Корпорация «Шифр». Как Борис Хагелин создал самые популярные в мире шифровальные машины — и почему скандалы вокруг них не утихают до сих пор

Борис Хагелин не избежал участи быть названным в отечественных источниках русским инженером шведского происхождения. Критерии, по которым чуть ли не любого иностранца, какое-то время гостевавшего в России, зачисляют в русские (отнесем это к широте нашей души), вообще-то не ясны, но вот Борис Хагелин и в самом деле родился на территории Российской империи, в Аджикенде, курортном поселке недалеко от Баку, где на заводе Нобелей работал его отец. Заметим, что азербайджанским ученым Хагелина по этой причине не называют — ну, может быть, пока не называют.

В Швецию семья вернулась, когда Борису было 12 лет, — он окончил там Королевский технологический институт и, используя, что называется, семейные связи, нашел работу в нефтяной отрасли: его карьера началась в компании ASEA — поставщике электрооборудования для Нобелей, а затем его отправили в Нью-Йорк — представителем в Standard Oil. Между Нобелями и Рокфеллером (к тому моменту уже командой Рокфеллера, ибо сам создатель нефтяной империи отошел от дел, да и Standard Oil была принудительно разделена судом на множество компаний) давно велись переговоры о возможной покупке бакинских активов, и Хагелин, свободно владеющий пятью языками, в том числе мало популярным тогда английским, должен был не только решать вопросы технического и финансового взаимодействия компаний, но и обсуждать возможные шаги по слиянию. Эта работа завершилась в 1918 году, когда бакинские нефтепромыслы были национализированы большевиками.

Существует версия, что уже после того, как это случилось, Эммануил Нобель смог-таки продать американцам свою компанию, пусть и с большим дисконтом, — она была куплена в надежде на то, что власть «красных» ненадолго. Однако наш герой Борис Хагелин, скорее всего, не имел отношения к этой чисто кабинетной сделке — 1918 год он встречает в Стокгольме, куда приехал в поисках нового места для приложения своих сил. Удивительно, но этот явно талантливый инженер, имевший отличную репутацию в мире нефтяников, вдруг окунулся в совершенно новый для себя мир — мир шифровальной техники.

Нобели давно интересуются криптографическими устройствами, Эммануил Нобель и Карл Хагелин, отец Бориса, знающие ценность защиты коммерческой информации, инвестируют в компанию AB Cryptograph, созданную талантливым Арвидом Даммом и занимающуюся этими машинами. Компания в тот момент на грани банкротства, и, по мнению инвесторов, Борис Хагелин должен был реанимировать этот бизнес. В фирме к тому моменту работали сам Дамм, исполнительный директор (Хагелин), технический директор, бухгалтер, чертежник и — всего два рабочих.

Инвесторы явно рассчитывали на Бориса как на управленца, а не инженера, но именно разработанная лично Хагелином криптомашина B-21 стала первым и весьма мощным коммерческим успехом фирмы, которого инвесторы ждали пять лет — и вот дождались: вооруженные силы Швеции закупают именно B-21, предпочтя ее уже знаменитой в ту пору немецкой «Энигме».

В то время конкуренция на рынке криптографических устройств и в самом деле невероятная. Идея шифрования информации с помощью механических устройств уходит вглубь веков: диск Альберти применялся, и довольно широко, с XV века, его модификации дожили до Первой мировой. Но нам вглубь веков не надо, мы начнем нашу историю с 1918 года, когда воспитанный в приюте Эдвард Хеберн, в тот момент строительный подрядчик, отбывший срок в тюрьме за кражу лошадей, получает патент на свою роторную электрическую шифровальную машину.

Роторный принцип давал бесконечные возможности для шифрования: в зависимости от количества используемых дисков длина кода на каждую букву могла превысить полное собрание сочинений графа Толстого. Завершив работу, Хеберн написал оду — себе самому и своему творению. По законам жанра произведение было усыпано цветистыми образами: «рыцарь радио, страж сокровищ, победитель в битве интеллекта и грубой силы». Ода завершалась тем, что в центре внимания всего мира сейчас — это американское изобретение, и ни одно государство на планете не устоит против его достоинств.

Вот только в мире, кроме Хеберна, ровно по тому же пути шли и другие изобретатели — кроме уже знакомого нам шведа Дамма, устройства которого поначалу отличались громоздкостью и довольно долго ни в какую не хотели работать, аналогичный принцип применил голландец Хьюго Кох и немец Артур Шербиус.

Что до Хеберна, то его всю жизнь будет болтать как на американских горках: то взлеты на недостижимые вершины, то падения, причем первый взлет последует сразу же за получением патента, который привлек невиданные инвестиции. Тут надо сказать, что Хеберн промышлял вовсе не кражей лошадей (это так, каприз художника, как говаривал бы Остап Бендер), хотя жизнь его изобиловала весьма неожиданными событиями. Он был изобретателем, и к моменту получения приоритетного права на шифровальное устройство в его портфеле уже лежало множество патентов, которые были распространены по всему миру и приносили стабильный доход. Словом, у него была репутация (оправданная) человека талантливого, что и принесло ему чуть больше миллиона от инвесторов. На них Хеберн построил необыкновенной красоты завод в готическом стиле, который называли «лучшим зданием в Калифорнии».

Хеберн считал, что там должны трудиться сотни рабочих, и к строительству подошел с размахом, но — заказов на его криптомашины практически не было, единичные продажи не принесли денег, военное ведомство его разработки недооценило («Джентльмены не читают почту друг друга», — снисходительно обронил военный министр). Кроме того, эксперт, некий Фридман, отличавшийся дотошностью и язвительностью, обнаружил в машинах Хеберна уязвимости — впрочем, исправимые, но сам факт обнаружения сослужил Хеберну плохую службу.

Инвесторы возмутились (оцените на этом фоне терпение шведов, вложившихся в Дамма, у которого тоже много лет никак не выходило что-то продать), Хеберн снова оказался в тюрьме по обвинению во введении инвесторов в заблуждение и умышленном завышении стоимости акций. В общем, самая ранняя из криптомашин развития так и не получила — притом что у Хеберна еще будет взлет (армия США закажет у него криптомашины) и снова падение (армия США откажется от заказа), будут и другие пики и провалы, но так или иначе в «большой игре» криптографии он толком не поучаствует. Если не считать участием судебные претензии, которые он выставит американским военным. Он даже выиграет один из судов, вот только вместо требуемой компенсации в $50 млн суд обязал военных выплатить ему $700.

Совсем иначе сложится судьба самой знаменитой криптографической машины всех времен и народов — «Энигмы» — и ее изобретателя Артура Шербиуса. К тому моменту, когда Шербиус запатентовал свою машину, он уже был опытным и известным инженером, созданная им компания выпускала электрические подушки, керамические нагревательные детали и асинхронные двигатели, в производстве которых фирма была новатором, а сам принцип асинхронного двигателя назван в честь Шербиуса.

В том же 1918 году, как и Хепберн, Шербиус подал патентную заявку на «шифровальную машину на основе вращающихся приводных колес» (то есть роторную машину). Помимо прочих достоинств, машина Шербиуса была самой компактной, размером с кассовый аппарат, что выгодно отличало ее от разработок Дамма и Хеберна.

Точно так же, как и все другие изобретатели своего поколения, Шербиус столкнулся с тем, что его превосходная машина оказалась никому не нужна. Тем не менее в 1925 году он идет на большой риск — начинает серийный выпуск машины при пустом портфеле заказов. Он полагает, что техника настолько хороша, что сможет «продавать себя сама» — демонстрация ее возможностей не оставит потенциальных покупателей равнодушными.

Несколько машин удается продать коммерческим компаниям — дело отлично пошло с банками, которые пользовались этой машиной, способной генерировать 159 квинтиллионов комбинаций, для денежных переводов.

А еще одну из них совершенно неожиданно, год спустя приобретает ВМФ. Удача идет навстречу тому, кто ее ищет, — в итоге «Энигму» покупают флот и армия, заказы измеряются тысячами, а потом и десятками тысяч, появляются заказчики из-за рубежа — и «Энигма» начинает победное шествие по планете. На волне этого успеха Шербиус выкупает патенты Коха.

О том, как дешифровали самый сложный на то время код, о достижениях поляков Реевского, Ружицкого и Зыгальского, одолевших сверхсложный код, всем известно, а про команду Тьюринга, продолжившую их дело, и вовсе сняты фильмы и написаны романы. Именно «Энигма», возможно, остается одной из самых востребованных шифровальных машин всех времен и народов, объемы ее продаж — от 40 до 100 тысяч (так как масса сделок была засекречена, то реальное производство можно оценивать только по косвенным показателям). В 1929 году Шербиус погибает, упав с лошади, — трагическая случайность, до прихода к власти нацистов изобретатель не дожил.

«Энигма» распространялась в мире совершенно свободно до 1933 года, когда немецкая армия взяла ее под контроль. Когда стало известно об успехе поляков в части расшифровки, код был усложнен, и вплоть до «бомбы Тьюринга» (машины по его расшифровке) считалось, что он не может быть разгадан.

Но вернемся к Борису Хагелину, который сумел найти своим разработкам применение, действуя весьма рискованно: когда шведская армия уже была готова закупить «Энигму», он решительно заявил, что в состоянии сделать машину лучше немецкой, наверняка держа в уме только что придуманный Даммом упрощенный ротор. На это ему отвели шесть месяцев и — примерно ноль крон: инвесторы к тому времени, кажется, уже забыли о своих инвестициях и денег не выделили, Хагелин вложил скромные собственные сбережения и занял у друзей — всего собрал 500 крон, которых хватило на изготовление прототипа. Это был успех, которого не дождался Дамм: он переехал в Париж и пытался внедрить свою роторную машину в телеграф. Дамм умер в 1927 или 1928 году (точных сведений нет), не оставив наследников, в 1932 году умирает Эммануэль Нобель, и Борис Хагелин становится владельцем компании, выкупив долю у наследников Нобеля за очень скромные деньги — криптографический бизнес кажется им делом сомнительным и не стоящим внимания.

А Хагелин уже включается в новую авантюру — он готов выполнить заказ французской армии на производство компактного переносного криптографического устройства для использования в полевых условиях. Связь развивается быстро, рациями обеспечиваются уже не армии и дивизии, а батальоны, Хагелин даже считает, что скоро дело дойдет до роты, а то и взвода, а там, где есть рация, нужна и криптомашина — словом, объемы потенциальных закупок обещают быть огромными.

Французские генералы мечтали об устройстве, которое помещалось бы в карман шинели, да еще было бы снабжено печатным устройством, — и у Хагелина получилось. Ну, или почти получилось: его полевая машина в самом деле была оснащена принтером, весила всего 17 кг и размещалась в фанерном футляре. Хоть в карман шинели этот ящик было и не запихать, но, во-первых, ничего более миниатюрного на тот момент (1932 год) не существовало, а во-вторых, после того как Хагелин сумел создать такое чудо, можно было легко поверить в его обещания поработать над уменьшением размеров. Франция тут же закупила первые 500 машин. Скромные собственные мощности не позволяли Хагелину взяться за производство самому — заказ он разместил на LM Ericsson.

Этот тип машин, кажется, был самым успешным по продажам в мире. Учитывая, что немцы в тот период стали продавать свою «Энигму» из соображений секретности более чем неохотно, машина Хагелина оказалась самой продаваемой в мире — заказы посыпались из всех стран, даже из Южной Америки и Океании.

Посольство СССР в Стокгольме тоже приобрело пару таких машин, и это первый известный (задокументированный) случай попадания таких машин в Советский Союз. К 1937 году Хагелин, постоянно совершенствующий свои разработки, выпустил карманный шифратор, который надо было вращать большим пальцем левой руки — в правой надо было держать ручку и записывать результаты.

Его завод был занят в тот момент выпуском пяти тысяч машин новой модификации для французской армии, а еще заказы шли из Великобритании, Италии, даже из Германии (поговаривали, что там шифратор Хагелина разобрали и выпустили более тысячи пиратских копий).

Дела в Европе у Хагелина шли отлично, хотя первоначальные расчеты на гражданский сектор — и его самого, и его ушедших к тому времени из жизни компаньонов и инвесторов — не оправдались. Конечно, банки и коммерческие компании по-прежнему были стабильными покупателями шифровальной техники, но соотношение коммерческих и военных заказов в последние пять лет 1930-х годов было 1:10. Предчувствие большой войны заставляло военных вкладываться в разработки в области связи, в предыдущих войнах такого значения не имевших и таких затрат не требовавших.

Хагелин, часто бывавший в Америке, познакомился и даже подружился там с полковником Вильямом Фридманом, уроженцем Кишинева. Говорят, они общались на русском — оба использовали встречи как возможность подтянуть язык, который помнили, но которым негде было пользоваться.

Фридман некогда подсел на криптографию по причинам, которые можно скорее назвать конспирологическими, чем научными, — его увлекла гипотеза о том, что Шекспира не существовало, а этим псевдонимом подписывал свои пьесы Фрэнсис Бэкон, и он потратил всю жизнь, разыскивая в работах Бэкона «тайные знаки», шифр, который сообщил бы об этом, — и в конце концов в дела шифровальные втянулся основательно.

Именно он был тем самым критиком Хеберна, после изысканий которого от Хеберна отвернулась удача. Некогда Фридман перешел в военное ведомство и довольно быстро продвинулся по службе, чему способствовал и его талант, и его эмоциональная отстраненность — он был лишен эмпатии (прослыл чуть ли не аутистом) и любое дело доводил до конца, невзирая на лица и обстоятельства (Хеберн это очень сильно прочувствовал на себе).

Сказать, что Фридман был очень успешным шифровальщиком — не сказать ничего. Ему буквально не существовало равных: рассказывали, как он раскрыл код, с помощью которого немецкая разведка вела переговоры с сепаратистами в Индии, пытаясь организовать там восстание. А еще на его счету решение одной из самых сложных задач в истории криптографии — вскрытие японского «пурпурного шифра», который, как считалось, не подлежит расшифровке вовсе.

Впрочем, об этом стоит рассказывать отдельно, и мы это сделаем — в свое время.

А пока Фридман, человек крайне замкнутый, желчный, мизантроп в высшей степени, отчего-то отмечает Хагелина и выделяет его среди прочих. Чистая случайность — Хагелин, судя по его биографии, подлизой не был и уж точно не относился к людям, которые обладали талантом нравиться другим, его сильными сторонами всегда были логика изложения и доказательность, которыми он и пробивал себе дорогу.

Отношения этих непохожих друг на друга (да и ни на кого вообще) людей было сложно назвать дружбой, тем не менее они общались регулярно на протяжении всей жизни, и их разговоры выходили далеко за рамки криптографии: например, Хагелин описывал, какие цветы он выращивает в своем саду, а Фридман пространно излагал свои мысли, которые возникали у него при чтении Бэкона и Шекспира. Некоторое время думали, что два великих криптографа пишут какую-то чушь и их письма несут какое-то еще содержание, в них что-то зашифровано, но, кажется, два величайших шифровальщика просто были интересны друг другу.

Но важно вовсе не это — важно, что Фридман из всех существующих на тот момент в мире криптомашин считает лучшей именно технику Хагелина.

А Хагелин умеет считать: он понимает, что контракт с армией США — лучшее, что он сможет получить, но понимает и то, что война на носу — надо переезжать в Новый Свет и организовывать производство там.

Времена настают уже очень плохие: обычную визу в США получить невозможно. Хагелин умудряется выбить себе в шведском МИДе статус дипкурьера, но пока он этим занимается, отменяются все рейсы на другой континент. Хагелин рискует: решает ехать через Германию в Италию на экспрессе и сесть на пароход уже там. В довольно обширный багаж они с женой укладывают фрагменты своих устройств, и им каким-то чудом удается проехать через всю Германию — их контрабанду не обнаруживают. В Генуе они ночуют в отеле с выбитыми стеклами: отель называется «Лондон», а в тот день выясняется, что Германия и Италия в состоянии войны. С отелем им не везет, но везет еще раз с транспортом: они получают билеты на последний пароход в Америку (следующий рейс будет уже после капитуляции Италии).

Америка оправдала ожидания: армия закупает криптомашины. Хагелин создает завод по их производству, но объем заказов таков (всего за время Второй мировой будет выпущено 140 тысяч машин), что приходится размещать их на заводах по производству пишущих машин, которые выпускают устройства Хагелина по лицензии.

Вступление США в войну начинается с атаки на Перл-Харбор — и укладывает Фридмана на больничную койку с нервным срывом. Он-то разгадал тот самый «пурпурный шифр», которым пользовались японцы, и передал своему командованию полную информацию о готовящемся нападении на базу ВМФ США и все переговоры японского командования, но по каким-то неведомым (до сих пор) причинам не последовало совершенно никакой реакции. И случилось то, что случилось, — американцы потерпели одно из самых жестоких поражений в своей истории, погибли десятки тысяч людей.

Случившееся позже породит массу конспирологии: в сокрытии этой информации будут обвинять Британию — якобы это ее шпионы не дали расшифровкам Фридмана ходу, чтобы США были атакованы и это стало бы поводом для их вступления в войну. Собственно, версий много, конспирологи в них буквально купаются, но мы уподобляться людям со слабой логикой и богатой фантазией не станем, потому что знаем: любым историям существует такое объяснение, как пресловутый человеческий фактор — загадочная вещь, проявляющаяся самым неожиданным образом и не имеющая под собой никаких оснований.

Правда, позже выяснится, что благодаря этому человеческому фактору Япония так и не узнала о взломе своего шифра и продолжала им пользоваться, что сильно помогало армии США в течение всей войны, — этот сюжет был обкатан в ряде художественных произведений и расширенно трактован в отрыве от этих конкретных событий.

Война, однако, заканчивается, и все знают, как именно. Хагелин, будучи нейтральным шведом (производство в Швеции осталось), еще в 1940 году успел продать несколько своих машин в Японию, Германия, как мы уже говорили, вовсю пользовалась его шифраторами, безжалостно копируя аппараты. Словом, репутация Хагелина как производителя очень высока. Он, будучи обладателем патентов, зарабатывает миллионы долларов, а его криптомашины становятся всё компактнее и «умнее».

В 1947 году он неожиданно для многих закрывает свою головную компанию в Стокгольме и переносит производство в Швейцарию, в кантон Цуг.

Часто можно услышать, что причиной тому якобы были высокие шведские налоги, но в действительности сказались другие проблемы: шведское законодательство предусматривало возможность конфискации патентов для нужд национальной обороны, а шведские законы крайне затрудняли экспорт продукции, маркированной парламентом как «военная».

Швейцария, чьи законы оберегают права и тайны так же надежно, как швейцарские банки оберегают вклады своих клиентов, показалась более разумным вариантом для локализации столь специфического бизнеса.

Компания Хагелина Crypto AG — уже бесспорный мировой лидер по производству криптомашин, снабжающий своей техникой весь мир и придумывающий всё новые и новые разработки. Карманный шифровальщик, разумеется, тоже будет разработан Хагелином и изготовлен его фирмой. В какой-то момент Хагелин резко сменит курс, обратившись к электронике, что позволит в очередной раз резко уменьшить вес и размер криптомашин. Он будет говорить, что хотя сам ничего не понимает в электронике, зато понимает в криптомашинах и потребностях клиента, и, конечно же, оказывается прав.

Борис Хагелин доживет до 1983 года (проживет 91 год — согласитесь, совсем немало) и, несмотря на то, что жизнь его обрастет массой хобби вроде страсти к кулинарии, яхтам и цветам, которые он описывал в письмах Фридману, и даже несмотря на официально объявленную в 1970 году «пенсию», на работе будет появляться ежедневно до своего последнего дня. Фридман уйдет из жизни раньше, за год до того, как Хагелин выйдет на пенсию. Всю жизнь он посвятит поискам тайных знаков в произведениях Бэкона, в надежде отыскать там намеки на то, что Бэкон и есть Шекспир, и именно это занятие будет считать главным делом своей жизни. Увы, но даже самый гениальный криптограф тайных знаков там не найдет — или потому, что их там не было, или потому, что их там и быть не могло.

Уже после смерти Бориса Хагелина разразится громкий скандал: пресса начнет публиковать массу материалов, которые якобы доказывают (или как минимум вызывают подозрение), что настоящие владельцы Crypto AG — американские АНБ с ЦРУ и немецкая BND, которые в складчину выкупили у Хагелина акции и являлись истинными владельцами компании, что позволяло им шпионить за всеми странами мира, так как покупателями Crypto AG и в самом деле были буквально все страны.

Мол, Хагелин заведомо закладывал в свои машины уязвимость, о которой знали секретные службы.

Журналистские расследования по этому поводу невозможно сосчитать (последнее из известных относится к 2020 году, хотя, может, есть и более современные, и, без сомнения, еще будут). Все они «доказывают», что дело тут нечисто, впрочем, сложно представить себе журналистское расследование, которое могло бы заключить, что «ничего не было». Швейцарский суд, однако, в свое время посчитал иначе, но публикации статей о спецслужбах это не остановило, что привело к новым расследованиям.

Хотя сам механизм шифрования таков, что взлом кода требует другой техники вроде «бомбы Тьюринга», механизм машин Crypto AG, благодаря их распространенности, секретом являться не мог. Сам роторный принцип тоже не был тайной, в конце 1950-х, например, в СССР была разработана собственная шифровальная машина «Фиалка» (была большим военным секретом, и публично о ее существовании стало известно только в 2005 году). Уязвимости в работе машин Crypto AG периодически обнаруживались — и команда Хагелина находила на них ответы, что помогало совершенствовать разработки. Впрочем, не стоит думать, что разного рода спецслужбы настолько умны, чтобы не делать глупостей, наоборот, если наблюдать за их действиями, кажется, что глупости и ошибки — это нормальное их состояние. Так что можно вполне допустить, что и здесь была допущена глупость и спецслужбы потратили деньги налогоплательщиков впустую. Но оставим секреты и тайны тем, кто в них особо нуждается, вряд ли можно и нужно что-то еще добавить к сказанному — разве то, что существует огромное число публикаций, которые рассказывают о покупке Crypto AG ЦРУ в 1970 году как очевидном и доказанном факте (приводится даже кодовое название операции ЦРУ — «Рубикон»). Правда, фактом это до сих пор не является. С другой стороны, о завершении парламентского расследования, которое пошло на очередной круг, тоже говорить еще рано.

Сама Crypto AG просуществовала до 2018 года, разделившись в итоге на CyOne и Crypto International AG — первая была рассчитана на внутренние продажи, вторая, выкупленная шведскими бизнесменами, — на международные (после скандала в прессе правительство Швейцарии решило, что продажи за рубеж будут строго лицензированы, чтобы это не бросало тень на нейтралитет страны). Первая из компаний существует и активна на рынке, о второй ничего не известно, и вовсе не по причинам сугубой секретности — скорее всего, судя по финансовой отчетности, деятельность не ведется. Что, впрочем, логично — новые времена, новые задачи, новые технологии.