От Маяковского до Брейвика. Как манифесты ненависти меняли мир

22 июля 2011 года 32-летний мужчина, переодетый полицейским, припарковал фургон рядом со зданиями норвежского правительства и одного из министерств в центре Осло и скрылся. Несколько минут спустя внутри автомобиля взорвалась бомба, убившая восемь человек и причинившая многим тяжелые ранения. В этот момент мужчина уже направлялся к острову Утойя, где проходил молодежный сбор Рабочей партии. Там в течение следующих 90 минут он убьет еще 69 человек, половина из которых была несовершеннолетними.

Андерс Брейвик тщательно спланировал этот террористический акт и подготовил для него обоснование. Брейвик изложил свои взгляды, замешанные на «нордической традиции», мифах об арийстве и расизме, в манифесте объемом более 1500 страниц; на его винтовке и пистолете были написаны названия молота Тора и копья Одина. Хотя Брейвику пришлось обратиться к размышлениям об идеологии, лженаучным выкладкам и подтасованной статистике, чтобы соорудить свою импровизированную философию, он шел по уже проторенному пути — сочетание литературного высказывания и сопровождающего его действия хорошо известно историкам литературы XX века.

Действие занимает центральное место в любом манифесте, а дурная слава усиливает или ослабляет его потенциальное влияние. Тед Качинский держал американские СМИ в постоянном напряжении, и не один журналист сделал себе карьеру, пытаясь разгадать секрет Унабомбера. А вот манифест стрелка, убившего 51 человека в двух мечетях в Крайстчерче в 2019 году, не получил широкой известности и не стал предметом внимания аналитиков. Премьер-министр Новой Зеландии Джасинда Ардерн призвала не распространять его имя и поддержала запрет на его упоминание в СМИ. Убийца не смог создать вокруг себя шумихи, которой так хорошо воспользовался Качинский и благодаря которой многие радикалы оказывают сильное влияние на общество даже после своей смерти.

Словом, часто манифест служит не для созидания, а для разрушения: его автор достигает известности и влияния благодаря тому, что он уничтожает. Если ему не удается оправдать свою жестокость публично, значит его постигла неудача.

Манифест Брейвика «2083: Европейская декларация независимости» представляет собой большое лоскутное одеяло из разрозненной информации, причем большая часть лоскутов — просто плагиат. Брейвик постоянно скачет между реакционными лозунгами, теорией и практическими руководствами. Его сочинение пронизано противоречиями.

Больше всего Брейвика беспокоит, что борцы за социальную справедливость относятся с презрением к его соотечественникам-европейцам, утверждающим, что «традиционные социальные роли мужчин и женщин отражают их разную природу или что гомосексуальность является морально неправильной». «Почему такая точка зрения считается преступной?», — спрашивает он. И сам же отвечает: «Потому что это противоречит новой идеологии „политкорректности“ в ЕСССР». Упоминая «красный террор», он пишет: «Политкорректность — это марксизм со всеми вытекающими отсюда последствиями: утратой свободы выражения мнений, контролем над мыслями, инверсией традиционного общественного порядка и, в конечном счете, тоталитарным государством».

Вышеописанные разглагольствования Брейвика мало чем отличаются от того, что пишут раздосадованные обыватели в фейсбуке по поводу феминизма и гомосексуальнсти. При этом используемый Брейвиком способ предъявлять «доказательства» весьма тенденциозен — исследовательница Дженни Райс называет это накоплением, когда просто за счет количества примеров автор создает у читателя ощущение, будто нечто доказано. В «Ужасающих архивах» (2020) она пишет, что можно нагромоздить факты таким образом, чтобы «геноцид выглядел бескровной бюрократией… [чтобы] придать оттенок моральной корректности аморальным действиям». Брейвик с помощью накопления пытается доказать, что насильственные преступления непропорционально часто совершаются мусульманами и что ВИЧ в основном приобретается добровольно.

Тем не менее, примерно на середине этого утомительного текста становится ясно, что автор хотел сделать его реальным руководством к насильственным действиям. Заголовки соответствующие: «Использование террора как метода пробуждения масс», «Как избежать подозрений со стороны родственников, соседей и друзей» или «Как использовать броню». Брейвик пишет о том, как приобрести химическое оружие и как устроить взрыв на пресс-конференции и избежать ареста.

Его манифест — это неряшливая работа, тщательная до мелочей, ошибочная в своих заявлениях и совершенно безответственная в обращении с доказательствами. И его никто бы не прочел, если бы не террористический акт, совершенный его автором.

Приглашением к чтению был град пуль и десятки убитых. И такие пули выступают своего рода связующей нитью между самыми запоминающимися манифестами в истории.

Манифесты очень часто связаны с насилием — иногда они призывают к нему, иногда восхваляют его. В 1967 году Валери Соланас опубликовала манифест под название SCUM — громкий призыв к жестоким социальным переменам. SCUM означает Society for Cutting Up Men то есть Общество уничтожения мужчин. Манифест Соланас можно расценить как блестящую феминистскую сатиру, но в 1968 году она вошла в студию художника Энди Уорхола и открыла огонь, едва не убив его и искусствоведа Марио Амайю. Внезапно ее манифест, как и в случае Брейвика, привлек к себе всеобщее внимание. Ее слова внезапно приобрели новый смысл. Можем ли мы по-прежнему считать манифест SCUM сатирическим? Серьезным? Или это руководство по геноциду? Вполне возможно, что верны все эти утверждения.

Иногда манифесты помогали политическим деятелям возглавить революционный переворот. В книге «На пути к революционной феминистской педагогике» (1965) белл хукс разработала подход к обучению, направленный на разрушение иерархий, встроенных в динамику школьного кабинета. В «Манифесте коммунистической партии» (1848) Карл Маркс и Фридрих Энгельс представили социально-экономический трактат, который уже не нуждается в представлении. В заключительном абзаце говорится:

«Наконец, коммунисты повсюду добиваются объединения и соглашения между демократическими партиями всех стран. Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения. Они открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя. Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять, кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир».

Были ли более сдержанными манифесты сюрреалистов, которые, обратившись в своем творчестве к детским инстинктам, психоанализу и символике сновидений, хотели совершить художественную революцию? Автор нескольких таких текстов Андре Бретон утверждал в 1930 году, что «самый простой сюрреалистический акт состоит в том, чтобы, взяв в руки револьвер, выйти на улицу и наудачу, насколько это возможно, стрелять по толпе».

По-видимому, сама форма манифеста требует решительного переворота. Автор манифеста почти всегда хочет разрушить «старый порядок» и заменить его чем-то совершенно новым, прибегая при этом к крайним мерам.

Для хукс старый порядок — это барьер между профессором и студентом; для Маркса и Энгельса врагом является правящий класс; для Бретона — ограничения реальности. Все они ненавидят существующее и обращаются к жанру манифеста, чтобы призвать к его разрушению. Манифест всегда был документом, разжигающим ненависть. А там, где есть ненависть, есть и насилие.

Хуго Балль, автор «Дадаистского манифеста» (1916), призывал к нигилистическому абсурду в изобразительном и материальном искусстве. Он выступал в кабаре со звуковой поэзией, выбивавшей из колеи как критиков, так и зрителей. Однажды он объявил показательную дуэль между коллегами-дадаистами (и авторами других популярных манифестов движения дада) Тристаном Тцарой и Жаном Арпом. В другом случае манифест-провокация Балля был представлен на собрании дадаистов с целью отвергнуть все неоригинальные идеи, унаследованные от предыдущих столетий. Марсель Дюшан позже подвергнет принципы Балля испытанию своим редимейдом «Фонтан» (1917) — писсуаром, выставленным в художественной галерее. Вот вам, снобы от искусства!

В «Манифесте футуристов», написанном Филиппо Томмазо Маринетти (1909), на каждой следующей странице становится все больше восклицательных знаков. Автор переходит от детализированных требований к многочисленным заявлениям, которые заканчиваются страстными призывами к революции в искусстве. «Мы хотим прославить войну — единственное лекарство для мира», — говорит Маринетти. — Мы хотим разрушать музеи и библиотеки, бороться с моралью, феминизмом и всякой оппортунистической и утилитарной трусостью«. Футуристов часто критикуют за то, что они упивались ужасами войны; восхваляли оружие, самолеты и сталь, а также другие технологии, которые сделали возможным насилие на расстоянии; и за то, что они были предшественниками идей фашизма и акселерационизма.

Манифест как нельзя лучше подходит для выражения грубой силы. Но если мы рассмотрим его как жанр с четкими, прослеживаемыми закономерностями в риторике и композиции, манифест можно рассматривать как прием.

Благодаря различным стилистическим изыскам, неистовому выбрасыванию информации из разных источников и постоянным экспериментам со структурой и жанром, авторы манифестов распространяют свои пламенные заявления по всему тексту.

Чем больше они бомбардируют наши чувства, тем более открытыми мы становимся для их потенциально кровавых ультиматумов. Вот почему Брейвик всегда возвращается к своей ненависти к политкорректности, подкрепляя каждое осуждение шквалом приемов: многословными изложениями истории или теории; утомительными списками оборудования вплоть до точных параметров; биографическими отступлениями о лидерах марксистской мысли и так далее.

Более сдержанный, но не менее изобретательный пример риторической избыточности можно найти в руководящем манифесте феминистского панк-движения Riot Grrrl (1991), где в каждом абзаце используются прописные буквы и «словесные коллажи»:

«ПОТОМУ что мы хотим и нуждаемся в поощрении и чтобы нас поощряли перед лицом нашей собственной неуверенности, перед лицом beergutboyrock, который говорит нам, что мы не умеем играть на наших инструментах, перед лицом „властей“, которые говорят, что наши группы / журналы / и т.д. худшие в США… »

Сообщество Riot Grrrl применило эти идеи, отказавшись от традиционно патриархальных звукозаписывающих и издательских компаний, чтобы сосредоточиться на создании журналов своими руками и на андеграундных выступлениях. Участницы группы писали на своих телах женоненавистнические выражения, такие как SLUT («шлюха»), в знак протеста против соответствующего отношения к артисткам в музыкальной индустрии. Их действия были столь же масштабными и воинственными, как их коллажи и фразы прописными буквами.

Совершение автором манифеста акта насилия, будь то агрессивные высказывания, нанесенные на тело, или расстрел детей, является преднамеренным риторическим актом. Это то, что делает манифест перформансом, а не статичным объектом: он обладает способностью что-то сообщать и останавливать аудиторию на полпути.

Акт насилия утверждает дух автора манифеста и легитимность его дела, придавая плоть и кровь (часто буквально) простым словам. Если лишить манифест риторического эффекта, который придает ему прямое насилие, это станет просто литературной тирадой.

Манифест — это не обычное эссе из пяти абзацев или статья вроде той, которую я пишу в данный момент. Манифест даже не является политическим заявлением; как отмечает Бреанна Фахс в книге «Пишем кровью» (2019), манифесты — это «безумные призывы к оружию, направленные на то, чтобы спровоцировать радикальные социальные перемены, часто движущиеся с головокружительной скоростью и взывающие к коллективному „мы“, поскольку они представляют новый мировой порядок». В манифестах всегда есть доля хандры и злобы: «мы» против «них», или против «этого», или против «всего». И все это должно быть уничтожено. Будет ли оно сожжено или удалено хирургическим путем, объекту критики придется нелегко.

Вот рецепт идеального манифеста:

1. Выскажите жгучее желание перемен.
2. Четко определите, кто виноват в нынешних проблемах.
3. Настаивайте, что, какими бы экстремальными ни были предлагаемые решения, цель того стоит.
4. Экспериментируйте со стилем и формой ради риторического эффекта, выразительности и привлечения внимания читателя.
5. Продвигайте изложенные на бумаге идеи с помощью прямых действий.

При этом сейчас едва ли кто-то пишет манифесты в традиционной форме. Был ли его рецепт навсегда утрачен? Или заменен новым? Не совсем. Манифест перекочевал в интернет, ушел в тень, и теперь его все труднее узнать.

Современный манифест — это уже не единый кричащий о своем гневе документ, а целая сетка умело маскирующихся материалов.

Когда я только начал заниматься исследовательской работой и думал над своими научными интересами, я знал, что существует мир цифровых платформ, где процветают экспериментальные способы распространения ненависти, но, будучи преподавателем письменной речи, я еще не был вполне знаком с ним. Я составлял планы уроков по активистскому письму и думал над тем, как обнаружить логические ошибки или отличить продуктивную аргументацию от деструктивной. Я настолько увлекся откровенно дискриминационным контентом — медиа, созданными телеевангелистами, такими как Джим Баккер, литературой, подобной роману Томаса Диксона-младшего «Член клана» (1905), — что чуть не пропустил оцифрованный ненавистнический контент, скрывающийся у всех на виду.

Я признаю, что изучение манифестов эмоционально истощает. Особенно вредные из них настолько агрессивны в своих целях, настолько монашески привержены делу, что часто повторяют одно и то же с удручающей интенсивностью. Читать подобные манифесты — все равно подвергаться гипнозу: здесь нет места для сомнений. Вы либо теряете чувствительность, либо ломаетесь под давлением. Учитывая все это, не удивительно, что я сразу не уловил более тонкие способы подавать манифест.

Позже, когда просматривал активистские ресурсы, я наткнулся на группу под названием Alliance Defending Freedom (ADF, Альянс в защиту свободы), так называемую юридическую правозащитную организацию. Ее веб-сайт напоминал официальную страницу правительства США, с фотографиями, взятыми прямо из стокового фотоальбома, и ссылками на другие страницы, посвященные росту семьи и важным жизненным событиям.

Потребовалось более глубокое погружение, чтобы обнаружить, что ADF позаимствовала некоторые композиционные приемы, реакционную риторику и сфабрикованные данные из традиции манифестов ненависти.

Организация пытается привести юридические и биологические доводы в пользу того, почему дети, воспитываемые родителями-гомосексуалами, обречены на психические заболевания или эмоциональную незрелость.

На веб-сайте ADF также есть маркированные списки, в которых интересы семьи противопоставляются интересам отдельного человека. Что касается «брака», то они отмечают «культуру, заинтересованную в укреплении будущего за счет приверженности другим». Они заявляют, что «индивидуальные желания превыше того, что важно для общества». Эгоисты! Кроме того, для них брак означает гетеросексуальные отношения: все, что выходит за рамки этого типа семьи — это нечто враждебное. На выложенных на сайте видео спикеры рассказывают о том, как взросление в нетрадиционной семейной среде нанесло им ущерб. Один мужчина говорит, что гомосексуальное воспитание вредно для детей, и, поскольку он сам бисексуал, он считает, что его родители-геи создали плохие условия для воспитания ребенка.

ADF не призывает расстреливать людей. В ней работают юристы, которые возбуждают судебные иски во имя свободы вероисповедания. В печально известном деле Masterpiece Cakeshop в Колорадо ADF успешно защитила фанатичного кондитера, отказавшегося обслуживать гей-пару. Ненависть имела последствия.

Что делает цифровые группы ненависти особенно коварными, так это то, что они содержат узнаваемые приемы манифестов, но как бы растворенные в бульоне.

Все тропы и структуры манифеста присутствуют, но они рассеяны по коллажам на веб-страницах, клипам и аудиозаписям и инфографике.

Когда насильственные действия совершаются от имени этих цифровых манифестантов, отследить их непосредственно по одному документу не так просто, в отличие от случаев Качинского (чей манифест был полностью опубликован The Washington Post в 1995 году) или Соланас (чей манифест был опубликован до стрельбы). Эти группы тоже состоят из радикалов, но идентифицировать их как таковых непросто, если они проявляют себя в той форме, которая была описана мной выше.

В каком-то смысле Брейвик был предтечей всего этого. Он является «типичным террористом XXI века», как назвал его Международный центр по борьбе с терроризмом, — он радикализовался именно в интернете из-за женоненавистничества, расизма и агрессивного изоляционизма, распространенных на многих форумах и в игровых сообществах. Брейвик рассыпал свои убеждения по множеству умно звучащих выдержек, похоронил злобу под грудами слов других людей и дал сигнал новому поколению радикалов. Тем не менее, все, что он оставил после себя, — это единственный документ. Ныне же вместо радикальных одиночек и художественных коллективов у нас есть организации, партнеры, спонсоры, аффилированные лица, редакционный персонал, участники и комментаторы, ассоциированные юристы и так далее. В цифровую эпоху манифест обладает той же силой, что и раньше, но теперь его будто просеяли через мелкую сетку, распространив по цифровым платформам.

Веб-сайт новой партии «Черные пантеры» связан с идеями освобождения чернокожих. Его текстовое содержание напоминает традиционный манифест (в духе манифеста Riot Grrrl, где слова, написанные заглавными буквами, и повторяющиеся предложения создают большее эмоциональное воздействие). Также дополнительная динамика создается благодаря крупному жирному шрифту и длинным спискам, в которых излагается «революционная идеология» партии и осуждается вековое угнетение чернокожих людей. И все же там периодически всплывают риторические странности, которые прямо противоречат антирасистским заявлениям сайта.

Кроме призывов к цветным не идти на военную службу в расистской стране в текстах есть снисходительное упоминание о том, что «евреи» (в кавычках) уже получили по заслугам, и несколько намеков на антисемитские теории заговора, связывающие иудаизм и масонство, иллюминатов, большевистскую революцию и мировое правительство.

Чтобы сделать картину еще более калейдоскопичной, добавлю, на сайте упоминается Luxor Couture, модный бутик в Атланте, которым управляют женщины африканского происхождения. На деле же его веб-сайт является прикрытием книжного магазина, пропагандирующего теории заговора и антисемитскую литературу, разжигающую ненависть. Это похоже не метод «накопления» Брейвика: чем больше они заполняют свои полки, казалось бы, «антирасистскими» книгами, тем меньше кажется, что они могут сказать что-то ненавистническое. Погуглите так названия, как «Секреты мастера: жажда крови и религия» Малахии З. Йорка, и вы обнаружите, что многие книги, продаваемые Luxor Couture, опираются дискурс освобождения чернокожих ценой дегуманизации других людей.

Манифесты этой новой волны, особенно написанные в форме будто бы скучных, написанных бюрократическим языком петиций, холодны по тону и лишены революционного пыла. Они органично вписываются в принятые корпоративные рамки онлайн-пространств, которые мы просматриваем с ограниченным вниманием каждый час. Возможно, их авторы действительно отталкивались от традиции манифеста, но на самом деле они разбили его на части и собрали в совершенно нового монстра.