Пьянство и похмелье в искусстве
Алкоголь может приносить веселье и радость, а может — плохое самочувствие и горе. В прошлый раз мы поговорили о позитивном и приличном изображении вина и других видов спиртных напитков в мировой живописи; теперь давайте посмотрим глазами художников нескольких эпох на темную сторону этой человеческой привычки.
После симпозиума
За какую тему в европейском искусстве ни возьмись — все у древних греков уже было! Даже в изображении ситуаций, которые можно было бы объединить под общим хештегом #перепой, мы можем проследить богатую иконографическую традицию.
Обычно это сосуды с иллюстрациями на сюжет «симпосия» — ритуального пиршества. В нем участвовали свободнорожденные граждане-мужчины, а гостями-развлекателями были музыканты, актеры, гетеры и красивые юноши неназванной профессии.
На чашах и кувшинах, использовавшихся на этих праздниках, изображали веселые эпизоды из жизни: танцы, пиршества, однополый секс, распитие алкогольных напитков. Сценок с участием людей в последней кондиции, которых натурально рвет, тоже сохранилось немало.
Любопытно, что пьяница обычно страдает не в одиночестве, а в обществе гетеры или обнаженного эфеба: они поддерживают ему голову и волосы — высшая степень заботы! Рисовали подобное непотребство обычно на дне чаши, чтобы занимательная картинка не сразу попадалась на глаза участникам пиршества.
Наглядная агитация
Что пьянство — зло, греки тоже осознали очень рано, еще даже дистиллировать никто не научился. Сохранилось довольно большое количество текстов об этикете потребления спиртного. Приличный человек, достойный гражданин полиса, не должен был напиваться и вести себя по-скотски. Полностью отказаться от вина, конечно, никто не призывал: тогда это попросту был самый распространенный и безопасный напиток для утоления жажды, поскольку до великого открытия «кипячение воды убивает микробы» оставалось еще не одно тысячелетие. Но вино следовало пить сильно разбавленным: это спасало в жару, но не позволяло опьянеть.
Перебравший человек уподоблялся животному или, что еще хуже, рабу. Плутарх не зря описывает обычай, распространенный у свободных жителей Спарты: мальчикам показывали напившихся илотов (представителей крепостного сословия), чтобы молодежь запоминала, насколько это отвратительное зрелище.
В Новое время с похожей целью продвинутые отцы водили сыновей в больницы: планировалось, что, насмотревшись на последствия венерических болезней, те раз и навсегда потеряют охоту к беспорядочному сексу. Понятно, что в обоих случаях иногда агитация срабатывала, а иногда — нет, ведь от сладких пороков так трудно отказаться.
Священные книги
До изобретения полноценной жанровой живописи в XVII веке основными произведениями искусства на тему вреда пьянства были работы на библейские сюжеты, благо вина в этой книге хоть залейся. Филологи насчитали там больше полутора десятков различных слов для всяких видов алкоголя — не только виноградного, но также из фиг и фиников. «Пиво» в русском синодальном переводе обычно называется «сикерой»: «Вино — глумливо, сикера — буйна; и всякий, увлекающийся ими, неразумен» (Пр. 20:1).
Пьянство — это грех, достойный порицания. В картинах он выставлялся напоказ, осуждался, а зритель должен был бояться уподобиться. Самый популярный сюжет, встречающийся и на средневековых миниатюрах, и на капителях романских соборов, — «Опьянение Ноя».
После спасения от потопа усталый библейский патриарх, чтобы снять стресс, выпил вино (которое сам, кстати, только что и изобрел). Его разморило, и он заснул как был, выставив свой «срам» наружу. Голого отца увидели сыновья. Старшие стыдливо укрыли его, а младший — Хам — начал показывать пальцем и смеяться, благодаря чему вошел в историю и сделал свое имя нарицательным. Не довело вино до добра и Олоферна, щедро угощавшего им Юдифь…
В другом популярном сюжете дочери Лота напоили его допьяна: им захотелось детей от представителя своего народа, а отец был единственным, кто выжил. Захмелевший Лот не понял, с кем именно занимается сексом. На картинах обычно изображался старик в обществе двух прекрасных обнаженных женщин. Сюжет, от которого нас сегодня коробит, тогда воспринимался как радующая глаз эротическая сцена с обнаженной натурой, а тема алкоголя уходила на второй план.
Ситкомы и назидания
Художники поставили на поток изображение пьяниц в XVII веке. Особенно здесь преуспели малые голландцы, обожавшие писать пирушки, таверны, служанок, танцы. По большей части это жизнерадостные картины, которые просто передают наслаждение полнотой бытия, вкусной едой и свежим пивом. Но встречаются и нравоучительные произведения — куда же без них, ведь христианская религия продолжает определять идеологию.
Если вглядеться в это полотно Стена, то на козырьке крыльца можно заметить вырезанную строчку из Книги Притч. Кстати, люди на нем не просто смеются над пьяной женщиной. Одежда подчеркивает явную разницу в общественном статусе: на главной героине куртка с дорогим мехом и блестящая юбка из очень ценного шелка. То есть это еще и социальная сатира, а стало быть, зритель испытывает дополнительное удовольствие от унижения богачки.
Буйство во хмелю
Чем ближе к нашей эпохе — тем шире ассортимент и крепче напитки. И тем больше вреда они приносят, особенно беднякам, которые получили легкое средство глушить боль и забывать о проблемах. Все чаще бичуют порок в своих произведениях литераторы, в том числе беллетристы — взять хоть Дефо, хоть Диккенса. Угрожающих масштабов проблема достигает в Англии, где вследствие роста производства джина наступил так называемый период джиномании (gin madness), длившийся с 1720-х по 1750-е годы.
В XVIII столетии, которое принято считать «веком разума», просто так изображать жизнерадостных гуляк уже не модно. Художнику обязательно хочется ввернуть мораль.
Хогарт, автор сатирических циклов «Модный брак» и «Карьера проститутки», разумеется, обойти стороной проблему алкоголя не мог. Смотреть на его персонажей, выведенных ядовитой кистью, противно и смешно. Поучение иногда выходило неожиданным: сравните хогартовскую гравюру «Переулок джина», на котором изображены буйные бомжи в рваной одежде, с его же «Пивной улицей», где прилично одетые, зажиточные ремесленники спокойно пьют добропорядочное пиво.
Русская безысходность
Если попробовать восстановить картину жизни в Российской империи по полотнам передвижников, то сразу повеситься хочется. Быт крестьян и провинциальных священников, конечно, был тяжелым, а в водке простой люд видел способ смириться с этой беспросветностью.
Стоит, впрочем, отметить, что такого уж огромного количества подзаборных пьяниц в русской живописи указанного периода мы не найдем. Дело в том, что художники все-таки были скованы условностями общества.
Например, написал ты слишком смелую и обличительную картину — а ее запретили выставлять власти, главный меценат той эпохи коллекционер Третьяков, а равно и другие собиратели покупать твое творение побоялись, и такой скандал мог привести к тяжелым для автора последствиям.
У наследников передвижников, социалистических реалистов, с этой темой стало еще сложнее. Ведь пьянство было предметом недостойным высокой техники масляной живописи — о нем могли рассказывать только карикатуристы.
Зеленая фея
Главный алкогольный напиток в творчестве импрессионистов и постимпрессионистов, разумеется, абсент. И дело не только в том, что это крепкое и глючное варево стало тогда чрезвычайно модным среди самих художников, — популярным оно было и у простых парижан из небогатых слоев, причем из-за своей дешевизны. Куда важнее другое обстоятельство: «культура пития» абсента отличалась от потребления иных видов алкоголя. И эта тема оказалась новой и интересной тем, кто взрослел на музейных шумных пирушках от классиков живописи.
Абсент — для индивидуалистов. Из года в год — Мане в 1859-м, а Пикассо в 1901-м — мастера-новаторы пишут эти непривычные отношения с алкоголем. Одинокого человека наедине с рюмкой, без собеседников и собутыльников.
Иногда, правда, в кадре появляется «зеленая фея» этого напитка. Интересна трактовка Альфонса Мухи — великого мастера рекламных плакатов. У него есть постеры абсентных брендов Blanqui и Robette, выполненные в его фирменной графической манере ар-нуво. Но куда сильнее поражает рисунок с изображением все той же пьяной женщины наедине с рюмкой. В чем-то это предвозвестник грядущего ХХ века — эпохи, когда алкоголь все реже будет использоваться как средство установления социальных связей и все чаще — как аналог антидепрессанта для одинокого человека в пустой квартире.