Кроме Павленского: каких русских художников и за что ненавидела публика

Орест Кипренский

О нем рассказывали ужасную историю — будто он имел на содержании одну женщину, которая его заразила венерической болезнью. Этот недуг вкупе с ее неблагодарностью привели Кипренского в такое исступление, что однажды он приготовил холст, пропитанный скипидаром, положил на нее и поджег, отчего та умерла в страшных мучениях.

«Общее мнение было против него до такой степени, что долго не смел он один по улице пройти» (С. И. Гальберг).

Речь идет о событиях, которые произошли, когда Кипренский жил в Италии, как и многие другие русские живописцы, получавшие содержание от Академии художеств. Погибла его натурщица, найти виновного не удалось. Сам он говорил друзьям — если кто-то осмеливался спросить, — что женщину убил его слуга, с которым она находилась в связи, после чего тот умер от сифилиса.

Однако в глазах и итальянских соседей, и русской диаспоры Кипренский безнадежно запятнал свою репутацию. Со временем история обросла еще более грязными и мрачными слухами, которые порой всплывают и поныне в популярных рассказах о художнике. Дескать, у той натурщицы осталась малолетняя дочь, и она тоже позировала Кипренскому (хорошо хоть, не в голом виде), а он на ней потом, представляете, женился!

На самом деле, как известно из давно уже опубликованных документов и писем, хотя женой Кипренского действительно стала девушка Мариучча, в детстве позировавшая для его картин, к погибшей натурщице она не имела никакого отношения.

Ее настоящая мать, судя по всему, была алкоголичкой и проституткой и сдала малолетнюю дочь «в аренду» художнику. Кипренский принял все меры, чтобы официально оформить опеку над ребенком, — в то время как ее мать продолжала его шантажировать долгие годы.

При отъезде из Италии он сумел устроить девочку на воспитание в католический монастырь. Причем этот бесконечный обмен письменными жалобами так утомил римские власти, что они утаили, куда именно попала Мариучча, — и от родной матери, и от Кипренского. Через несколько лет он вновь приехал в Италию, долго выяснял, в какой обители находится его подросшая воспитанница, — и наконец женился на ней. Увы, прожил он после этого меньше года. А холодный прием, который оказал ему официальный Петербург в период его возвращения в Россию, был связан по большей части с политической неблагонадежностью художника, дружившего с итальянскими карбонариями и поляками, и многочисленными доносами, написанными на него русскими послами.

Карл Брюллов

Единственный брак художника закончился скандалом: не прожив и двух месяцев с юной женой, прелестной прибалтийской немкой, Брюллов ее бросил. В свете перешептывались: нежную Эмилию Тимм, дочь рижского бургомистра, муж выгнал из дома с позором, в одной рубашке, буквально выдрав из ушей бриллиантовые серьги! А еще он пьяным разбил бутылку о голову своему свекру!

Когда ему замечали, что он слишком уединяется от общества, Брюллов с гоpечью говорил: «Я не могу выйти из дому: на меня станут указывать пальцами…»

Брак Брюллова и впрямь не задался. 29 января состоялось венчание, а уже 8 марта новобрачная ушла из его дома и вернулась к родителям.

В объяснении, которое Брюллову потребовалось написать из-за недовольства Николая I (сохранился черновик письма), все время повторяется: «отец», «возлюбленный отец», «развратный отец».

Да, вы всё правильно поняли: похожая на ландыш восемнадцатилетняя Эмилия, которая привлекла жениха своей невинностью (по контрасту со сластолюбивой графиней Юлией Самойловой, страстью всей его жизни, с которой он незадолго до того расстался), тоже оказалась «сосудом греха» и даже могла бы дать фору прежней избраннице. Более того, ее отец с необыкновенной наглостью продолжил эти отношения и после свадьбы дочери.

Брюллов быстро обо всем догадался. После тягостной семейной сцены Эмилия сбежала, а художник на две недели слег в нервной горячке, что дало ее отцу и его многочисленным друзьям время для того, чтобы направить общественное мнение в нужное русло. Следующие недели Брюллов скрывался на квартире у своего друга скульптора Клодта и все дни проводил с его детьми, рисуя им разные сценки и истории, а иногда просто сидел и плакал.

Свет тем временем подверг его остракизму. А старая любовь, Юлия Самойлова, примчалась из своего итальянского поместья, чтобы утешить (и заодно получить миллионное наследство). Ее забота помогла художнику выйти из душевного кризиса, а покровительство графини — слегка уладить конфликт со светом.

Объяснения, которые Брюллов дал властям, устроили их настолько, что развод он получил в течение года — невиданное для Российской империи дело, где суд мог тянуться десятилетиями.

Этому способствовало и то, что венчание совершалось не по православному, а по лютеранскому обряду, и попавшая в руки Брюллова записка Эмилии, которую он представил как свидетельство. Тем не менее художнику ради полюбовной сделки, как писал его ученик Тарас Шевченко, пришлось выплатить семье Тиммов огромную по тому времени сумму — 13 000 рублей. После отец увез бедную Эмилию обратно в Ригу, но затем против его воли она уехала в Париж, где стала известной пианисткой, а во второй раз вышла замуж за давнего поклонника.

Бубнововалетовцы

Художники-авангардисты, представившие свои новаторские полотна на выставке «Бубновый валет» в Москве в 1910 году, чрезвычайно шокировали публику. То, что сегодня продается на аукционах за дикие миллионы и считается вершиной русского искусства (картины Гончаровой, Ларионова, Лентулова, Машкова, Кончаловского и др.), тогда вызывало многочисленные издевательства обычной публики и журналистов, которые изощрялись в шутках и оскорблениях.

«…Напоминает скорее лечебницу для душевнобольных, чем выставку художественных произведений…»

(из рецензии на выставку в газете «Русское слово»)

Русскую публику поразили новый изобразительный язык, где французский постимпрессионизм смешался с лубком и уличными вывесками, картины, на которых голые женщины валялись врастопырку и были будто сделаны из поленьев или кусков красной говядины, а также автопортреты художников, представших на своих полотнах в одних боксерских трусах. «Да! Да! Вот этого, что направо, я даже видел. Весной через Епифан гнали партию каторжников… Так вот этот, что направо, шел впереди!» — писало «Утро России» про «Компанию» Роберта Фалька.

Но художники не унывали. Как и их приятели русские футуристы (которые больше работали по части словесности), они, наоборот, наслаждались атмосферой скандала и эпатажа, считая, что это помогает привлечь внимание публики, новых покупателей и потенциальных фанатов. Потому они активно занимались тем, что позже назовут боди-артом, перформансами и хэппенингами.

После революции у большинства из них судьба сложилась достаточно удачно: кто уехал в Париж, кто завоевал расположение новой власти. Репрессированных художников на удивление мало по сравнению с литераторами. По иронии судьбы Фальку, тогда, правда, уже покойному, опять достанется в 1962 году, при Хрущеве: на печально известной выставке авангардистов в Манеже вождь будет ошеломлен его «Обнаженной» (на тот момент почтенной дамой 50 лет).

Музей-квартира одного из основателей «Бубнового валета» Петра Кончаловского откроется в его бывшей мастерской на Б. Садовой, 10 (в «Булгаковском доме») весной 2018 года.

Марк Шагал

В 1919 году над Шагалом открыто издевались витебские газеты. Его вместе с семьей в 24 часа выселили из помещения в здании местного художественного училища, которое он тогда возглавлял, поскольку художник его «неправомерно» занял. Городская администрация не разрешила ему оформлять город ко второй годовщине революции. В июне 1920 года Шагал, не выдержав травли, навсегда уехал из Витебска.

«Нисколько не удивлюсь, если спустя недолгое время после моего отъезда город уничтожит все следы моего в нем существования и вообще забудет о художнике, который, забросив собственные кисти и краски, мучился, бился, чтобы привить здесь Искусство, мечтал превратить простые дома в музеи, а простых людей — в творцов» (М. Шагал).

К этому времени уже арестовали его тещу, а дом тестя, ювелира Розенфельда, был окончательно разграблен. Ученики не уважали Шагала настолько, что воровали его холсты — чтобы писать поверх них либо просто из озорства. Его обвиняли в казнокрадстве, в том, что спасал от призыва на службу единоверцев, и т. д. Во многом причиной был характер Шагала: не являясь педагогом-мессией, подобно Малевичу, он не смог сплотить вокруг себя учеников, так и оставшись главой училища только по документам. Не стоит забывать и об антисемитизме, через призму которого на него глядели многие окружающие. Да и вообще — «нет пророка в своем отечестве» (Мф. 13, 57).

Раздел «А на самом деле было так» тут, пожалуй, и не нужен — понятно, что в действительности тогда происходило с мечтательным авангардистом и почему город отторг его. Гораздо интереснее все, что случилось позже: Шагал уехал в Москву, в 1923 году — по приглашению легендарного арт-дилера Воллара — в Париж, перед Второй мировой его пригласили в Америку. Умер он в 97 лет, в статусе мировой знаменитости, который обрел задолго до кончины.

Крупная выставка «Шагал, Лисицкий, Малевич. Русский авангард в Витебске (1918–1922)» пройдет в парижском Центре Помпиду с 28 марта по 16 июля 2018 года.

Авдей Тер-Оганьян

Двадцать лет назад, в 1998 году, на выставке «Арт Манеж» этот известный художник-акционист развесил в экспозиции репродукции икон, по его словам — освященные, из магазина «Софрино». И предложил посетителям за определенную сумму их осквернить — но желающих не нашлось.

Тогда Тер-Оганьян взял топор и сам стал рубить иконы. Акцию по просьбе зрителей прекратила охрана Манежа.

«…Он превратился в гуру Алк-Огоняна и историю своей болезни начал выдавать за историю искусства, в качестве лечащих врачей призвал на помощь искусствоведов: диагноз стал отзывом, пришла первая слава!» — писала газета «Завтра».

Перформанс, в честь известного большевистского журнала названный «Юный безбожник», само собой, вызвал бурную общественную реакцию, несмотря на то что в 90-е бывало всякое: художник Олег Кулик, например, в голом виде собаку изображал. Против Тер-Оганьяна возбудили уголовное дело, и он уехал в Чехию, где получил статус политического беженца. Вероятно, именно Тер-Оганьян стал первым художником — политическим эмигрантом в постсоветской России.