Цифровые Робин Гуды. За что и против кого борются хактивисты
В массовой культуре давно закрепился карикатурный образ хакера как подростка в капюшоне, ворующего деньги и данные. Но еще в 1990-е, когда интернет-сообщество только складывалось, хакерские методы стали применяться и бескорыстно — в политических целях или в качестве художественного жеста. Автор телеграм-канала «Работник культуры» Степан Ботарёв рассказывает о виртуальных сидячих забастовках, о шифропанках, благодаря которым мы сегодня можем шифровать свою переписку, и о том, почему хактивисты требуют прозрачности от правительств, скрывая при этом свои собственные имена и лица.
Декларация независимости киберпространства
«Правительства индустриального мира, утомленные гиганты из плоти из стали, я пришел из киберпространства, новой обители разума. От имени будущего, я прошу вас, живущих прошлым, оставить нас в покое. Мы вам не рады».
Так начиналась Декларация независимости киберпространства, опубликованная в 1996 году поэтом, автором текстов психоделической рок-группы Grateful Dead, интернет-активистом и создателем самого термина «киберпространство» Джоном Барлоу.
Сооснователь Фонда электронных рубежей, созданного для защиты гражданских свобод в тогда еще только зарождающемся интернете, Барлоу в своей декларации заявил: он и его сподвижники строят новый онлайн-мир, который будет свободен от предрассудков, «обусловленных расой, экономической мощью, военной силой или местом рождения». Это будет «новое социальное пространство», где тирания станет невозможна.
«Власть правительств проистекает из согласия управляемых. Но вы не спрашивали нашего согласия и не получали его, — писал Барлоу. — В Китае, Германии, Франции, России, Сингапуре, Италии и Соединенных Штатах вы пытаетесь остановить вирус свободы, выставляя охранные посты на границах киберпространства. Может быть, они на время сдержат эпидемию, но будут бесполезны в мире, который вскоре будет усеян цифровыми медиа».
Спустя пару лет текст Барлоу можно будет найти более чем на двадцати тысячах сайтов по всему миру. Этот манифест и предшествовавшие его написанию события сыграют важную роль в появлении хактивизма.
Шифропанки и криптовойны: предыстория хактивизма
Барлоу написал свой манифест на волне успеха. Он и другие американские активисты одержали победу в схватке за неприкосновенность частной жизни, которую автор книги «Код демократии» Морин Уэбб считает одним из главных этапов так называемых криптовойн. Впрочем, продолжаются они и по сей день.
Одна сторона в криптовойне 1990-х была представлена ФБР, АНБ и другими американскими правительственными органами. Они пытались ограничить распространение среди интернет-пользователей средств для шифрования переписок и других личных данных. По другую сторону были те, кто выступал за конфиденциальность. Это были Фонд электронных рубежей Джона Барлоу и группа, вошедшая в историю интернета как шифропанки, к кругу которых Барлоу был близок.
По мнению журналиста и историка хакерской культуры Стивена Леви, победитель этой схватки определил бы, ни много ни мало, будет ли в XXI веке существовать неприкосновенность частной жизни.
С начала 1990-х в США стали активно распространяться персональные компьютеры и интернет. Шифропанки предчувствовали масштабы контроля над частной жизнью граждан, которого могли добиться власти благодаря этим технологиям. Поэтому они призвали зарождающееся интернет-сообщество отстаивать свои свободы.
В марте 1993-го в одном из своих многочисленных манифестов шифропанки писали:
«Открытому обществу в электронную эпоху необходима конфиденциальность. <…> Мы не можем ожидать, что правительства, корпорации и другие крупные безликие организации предоставят нам эту конфиденциальность из благих побуждений. <…> Мы должны защищать нашу приватность».
Одним из способов защиты, по мнению шифропанков, должна была стать криптография, то есть средства и методы шифрования данных.
Однако у властей США было другое мнение на этот счет. Еще со времен Второй мировой американское правительство считало криптографию военной технологией. Когда же в начале 1990-х простые американцы стали обзаводиться компьютерами и все больше интересоваться средствами шифрования, власти США всерьез задумались о том, как помешать распространению гражданской криптографии и тем более — ее экспорту в другие страны.
В 1991 году появился законопроект, в котором предлагалось обязать производителей компьютерного оборудования и интернет-провайдеров обеспечивать правительству доступ к незашифрованному содержанию голосовых и иных сообщений, передаваемых по сети, «когда это уместно и разрешено законом». Автором предложения, по словам Уэбб, был будущий президент, а тогда сенатор Джо Байден.
В 1993 году эта идея нашла свое воплощение в создании микросхемы Clipper Chip. Это устройство, по заверениям разработавших его разведчиков из АНБ, гарантировало бы американским гражданам надежное шифрование. Одно «но» — в него был встроен бэкдор, то есть лазейка, с помощью которой правоохранители при необходимости смогли бы получить доступ к любым данным на компьютере или телефоне пользователя.
Но у гражданских активистов были альтернативы и получше. Программист Фил Циммерман разработал и в 1991 году опубликовал мощную криптографическую программу для частного использования Pretty Good Privacy (PGP).
В руководстве пользователя Циммерман заметил, что прежде доступ к «криптографии военного уровня» был разве что у разведки и наркоторговцев, и добавил: «Момент настал».
Циммерман опубликовал свою программу бесплатно, чтобы помочь людям, борющимся за свободу в авторитарных странах от Бирмы до Сальвадора. Программа разлетелась по интернету быстро, как «семена одуванчика на ветру». Но когда Циммерман еще только работал над ней, к нему стали наведываться агенты АНБ, предупреждая о недопустимости экспорта криптографических технологий.
Опубликовав PGP, Циммерман фактически нарушил этот запрет, и в 1993-м против него начали уголовное расследование, грозившее более чем четырьмя годами тюрьмы. Как замечает Уэбб, Циммермана хотели показательно наказать, чтобы отбить у других активистов желание создавать похожие программы.
Возмущенные шифропанки и Фонд электронных рубежей встали на защиту Циммермана, предоставив ему адвокатов, и запустили активную медиа-кампанию в его поддержку. Примерный семьянин Циммерман не был в восторге от развязной антиправительственной риторики со стороны шифропанков «в кожаных куртках, без детей и с избытком тестостерона».
Однако от своей роли мученика, страдающего за свободы интернет-пользователей, он не отказался и соглашался на каждое интервью, которое ему предлагали, чтобы привлечь к проблеме криптографии внимание как можно более широкой публики.
Медиа-кампания оказалась успешной. Циммерман давал десятки интервью в неделю. Одна за другой появлялись статьи, осуждающие идею Clipper Chip и запрет на экспорт криптографии. Позднее Циммерман вспоминал: «Автор каждой статьи симпатизировал мне. Каждой. 100% из них».
Однако расследование против него продолжалось. Тогда шифропанки придумали остроумную идею. Они решили напечатать код программы Pretty Good Privacy в книге и в такой форме отправить его за границу, а затем использовать этот прецедент в суде. Для проверки своей идеи они обратились в Госдепартамент за разрешением на экспорт книги Брюса Шнайера «Прикладная криптография». Власти дали добро.
Тогда, заручившись помощью издательства MIT Press, шифропанки опубликовали код программы Циммермана в книге «Исходный код и содержание PGP». Активисты снова обратились к властям за разрешением на экспорт. Когда MIT Press так и не получило ответа, шифропанки приняли молчание за знак согласия и разослали книгу по европейским книжным.
Вскоре дело против Циммермана было закрыто — без объяснения причин. В 1996-м власти США отказались и от идеи внедрения в цифровые устройства американцев Clipper Chip.
Уэбб так комментирует произошедшее: «Первая битва в криптовойнах была выиграна, хотя было неясно, что стало решающим фактором: [поддержка] MIT Press, общественное мнение или просто растущая зависимость корпораций и банков от криптографических коммуникаций».
Так или иначе, для шифропанков это была победа. Этот успех, а затем и публикация оптимистичной Декларации независимости киберпространства были встречены программистами всего мира с большим воодушевлением.
Среди тех, кто вдохновился примером шифропанков, были хакеры из техасского сообщества Cult of the Dead Cow, в это же время с помощью хакерских техник боровшиеся с нарушением прав человека в Китае.
Свою борьбу техасцы нарекли «хактивизмом» — от английских слов hack и activism. Под хактивизмом участники коллектива понимали хакерство с целью защиты прав человека. Вскоре этим термином стали называть свои действия, направленные на достижение социальных и политических целей, тысячи хакеров по всему миру.
Приватность для слабых — прозрачность для обладающих властью: в чем суть хактивизма
Первые хакеры появились задолго до 1990-х. Историк хакерства Стивен Леви указывает, что так называли себя еще в конце 1950-х студенты Массачусетского технологического института, увлекавшиеся моделированием железных дорог. Эти студенты, прошедшие первый курс в истории института по программированию и работавшие с одним из первых транзисторных компьютеров в мире — TX-0, называли «хаком» оригинальное использование привычной технологии.
Именно в этом кругу, пишет Леви, зародились основные принципы хакерской этики, среди которых, например, такие: «Доступ к компьютерам должен быть неограниченным и повсеместным», «Любая информация должна быть в открытом доступе», «Властям нельзя доверять. Нужно содействовать децентрализации» и некоторые другие.
Не все хакеры, однако, были этичны. К моменту появления в 1990-х термина «хактивизм» в общественном сознании уже сформировался стереотипный образ хакера-одиночки (нередко — подростка), взламывающего чужие компьютеры ради собственной выгоды или из тщеславия.
Но хактивисты преследуют другие цели. В 1990-х, когда, по мнению исследователя Василеиоса Карагианнопулоса, возникла первая волна хактивизма, эти цели еще только оформлялись. Например, участники арт-коллектива 0100101110101101.org в 2001 году устроили цифровой перформанс: взломали сайт онлайн-экспозиции, где собирались выставляться, и в случайном порядке перемешали работы других художников.
Другой их работой 2001 года стал вирус, в коде которого они открыто указали свои имена и который даже разослали в антивирусные компании. Вирус был безвредным, а задача художников, по их утверждению, была «не в том, чтобы навредить чьему-то компьютеру, а в исследовании медиа-эффекта, который оказывают вирусы». Для коллектива хактивизм был художественной практикой.
А вот другая хакерская группа первой волны, Electronic Disturbance Theater, занималась уже чем-то более напоминающим современный хактивизм — устраивала виртуальные сидячие забастовки. Вслед за Critical Art Ensemble хакеры из этой группы называли свои действия «электронным гражданским неповиновением».
Виртуальные сидячие забастовки — это, если говорить прозаичнее, всем известные DDoS-атаки, то есть акции, в ходе которых хакеры с помощью специальных средств отправляют тысячи запросов на один и тот же сайт. Цель таких атак — на время вывести из строя физическую инфраструктуру, отвечающую за работу сайта, превысив ее возможности по обработке входящей информации.
Хакеры из Electronic Disturbance Theater устраивали DDoS-атаки на сайты властей Мексики, выражая поддержку мексиканским революционерам — сапатистам.
Традиционные активисты тоже не обошли вниманием эту тактику. Немецкая антирасистская организация Kein Mensch ist illegal в 2001 году начала онлайн-блокаду сайта «Люфтганзы» в знак протеста против того, что авиакомпания помогала немецкому правительству депортировать мигрантов. Суд позднее признал, что действия активистов были законным способом выражения несогласия. Однако это решение стало исключением в истории хактивизма.
Читайте также
С любовью и без канона. Практическое руководство по деколонизации
Если хактивистам их цели и кажутся благородными, то у правительств по всему миру иное мнение на этот счет. DDoS-атаки и многие другие хакерские методы признаны незаконными от США до Австралии. Для властей хактивисты ничем не отличаются от обычных киберпреступников, обогающихся за чужой счет или предлагающих в даркнете «разрушить чужой бизнес или жизнь» за большую сумму.
В США хактивистов даже пытались представить угрозой национальной безопасности. Досталось хакерам из группы Anonymous, являющейся, по мнению Карагианнопулоса, важнейшим объединением второй, более радикальной волны хактивизма, которая продолжается до сих пор.
Один из участников Anonymous в беседе с исследовательницей хакерства Габриелой Коулман, однако, заметил: «Нас беспокоит не легальность, а легитимность».
Как считает специалист по кибербезопасности и сооснователь компании Security Discovery Джеремайя Фаулер, хактивисты пытаются соответствовать образу «цифровых Робин Гудов» (иногда — буквально), сражающихся с правительствами и корпорациями во имя целей, популярных среди простых граждан.
Проливает свет на эти цели формулировка одного из старейших хакерских сообществ Европы Chaos Computer Club:
«Делайте публичные данные общедоступными — защищайте данные частных лиц». Шифропанки сформулировали этот же принцип более звучно: «Приватность для слабых — прозрачность для обладающих властью».
Современные хактивисты отстаивают право интернет-пользователей на конфиденциальность и анонимность и в то же время, по завету шифропанков, борются с «безликими» правительствами и корпорациями, воруя и публикуя сотни тысяч их электронных документов. Под горячую руку попадают все, кто противится движению мира в сторону большей справедливости, свободы и равноправия: от националистов и гомофобов до исламских фундаменталистов.
Помимо DDoS-атак, хактивисты используют дефейс, или «интернет-граффити»: размещают на взломанных сайтах послания с целью обратить внимание общества и СМИ на социальные и политические проблемы, которые кажутся им важными.
Как замечает исследователь Итан Цукерман, они вынуждены это делать, потому что распространение цифровых медиа привело к тому, что «говорить теперь могут все, но не всех слышно». Поскольку же в интернете нет ничего подобного общественным местам вроде площадей или улиц, хактивисты атакуют и захватывают сайты, принадлежащие другим людям и организациям, чтобы привлечь внимание общественности.
Больше всех в этом преуспели, конечно, хактивисты из Anonymous.
«Имя нам легион»: взлет и падение Anonymous
Самая известная сегодня хактивистская группа в мире зародилась на анонимном форуме 4chan, где пользователи с 2003 года делились мемами и обсуждали самые разные вещи — от аниме до теорий заговора. Нередко анонимы устраивали вылазки и в другие интернет-сообщества, чтобы ради смеха позадирать тамошних пользователей. Выходцы с 4chan такие набеги (например, на чаты онлайн-игр) называли рейдами. Эти рейды стали для анонимов первым опытом коллективных действий.
В них уже просматривался характер будущих акций Anonymous. Во-первых, эти акции были, как вы уже догадались, анонимны. Во-вторых, ими никто не руководил. В-третьих, тон этих акций был насмешливым.
Анонимность и децентрализованность, в свою очередь, определили непредсказуемость действий и зонтичную организацию Anonymous. Anonymous стали не столько реально существующей хакерской группой, а мантией-невидимкой, маской, которую надевают на себя самые разные хактивисты.
Тактики анонимов были радикальнее методов хактивистов 1990-х и включали в себя уже не только DDoS-атаки и дефейс, но и, например, доксинг — обнародование персональной информации жертв хакерских атак, в том числе телефонов и домашних адресов.
Может быть интересно
Двачуем все! Почему анонимные имиджборды стали главной фабрикой массовой интернет-культуры
Первой акцией выходцев с 4chan, которая принесла Anonymous мировую известность, стало столкновение с влиятельной в США Церковью саентологии. Все началось, когда в январе 2008-го в сети появилось видео, в котором Том Круз, один из самых знаменитых последователей культа, вдохновенно рассказывал, что «называть себя саентологом — это привилегия, которую нужно заслужить». Комичность монологу Круза придавала фоновая музыка, напоминающая мелодию из фильма «Миссия невыполнима».
Оскорбленные саентологи попытались добиться удаления видео, обвинив разместившие его сайты в нарушении авторского права. На анонимов с 4chan это подействовало как красная тряпка на быка.
«Любой, кто говорит что-нибудь плохое о саентологии, автоматически превращается в их глазах в преступника, психа, наркомана. Такой у них склад ума, — рассказывает один из участников Anonymous под псевдонимом Vendetta в документальном фильме „Имя нам легион“. — Мол, если кто-то скажет о нас что-то плохое, мы устроим вам такие проблемы, которые вам и не снились. Но у нас это вызвало только отвращение. Это была большая проблема, это была цензура. Сколько же наглости у этих сектантов, у этого жуткого культа, чтобы зайти на нашу территорию и заявлять, что мы чего-то там не можем публиковать? Нет, на хер их! Ни хера подобного».
В ответ на угрозы саентологов анонимы стали скачивать видео и публиковать его где только можно. Сайты саентологов подверглись DDoS-атакам, телефоны были заняты пранкерами, а в офисы организации стали приходить черные факсы, расходующие краску в принтерах.
Вслед за этим анонимы по всему миру стали выходить на улицы в поддержку Anonymous. Лица они скрывали шарфами и масками — в том числе маской Гая Фокса из фильма «„V“ значит Вендетта».
«Мы встретились, — вспоминает участник акции Майк Витале. — Вокруг куча людей, которые думают так же, как ты. Ни с того ни с сего ты больше не один!»
«Мы годами сидели на одном сайте и смотрели на те же картинки, смеялись над теми же шутками. По большому счету мы уже были друзьями, хоть никогда и не встречались, — поддерживает Vendetta. — Это был по-настоящему… счастливый момент».
Этот светлый период, однако, длился недолго. Вскоре двое участников Anonymous были деанонимизированы и осуждены за участие в DDoS-атаках на Церковь саентологии. Впереди анонимов ждали десятки новых акций и новые уголовные дела. Началась игра по-взрослому.
Когда Ближний Восток в начале 2010-х охватили протесты, получившие название Арабской весны, Anonymous стали оказывать поддержку протестующим. В Тунисе анонимы помогали в организации акций, распространяли среди активистов информацию о том, как сохранить анонимность в сети, и атаковали правительственные сайты. Затем — Египет, Сирия.
Когда власти Египта в разгар протестов полностью отключили в стране интернет, Anonymous стали посылать в местные школы и отели факсы с информацией о пытках в полиции и репрессиях против оппозиционеров.
А публичной эта информация стала благодаря еще одной важной для истории хактивизма фигуре — австралийскому журналисту Джулиану Ассанжу, эксцентрику с хакерским прошлым, который, согласно байкам, умел взламывать спутники и управлять ими.
В 1990-е Ассанж был подписан на рассылку шифропанков, активно участвовал в дискуссиях с ними и не стеснялся критиковать их идеи. Шифропанки были либертарианцами. Один из лидеров группы Тим Мэй в одном из своих текстов заявил, что, по его мнению, технологии помогут безболезненно отодвинуть на обочину общества 95% «непродуктивных и неумелых». Ассанж в одном из своих последних писем к сообществу шифропанков на это ответил:
«Меня гораздо больше интересуют те 2,5% по оба края нормального распределения. Для одних я желаю процветания, а других — хочу уничтожить».
В 2010 году на созданном Ассанжем сайте WikiLeaks появились сотни тысяч секретных документов об американских войнах в Афганистане и Ираке (в том числе о военных преступлениях американцев и пытках иракских заключенных), а вслед за этим — несколько сотен тысяч дипломатических телеграмм, проливающих свет на взаимоотношения мировых политиков.
Хотя адвокат Ассанжа настаивает на том, что его подзащитный — уважаемый журналист, а вовсе не хактивист, автор книги «Эта машина убивает секреты» Энди Гринберг так характеризует произошедшее в 2010 году:
«Это был апофеоз шифропанка и самый великий хактивистский переворот в истории».
Вскоре после этого Ассанж был объявлен в международный розыск по обвинению в сексуальном насилии. От преследования Ассанж укрылся в посольстве Эквадора в Лондоне, где провел почти семь лет. Сейчас ему грозит экстрадиция в США и 175 лет тюрьмы за публикацию секретных документов.
Anonymous сразу же выступили на стороне Ассанжа. Когда компания Amazon, предоставлявшая WikiLeaks сервера, прекратила сотрудничество с Ассанжем, а Visa, MasterCard и PayPal запретили переводить WikiLeaks пожертвования, Anonymous подвергли их сайты DDoS-атакам.
Пришли хактивисты и на выручку движению Occupy, сторонники которого протестовали против коррупции, неолиберализма и экономического неравенства. Когда протесты Occupy в конце 2011-го охватили Нью-Йорк и сотни других городов мира, Anonymous начали оказывать протестующим медийную поддержку, а также совершили несколько атак на американские правоохранительные учреждения.
Среди других целей Anonymous в разное время были противники абортов и Black Lives Matter, а также сторонники Трампа, Ку-клукс-клан и даже ИГИЛ (запрещенная в России террористическая организация).
В 2011 году эксперты по кибербезопасности признали хактивизм главным событием года, а журнал TIME назвал Anonymous одними из самых влиятельных людей 2012-го.
Читайте также
Однако уже к середине десятилетия активность Anonymous заметно спадет. Создатель сайта Have I Been Pwned, где можно проверить, не крали ли хакеры ваши данные, Трой Хант даже заявит о вырождении хактивизма. Хактивистские атаки, по его мнению, уже в 2012 году стали лишенными цели и бессмысленными. Позднее он скажет:
«Хактивизм — это, когда ты взломал кого-то, а потом придумал, почему они этого заслужили».
С 2015 по 2019 год общее число хактивистских акций снизится на 95%. Лишь с началом пандемии коронавируса Anonymous вновь напомнят о себе, заставив исследователей говорить о возможном приближении третьей волны хактивизма.
Безответственность, самосуд и хайтек-терроризм: в чем обвиняют хактивистов
Хактивисты хотят, чтобы общество не отождествляло их с киберпреступниками, и изображают свои атаки как «нравственные крестовые походы». Но насколько это действительно так?
Претензий к хактивизму у критиков движения немало. В рецензии на книгу Габриелы Коулман об этом движении журналист Джэми Бартлетт пишет:
«Она убедительно показывает, что Anonymous сделали много достойного восхищения и что эта группа гораздо сложнее карикатурного образа преступников, сидящих по подвалам. Они борются за то, что дорого большинству из нас: онлайн-приватность, свобода самовыражения, прозрачность правительств. Но она слишком мало внимания уделяет тому, как они топчут других на пути к своим целям».
Дальше Бартлетт перечисляет ряд неоднозначных акций Anonymous и близких к ним групп. Хактивистская группа LulzSec, например, взломала сайт шоу талантов X Factor и опубликовала данные 73 тысяч конкурсантов, объяснив это так: «Вы нам очень не нравитесь».
А сами Anonymous в ходе одной из своих первых акций устроили самосуд над неонацистом Хэлом Тернером, который подвергся не только DDoS-атакам, но и издевательствам в реальной жизни: активисты заказывали на его адрес пиццу и разные товары, которые ему приходилось оплачивать.
Исследовательница Кэндис Делмас приводит и другие примеры такого цифрового суда Линча. После того, как в 2014 году полицейские застрелили безоружного темнокожего подростка Майкла Брауна в американском Фергюсоне, Anonymous опубликовали в сети данные предполагаемого убийцы — в том числе адрес, номер страховки и даже имена его детей и название школы, куда они ходили. Но оказалось, что этот полицейский был невиновен.
«Я считаю, что это форма вигилантизма, а не гражданского сопротивления, даже если причиной этих действий было стремление к социальной справедливости, — пишет Делмас. — Ведь хактивисты присваивают себе право мстить и наказывать».
Оправданность DDoS-атак как политического инструмента некоторые тоже подвергают сомнению. Жертвами этих нападений часто становятся не организации, с политикой которых не согласны хакеры, а работники и клиенты, данные которых утекают в сеть, считает специалист по кибербезопасности Аллан Лиска. Не говоря уже о больших финансовых убытках, которые терпят подвергающиеся атакам организации.
Может быть интересно
Вменяют в вину хакерам и то, что они стремятся скрыть свою личность. Согласно же Джону Роулзу, автору теории гражданского неповиновения, под определение такого протеста подпадают действия лишь тех граждан, кто готов принять любые законные последствия своих действий, то есть готов предстать перед судом. Поэтому, например, Кэндис Делмас, ссылаясь на Роулза, отказывает хактивистам в праве называть свой протест гражданским неповиновением.
Не все с ней согласны. Исследовательница хактивизма из Эксетерского университета Францеска Фармер видит в нем черты и гражданского неповиновения, и социального движения.
В защиту хактивистов Фармер указывает на то, что наказания для них неоправданно велики. Хактивиста Эрика Роусола, например, приговорили к двум годам условного срока и штрафу в 183 тысячи долларов за участие в виртуальной сидячей забастовке, которая длилась всего минуту.
А хакера Эндрю Оренхаймера приговорили к почти трем с половиной годам тюрьмы за то, что он обнаружил уязвимость на сайте компании AT&T. Заметив ее, Оренхаймер написал программу, позволяющую с помощью этой уязвимости получить доступ к персональным данным десятков тысяч клиентов компании. Хакер сообщил о своей находке СМИ, чтобы привлечь внимание к проблеме онлайн-приватности, но его обвинили во взломе.
Другой хактивист Аарон Шварц, автор «Партизанского манифеста об открытом доступе», призывал «брать информацию, где бы она ни хранилась, делать свои копии и делиться ими с миром». В 2011 году он написал скрипт, с помощью которого ему удалось скачать 4,8 миллионов документов из научной онлайн-библиотеки JSTOR. Шварц намеревался опубликовать их, но был задержан полицией.
Хактивисту грозили 35 лет тюрьмы и штраф до миллиона долларов, но, не дожидаясь приговора, он покончил с собой.
Что уж говорить о 175 годах тюрьмы для Ассанжа, методы которого, по мнению Джо Байдена, напоминают «хайтек-терроризм».
Однако, как считает Франческа Фармер, приравнивать хактивистов к преступникам — большая ошибка. Хактивисты «фундаментально отличаются от киберпреступников», считает она. Проведенный в ее диссертации анализ показал: киберпреступники в большинстве случаев атакуют бизнес, а хактивисты — органы государственной власти. Кроме того, различаются и их методы. Хактивисты чаще прибегают к DDoS-атакам и дефейсу (интернет-граффити). Киберпреступники же с большой частотой используют мошеннические письма и вредоносные программы, а руководствуются обычно жаждой обогащения и другими корыстными мотивами.
Также Фармер обратила внимание на то, что акции хактивистов обычно приурочены к важным общественным событиям. А еще исследовательница напоминает о том, что хактивисты отстаивают права человека, в том числе права ЛГБТ и женщин, а также оказывают поддержку участникам демократических протестов — от движений Арабской весны до Black Lives Matter.
Габриела Коулман тоже выступает в защиту хактивистов. Именно благодаря им крупные компании вроде Microsoft озаботились онлайн-безопасностью своих пользователей, считает она. Поэтому Коулман призывает не демонизировать хакеров.
Хакеры — это не душевнобольные одиночки, подчеркивает она. «Некоторые из них — студенты, многие работают в технологических компаниях», — говорит Коулман.
Но нужно ли защищать право хакеров на электронные формы протеста? И Коулман, и Фармер считают, что это важный вопрос, требующий обсуждения.
«Хотя хактивизм — это противоречивый феномен, — рассуждает Фармер, — из-за его сходств с традиционными офлайн-протестами и активизмом властям Великобритании стоит учитывать эти параллели при законодательном регулировании техник, используемых хактивистами, чтобы обеспечить права тех, кто принимает участие в электронных формах гражданского неповиновения».
На стороне хактивистов и белорусско-американский журналист Евгений Морозов. Риск, что DDoS-атака, как и любая традиционная форма протеста, обернется самосудом, существует всегда, говорит он. Но это та цена, которую приходится платить за то, чтобы не жить в полицейском государстве.