилках — какой-то сбой в матрице. И я села и стала вспоминать что-нибудь плохое. И не смогла. Наверное, это моя романтизация юношеская, но я не помню ни одного плохого съемочного дня. Хотя они наверняка были. Но не вспоминается.

— Хорошо же, что не вспоминается. От просмотра «Русских страшилок» действительно ощущение как от очень особенного потерянного рая, ценного именно своими загогулинами.

— Когда я сейчас стала пересматривать сериал, я столько нашла в нем киноляпов — он весь состоит из них, весь! Если бы я сейчас как редактор увидела что-то подобнее в черновом монтаже, я бы поехала на площадку, начала бы гундеть, мы бы все пересняли. То есть, теперь такой уровень визуального брака уже недопустим. Но в «…страшилках» он создает вкус времени. Ты смотришь и понимаешь, что, в общем, это хулиганство. Но оно дает адреналин, позволяет почувствовать вкус времени, когда все это создавалось.

А еще я думаю, что самый важный, самый загадочный вопрос «Русских страшилок» — это жанр. Просто сказать «черная комедия» — не сказать ничего. Особенно для современного зрителя, ведь современный зритель совсем не так понимает черную комедию. Что за эпитет надо добавить к этой черной комедии — вот это, как мне кажется, теоретический краеугольный камень.

— Из современных слов, мне кажется, больше всего подходит «кринжовый» — в положительном значении. Великий русский кринж.

— Постсоветский кринж.

— Да.

— Круто.