Вечное мерцание автономных зон. Краткий гид по философии Хакима Бея, идеолога Хаоса и Эроса

Почему Хаким Бей?

Мое знакомство с творчеством Хакима Бея состоялось в пору юношеского увлечения политическим нонконформизмом. Признаться, первым впечатлением от текстов Питера Ламборна Уилсона (настоящее имя автора) стало непонимание, помноженное на некоторую брезгливость: эгалитаризм и анархизм казались мне, на тот момент убежденному «консервативному революционеру», явлениями априори упадочными и вырожденческими. Однако, поскольку я питал слабость к ориентальной эстетике, мне с самого начала понравились используемые им образы анархистов в чалмах и с набитыми гашишем трубками, все эти арабески, ассасины и др. Тем не менее настоящее открытие его идей пришлось на период увлечения анархизмом, которое пришло на смену сырому и инфантильному ультраконсерватизму. Он стал одним из моих любимых авторов, наряду с антропологами и мыслителями Джеймсом Скоттом и Дэвидом Гребером, а также представителями постлевой анархии (собственно, к ним относят и самого Уилсона-Бея).

Сегодня мои взгляды претерпели существенные изменения, но Хакима Бея по-прежнему считаю одним из своих учителей, потому предлагаемый вашему вниманию текст следует считать попыткой отдать дань уважения бунтарю. Ну и, что тоже важно, он один из немногих анархистов, чьи идеи оказались востребованными далеко не только среди детей Матери Порядка.

Кратко-биографическое

Питер Ламборн Уилсон родился в 1945 году, но гораздо важнее, когда и при каких обстоятельствах родился Хаким Бей. А он родился в 1960-е, когда молодой Питер после убийства Мартина Лютера Кинга в 1968 году отправился путешествовать по странам Ближнего Востока и Южной Азии. В принципе, это довольно типичный маршрут для юного думающего американца тех времен, ведь именно тогда происходит расцвет западной контркультуры, в первую очередь движения хиппи. Для хиппи и других нонконформистов 1960-х, как мы знаем, были типичны неординарные духовные поиски и интерес к наследию незападных культур, в первую очередь к восточным философии и мистицизму. Вот и мистер Уилсон не стал исключением из данного правила, постигая в Индии тантрические учения и получив посвящение в храме Кали (в одном из текстов Уилсон описывает опыт встречи с богиней). Также ему доводится изучать суфизм и посещать усыпальницы суфийских святых (аулия).

В Иране он работал над переводами классических персидских текстов вместе с одним из светил иранистики и исламоведения всех времен, французским ученым Анри Корбеном, занимая должность редактора в интегрально-традиционалистском альманахе Sophia Perennis (лат. «Вечная мудрость»). В 1979 году, когда в Иране происходит Исламская революция, он возвращается в США. И не он один: выдающиеся американские исламоведы-традиционалисты Сейид Хосейн Наср, Уильям Читтик и Сатико Мурата тоже покидают Иран в то время. Читтик и Мурата в «Мировоззрении ислама» характеризуют результаты революции аятоллы Хомейни как триумф «идеологического мышления». А с таковым Хаким Бей всегда был плохо совместим.

Круг его интересов был поистине впечатляющ, простираясь от суфизма до неоязычества и от психоделиков до квир-культуры. С учетом традиционалистского бэкграунда его анархистские и эгалитарные взгляды были нетипичны для интегрального традиционалиста. На фоне анархистов же Питер Л. Уилсон aka Хаким Бей выделялся своим отказом от революционного пафоса, идеологии, узколобого сциентизма образца XIX — начала XX века и других священных коров левачества. Уилсон был абсолютным еретиком. Свои эссе он подписывал и именем, данным при рождении, и взятым позднее псевдонимом Хаким Бей. Питер Ламборн Уилсон пишет серьезно, почти академическим языком, чему эссе Хакима Бея полная противоположность. Некоторым, в том числе в нашей стране, поначалу казалось, будто это буквально два разных человека. Имя Хаким Бей состоит из арабского слова «хаким», оно означает «мудрец», и тюркского титула «бей». Он был услышан во многом благодаря развитой зин-культуре 1980-х.

В редакции подобных журналов наш герой рассылал «психоделические фетвы»: пропахшие гашишем листки с набранным на машинке текстом и украшенные арабской вязью.

Их он подписывал как коммюнике «Ассоциации Онтологического Анархизма» (АОА), хотя работать предпочитал в гордом одиночестве.

Хаос никогда не умирал

Хаким Бей критически относился к современному анархизму, справедливо обличая революционный мазохизм, отсутствие внятных программ и многое другое. Тем не менее именно анархизм он считал наиболее соответствующим его онтологическим воззрениям, его оригинальному пониманию реальности. Выходит, его анархизм не существует сам по себе, но открыто базируется на определенной модели реальности. Какова же она?

Онтология Хакима Бея базируется на концепции Хаоса. Но это не беспорядок или другое название анархизма. Хаос, по Хакиму Бею, означает «первозданное недифференцированное единство бытия» (эссе «Хаос. Дацзыбао онтологического анархизма»), которое «предшествует всем принципам порядка и энтропии» (оттуда же). Согласно Уилсону, «Хаос никогда не умирал» и «Империя никогда не зарождалась». Это всё, как представляется, об отсутствии естественных или каких-либо других законов, которые могли бы дать нам смысл.

По сути, говорит Бей, у природы нет законов, есть только привычки.

Выходит, создание смысла — дело личного конструирования, основанного на желании. Единственно возможный порядок — это порядок, который человек создает и воображает посредством «экзистенциальной свободы». Все остальные порядки иллюзорны. Закономерно, что Хаким Бей предпочитает мир неопределенности расписанным до мельчайших деталей утопиям и любым иерархическим, гегемонистским порядкам. Энди Робинсон в статье Chaos Never Died. Hakim Bey’s Onthology утверждает, что Бей иногда изображает свою теорию как решение сказать «да» самой жизни.

В области Хаоса вещи удерживаются вместе желанием или притяжением. Действие возможно на данном базовом, хаотическом или «квантовом» уровне. Магия — это «действие на расстоянии». Хаос также создает своего рода порядок посредством Эроса (любви). Уилсон соглашается с точкой зрения Фурье, приписывая ее и суфийским поэтам, согласно которой любовь или влечение есть движущая сила Вселенной. Робинсон пишет: «Большой взрыв, по Бею, „красив и любит красоту“ (отсылка к хадису „Воистину, Аллах — Красивый и Он любит красоту“), хотя грязь тоже зеркало красоты. К примеру, цветы растут из грязи».

Согласно Уилсону, Хаос всегда присутствует в нашей жизни, хотя мы не всегда отдаем себе в этом отчет по причине роста отчуждения, но для нас не всё потеряно.

Поэтическое вдохновение, оргазм и шаманский транс в рамках воззрений нашего еретика суть не что иное, как прикосновение к Хаосу.

Хаким Бей много говорит в своих текстах о магии, духовности, религии, герметизме, эзотерических доктринах и т. д. Но есть нюанс: это не буквальная вера в подобные вещи или, напротив, фальсификация в привычном понимании. Питер Л. Уилсон совершенно точно не мыслил бинарными оппозициями а-ля «вера — неверие» или «правда — вымысел». Что-то является «магическим» или «духовным» в положительном смысле, если оно приводит к измененному состоянию сознания.

Несомненно, пишет Хаким Бей так, будто сущности, увиденные в измененном сознании, или архетипы из снов реальны в буквальном смысле. Но, как говорит Робинсон в вышеупомянутой статье, «это часть процесса мифической инициации читателя». (К слову, соглашусь с замечанием, потому что я сам при чтении эссе Хакима Бея чувствовал глубокое воздействие на внутреннее состояние, как и должно быть при инициации.) Онтологический статус мифологических сущностей не особенно важен, ибо если всё представляет собой хаос, единство или становление, то в любом случае ничто внутри категоризации не является реальным. Что действительно значимо в парадигме онтологического анархизма, так это роль таковых фигур и веры в них при изменении сознания.

Поэтический терроризм

Как и всякого анархиста, Питера Ламборна Уилсона и Хакима Бея — обе ипостаси в одинаковой мере — заботила проблема отчуждения. Здесь следует сделать лирическое отступление и вспомнить ситуационистов. Это левое движение (отпочковалось от троцкистов), возникшее в 1957 году. Несмотря на марксистские корни, ситуационисты критиковали как капитализм, так и партийную бюрократию, приближаясь в своих идеях к анархистам. Важнейшая идея ситуационистов состояла в необходимости революции сознания как первой и главной предпосылки социальной революции. Согласно ситуационистам, индивидуальное сознание обусловлено социокультурными ситуациями, поэтому необходимо конструировать ситуации, преодолевающие отчуждение обыденной повседневности. Субъектом революции в ситуационизме становился не рабочий класс, а творческая молодежь.

Похоже мыслил и Хаким Бей. Только он писал не о ситуациях, но призывал к поэтическому терроризму.

Поэтический терроризм — различные акты, открывающие врата в Хаос в кажущихся нерушимыми стенах рутинности.

В «Хаос. Дацзыбао онтологического анархизма» он приводит такие примеры поэтического терроризма:

«Прибивайте бронзовые мемориальные доски в местах (публичных или частных), где вас посетило откровение, где прошел ваш лучший сексуальный акт и т. п. Пройдитесь голым из принципа. Устройте забастовку в школе или на рабочем месте под предлогом, что оно не удовлетворяет вашей потребности в лени и духовной красоте».

Хаким Бей оговаривает важные детали того, каков он, поэтический терроризм, и как его делать:

«Чтобы быть действенным, поэтический терроризм должен быть категорически отделен от всех традиционных структур, связанных с потреблением искусства (галереи, публикации, средства массовой информации). Даже партизанская ситуационистская тактика уличного театра сейчас, наверное, слишком хорошо известна и предсказуема».

Оно и понятно, Система поглощает и одомашнивает, любой бунт в ее рамках — не бунт, но лишь одна из сцен Спектакля (так называл дивный новый мир великий французский ситуационист Ги Дебор), которую пытаются выдать за нечто кардинально иное (вероятно, часто искренне, но это неточно).

Любопытно, что у старого ситуационизма и онтологического анархизма Уилсона-Бея здесь отчетливо видны точки пересечения с традиционалистскими и консервативно-революционными представлениями, во всяком случае со сформулированными послевоенным, зрелым Эволой «правым анархизмом» и «уходом в Лес» немецкого правого писателя Эрнста Юнгера. И у одних, и у других мы видим разочарование в политической деятельности и переход к попыткам неполитического сопротивления. Только если Эвола и Юнгер предпочитают внутреннюю миграцию, в ненавязчивой манере что-нибудь рекомендуя «человеку особого типа» (понятие Эволы, обозначающее типаж разочаровавшегося в современности поборника «ценностей трансцендентного порядка»), то ситуационисты и Хаким Бей не прочь вывести из Спектакля и остальных посредством создания ситуаций/актов поэтического терроризма.

ВАЗ и ПАЗ

Как можно понять из сказанного выше, Хаким Бей не отказывался от идеи всеобщего освобождения, но также был противником в анархизме того, что метко прозвал «революционным мазохизмом».

Он считал, что государства не монолитны и в них есть, как говорит Бей в своих эссе, «трещины» и «пустоты», то есть эдакие слепые зоны, каковые следует использовать для сокрытия от почти вездесущего государственного присутствия, создавая в них сообщества свободных людей, живущих по иным правилам.

Эти оазисы свободы Бей называет временными автономными зонами (ВАЗ). Если поэтический терроризм происхождением связан с ситуационизмом, то прообразами автономных зон стали исторически существовавшие автономные поселения, труднодоступные для государств (ассасинская крепость Аламут, полулегендарная пиратская республика Либерталия и т. п.). Располагаться ВАЗ могут как в пространстве (сквот, экопоселение), так и во времени (рейв, оргия, фестиваль).

Временная автономная зона может в некоторых случаях стать постоянной автономной зоной (ПАЗ). Хаким Бей так пишет об этом: «Какие-то из трещин в Вавилонском Монолите настолько пусты, что целые группы могут проникнуть в них и там поселиться» («Постоянные автономные зоны»). Скорее всего, если попытаться представить идеальный или близкий к этому мир Хакима Бея, то им окажется конгломерат самых разных сообществ — от неотрайбов охотников-собирателей до футуристических городов, населенных киборгами. Тем более дальше в «Постоянных автономных зонах» он говорит:

«…Чтобы осознать это явление и использовать его как можно полнее, были развиты некоторые теории, такие как теория „пермакультуры“. „Деревни“, „коммуны“, „сообщества“, даже „ковчеги“, „биосферы“ и другие модели утопического города уже находятся в стадии эксперимента и реализации».

Концепция автономных зон не эксклюзивно анархистская. Сегодня в западных странах популярны safe spaces — места, в которых маргинализованные могут собираться вместе и делиться переживаниями, а также просто общаться в безопасном окружении. Это тоже очень напоминает автономную зону, просто на сей раз предусмотренную леволиберальным государством. В традиционалистских и либертарианских кругах существует представление о желательности или необходимости жить различными общинами, не вмешиваясь в дела друг друга без нужды на то. Некоторые из сторонников сходных идей приводят в пример коммунитарно-правовой плюрализм, присущий многим исторически существовавшим империям (я некогда любил ссылаться в дискуссиях на пример османской системы миллетов).

Если же от теорий и взглядов перейти к эмпирической реальности, то на нашей планете кое-где имеются даже не временные, а постоянные автономные зоны! К примеру, американский антрополог и социолог Джеймс Скотт длительное время исследовал Зомию — регион в Азии, населенный разнообразными народами и племенами, до сих пор труднодоступный для государств, формально контролирующих его территорию. В ходе изысканий Скотт пришел к выводу, будто жители этого края намеренно уходили сюда от государственной власти и специально отказывались от некоторых культурных и социальных практик во избежание появления государства и иерархии у себя. Так, по его мнению, народы Зомии подвергли забвению письменность — на страницах книги «Искусство быть неподвластным» Скотт приводит легенды, согласно которым у некоторых племен в прошлом была письменность, но позднее люди отказались от нее, дабы государству стало труднее их контролировать. Увы, сегодня Зомия довольно-таки доступна для государств, о всё растущих возможностях которых контролировать нашу жизнь от рождения до смерти мы прекрасно знаем, но мы еще можем говорить об остатках реально существовавшей постоянной автономной зоны площадью аж 2 500 000 км²!

Духовные резонансы индивидуализма

Не секрет, что постлевые анархисты индивидуалистичны. Это немудрено, когда одним из источников ваших взглядов становится Макс Штирнер. Макс Штирнер, урожденный Иоганн Каспар Шмидт (1806–1856) — немецкий философ, который считается основоположником анархо-индивидуализма. Данное направление анархизма настаивает на онтологической первичности индивидуума относительно общества и выводит отсюда примат индивидуальных интересов над коллективными. Здесь важно понимать, что анархо-индивидуалисты не предлагают как альтернативу разрыв с обществом. Нет, тот же Макс Штирнер признавал социальную природу человека, но хотел изменения общества в «союз эгоистов», где свободные индивидуумы свободно взаимодействовали бы друг с другом.

В эссе «Пост-анархистская анархия» Хаким Бей предлагает программу преобразования анархизма и вторым пунктом в ней идет призыв принять анархизм «третьего типа», не коллективистский и не индивидуалистический. Здесь мы видим характерное для постлевых стремление выйти за строгие рамки идеологий, в творчестве Хакима Бея оно ощущается повсеместно, кое-где он пишет об этом и прямо. Например, в тексте «Черная Корона и Черная Роза: анархо-монархизм и анархо-мистицизм». Крайне занимательная работа, которая уже начинается примечательно, в духе антиидеологического адогматизма:

«Во снах мы грезим только о двух образах правления — анархии и монархии. Исконные глубины сознания не разбираются в политике и никогда не играют по правилам».

Упоминает он тут и Макса Штирнера. По мнению Хакима Бея, Единственный Штирнера (его главный и единственный труд называется «Единственный и его собственность») ничем не отличается от… Атмана (высшего «я») адвайта-веданты, наиболее известной на Западе разновидности индуистской философии веданты. Далее, Бей оспаривает трактовку высшей цели многих мистических и эзотерических учений как «растворения личности». Она для него вздорна. На самом деле, считает анархист, мистицизм преодолевает иллюзию, «Реальность Согласия, и все те провалы личности, которые сопровождают эти недуги», и создает «личность в мире». На его взгляд, задача метафизики состоит в выявлении трансцендентного и имманентного как единого, в этом и может единственно состоять самоуничтожение. Штирнер не уловил «духовные резонансы индивидуализма», ему недоставало, по Хакиму Бею, «рабочего понятия необычного сознания».

Реализация личности, о каковой пишет Уилсон, «должна отражаться и расширяться как волны, или спираль, или музыка, чтобы охватить непосредственным опытом либо интуитивным восприятием уникальность самой реальности». Так будет преодолена, пишет автор, всякая двойственность. Крайне интересное развитие радикального индивидуализма, изначально антирелигиозного, в сторону монизма и эзотерики!

Штирнер, нужно напомнить, писал о «союзе эгоистов». Хаким Бей, признавая это, в разбираемом эссе пишет о его и Ницше индивидуализме как учении, которое воспитывает некоторую холодность в отношении других. Приводя говорящий пример «детей маугли» (у Бея они «волчьи дети»), Хаким Бей убедительно обосновывает необходимость Другого для Einzige (так в оригинале у Штирнера называется Единственный) и даже утверждает, что именно Другой является ключом к постижению единства бытия и Единственный обретает полноту не иначе, как в Другом.

Мое сосредоточение на эссе «Черная Корона и Черная Роза…» неслучайно, так как оно наилучшим образом помогает разобраться в том, чем был индивидуализм Хакима Бея и как он соотносится в его мышлении с коллективизмом. Становятся яснее второй пункт программы АОА, призывающий к анархизму «третьего типа», и несостоятельность критики леволибертарного мастодонта Мюррея Букчина, который в брошюре «Социальный анархизм против анархизма образа жизни» чихвостит постлевых в общем и Хакима Бея в частности за индивидуализм.

Быть еретиком

Я неслучайно назвал Хакима Бея еретиком. На фоне большинства анархистов он выделялся нескрываемой симпатией к мистико-философским и эзотерическим направлениям, отказом от революции, прорабочей риторики, политики в привычном смысле слова. Он отрицал идеологию и догматизм в любом их виде, что нетипично для мейнстримного анархизма. Будучи в каком-то смысле представителем традиционалистской школы, он разделял отнюдь не все свойственные ее основным лицам (Генон, Эвола, Шуон) убеждения.

Реальность магии, колдовства и божественного в конечном счете его заботила, как мы увидели, куда меньше, ну и нельзя забывать об элитистских воззрениях Генона и его продолжателей (Эвола особо выделяется). Причем симпатии традиционалистов к явлениям наподобие монархии и кастовому обществу критикуются Уилсоном-Беем за… недостаточную традиционность! Он пишет об это так:

«…Они оглядывались на утраченную цивилизацию, видя в ней свою „цель“ (религию, мистицизм, монархизм, искусства и ремесла и т. д.), в то время как им следовало бы осознать, что подлинная традиция — это „первобытная анархия“ каменного века, трайбализм, охота и собирательство, анимизм — то, что я называю Неандертальским фронтом освобождения. Описывая подобную разновидность анархизма, Пол Гудман использует термин „неолитический консерватизм“, однако было бы более корректно говорить о „палеолитической реакции“!»

Хаким Бей, «Новый нигилизм»

В том же эссе его не устраивает и предполагаемое подавление чувственности в традиционалистском движении. Навряд ли это так, книга Эволы «Метафизика пола» демонстрирует иной подход, как мне кажется, но Бей отвергал любые нормы и правила, регламентирующие сексуальность. Думаю, еретиком в наилучшем смысле слова, то есть не вписывающимся в прокрустово ложе узких догм и плоских бинарных оппозиций, Питера Ламборна Уилсона aka Хакима Бея назвать более чем допустимо.