Личный опыт: как собака спасла меня от депрессии

В рекомендациях, которые психотерапевт дал мне на первом приеме, не было ни слова о животных. Предлагалось сидеть на детских площадках и отзеркаливать позитивное поведение детей (считывать их наивные, радостные и простые эмоции), заниматься примитивными медитативными действиями (перебирать крупу, сортировать зернышки), принимать медикаменты и — в качестве наиболее эффективной меры — прилечь на госпитализацию.

Прием у психотерапевта для неофита то еще испытание.

В единственном в городе-миллионнике психоневрологическом диспансере было по-советски бедно, душно, сиротливо и уныло. В очереди сидели странные люди, кто-то безудержно и бессвязно трещал, кто-то периодически лаял, и мне казалось, что я попала в настоящий дурдом из мрачного советского кино.

Что я здесь делаю? Вот моя сумка из «Рандеву», вот мои разноцветные ногти и красивые босоножки. Мне очень сложно, но я точно не из тех, кто лает.

Но этого доктора порекомендовали хорошие знакомые, он был главой отделения, консультировал частным образом, я решила дождаться приема. Зашла, послушала, поплакала, заплатила, купила лекарств и больше к нему не вернулась.

Дома меня ждали трое детей. Мне надо было выжить.

Много позже, пока я пыталась самовылечиться и начитывала литературу по теме, я узнала, что основное между психотерапевтом и пациентом — это комфорт и динамика. Если нет комфорта, надо менять врача. Если нет динамики — искать другого. Важно держать в голове эти два основных условия.

Психиатрическая помощь, безусловно, очень важна. Но не было сил, денег, рекомендаций, а диван дома был бесплатным. Я лежала и думала, что делать.

К тому времени я была сильно запущена. Большую часть дня лежала лицом к стене и зубы предпочитала не чистить. На таблеточках и вовсе проваливалась в бездну. Я помнила жизнь, в которой у меня были надежды, цели, планы, радость и силы. И очень хотела туда вернуться.

Детские площадки не помогли. Что толку смотреть на радость чужих детей, когда свои круглосуточно перед глазами. С крупой тоже не задалось. Близкие же считали, что я просто должна взять себя в руки.

Я понимала, что, если я себя не спасу, меня никто не вытянет. И надумала простую мысль: если у меня будет собака, я должна буду как минимум два раза в день ее выгуливать.

Разговаривать не нужно, специально одеваться тоже, никаких дополнительных усилий, идешь себе молча за поводком. Утром и вечером.

Вдруг поможет? Об эмоциональной составляющей я не думала совсем.

Были, конечно, минусы:

Собака стоит денег (денег нет).
Я живу на съемной квартире (с тремя детьми и собакой найти новое жилье — опыт не для слабонервных).
Ее надо выбрать (у меня нет сил просто выбрать, что надеть).
Собака — это ответственность (о боже, это слишком).

Но инстинкт самосохранения был сильнее логики. Эти прогулки казались мне исцелением.

Лежа на диване, несложно найти паблики собаководов и приютов. И это был большой сектантский мир, в котором каждый день кого-то спасали от отстрелов и голода, стерилизовали, взывали к совести и проклинали бездушных бросивших хозяев.

В приютах сотни собак. В основном, конечно, не совсем здоровых. Трехногие, полуслепые, доведенные до истощения, собаки с недержанием, с неисцелимыми глистами, неспособные рожать, стреляные, битые, испуганные и агрессивные. Любой породы.

Изредка попадались даже здоровые и воспитанные, в основном охотничьи бегунки. Охотники, как оказалось, к собакам относятся как к отработанному материалу: вышедших из строя без сожаления отбраковывают, убежавших не ищут, по умершим не плачут.

Самые страшные внешне собаки бывают лучшими бебиситтерами. Спасатель не успокоится, пока не спасет всю семью, пока та просто купается в море. А партнер, если признал главного человека, может буквально не замечать остальных членов семьи. У охотников же вместо сердца — ноги.

Я узнала, что самая вкусная собачья еда омерзительно пахнет. Что собачники-волонтеры довольно резки и считают остальных бессердечными людьми без цели в жизни. Что перевезти собаку на такси сложно, а отправить самолетом втрое дороже, чем человека.

А также, что ловить бездомных собак на улице, чтобы их спасти от отстрела или смерти от голода, — увлекательнейшее занятие. Невероятный выброс адреналина, удовольствие — как у продавца от закрытия суперсделки.

И ради этого я встала с дивана. И начала выезжать на отлов.

Мое окружение ахнуло: да ладно! Ты же всегда боялась собак!

Это было правдой. Я была из тех ненормальных, пугливых и тревожных, кто, завидев собачника метров за сто, кричал: возьмите собаку на поводок! От аргумента «она не кусается» у меня дергался глаз. Да хоть читает вслух Пушкина! Я боюсь и не хочу, чтобы ваши собаки облизывали моих детей. А еще ведь есть глисты (собачьи глисты людям, кстати, не передаются)!

Страх иррационален. Кто-то боится змей, пауков, темноты и самолетов — давайте я ночью в самолете подкину вам паука и скажу: да не бойтесь, он же маленький, что он вам сделает, а самолеты вообще падают в тысячу раз реже, чем случаются автомобильные аварии!

А растаявшие собачьи какашки весной на детских площадках?!

В общем, собачников я не любила, а собак боялась. Но надо было вылечиться, и этот страх я переборола вытеснением.

И был еще один неуловимый момент: бездомная, брошенная, испуганная и агрессивная собака загнана в угол так же, как и ты на дне своей депрессии.

Между вами нет места лирике. Тебе ее не жалко до слез, а она воспринимает тебя как потенциальную угрозу.

Между человеком и собакой в этот момент всё кристально честно. Вот мои руки, вот еда, завтра я отвезу тебя в приют, решай, довериться мне или нет.

За плечами у каждого своя война.

Ты ее ловишь без умиления, она подходит к тебе без благодарности. Все напряжены, взвинчены и недоверчивы.

И без обязательств: не поймала — ну что ж, дорогая, продолжай бороться за место под солнцем.

Я рисковала только своими руками и немного временем. Выезжала ловить собак только в тех случаях, когда приют готов был их взять сразу или максимум через два дня передержки у меня дома. Это была такая полезная осознанная деятельность без длинных обязательств, при которой я могла себя похвалить и видела очевидный результат. Эмоциональная польза лежала на поверхности: собака в безопасности, она будет накормлена, вылечена и стерилизована. Меньше смерти, больше жизни, возможно, ее даже кто-то возьмет в дом. На призывы «срочно спасите, а то убьют», «жалко собачку во дворе», «ехал мимо, сфотографировал, люди-звери выбросили» я не реагировала. У меня были дети, съемная квартира, другие задачи.

В доме появились записки: «Детка, придешь из школы, не пугайся, эта собака не страшная! Покорми!»

Или: «Он у нас еще на день, купи еды».

Я любила больших собак. Чем страшнее собака, тем острее эмоции. И тем чаще они благороднее. Мне нравилось давать им имена. Так появился шикарный красавец доберман Брюс, старая любвеобильная дратхаарша Ада, неземной красоты ирландский сеттер Рич. Он прибился к воинской части в Сочи, и в паблике умоляли его забрать, иначе отстрелят, такой крупный изможденный пес был никому не нужен. Был февраль, он спал под шинелью и был грациозным, воспитанным истощенным скелетом.

Когда Рича забирала приемная семья (приехали всем составом, муж, жена, двое детей), женщина села на пол, обняла его и заплакала. У нее была какая-то своя история, связанная с сеттерами, и она сразу сказала: мы его берем. Он прожил с ними прекрасные два года и внезапно умер от разрыва сердца. Фоточки Рича навсегда в моем инстаграме.

Может быть интересно

Почему мы любим собак больше, чем людей — и нормально ли это?

Незаметно и навсегда прошла собакофобия. Но я твердо шла к цели: своя собака, прогулки, выздоровление.

В пабликах приютов мелькали фото собак, пока однажды я не увидела свою. Она была помесью русского спаниеля и, как мне казалось, шотландского сеттера. Молодая, здоровая, непуганая, дурная охотница, прибившаяся к какой-то базе. Безумно красивая. Оторваться было невозможно.

Две недели я думала и проверяла, не забрали ли ее. Потом осторожно списалась с хозяйкой приюта: приеду, мол, только посмотреть. И вообще у меня ребенок-аллергик, и через неделю, если что, верну. Дети дороже.

Спросила — дадут ли мне с собой лежанку, еду, ошейник и поводок. Мне рассмеялись в лицо: оказывается, когда берешь собаку, наоборот, подвозишь приюту в качестве благодарности минимум мешок корма.

Я представляла, как поведу детей в сад, а она будет мирно бежать рядом. Как зайду в магазин, привязав ее у дверей. И еще я слышала, что приютские собаки очень благодарны. Они чувствуют, что «усыновлены», и очень признательны. Всё, конечно, было не так.

Я поехала знакомиться. Во дворе огромного двухэтажного богатого дома было пусто. Хозяйка — предприниматель, ловить и пристраивать собак для нее — хобби. Только породистые, только в надежные руки. Строгий отбор новых хозяев. В доме бешено лаяли штук 20 собак. Она выпустила мою. Я волновалась.

Но эта сумасшедшая девочка-подросток сразу заполнила собой всё пространство двора. Носилась, ластилась, радовалась, прыгала — все вопросы как-то мгновенно отпали.

В ней было столько радости… Сколько не было ни на детских площадках, ни вообще в моей жизни.

Я уехала и думала еще неделю. А потом купила лежак, еду, ошейник, поводок, отвезла младших к бабушке и сказала старшему: сегодня забираем собаку.

В первый вечер мы тихо сидели втроем на полу. Осознавая, что теперь мы — семья. С детьми и собакой, и будет всё по-другому. Я назвала ее Иззи в честь Лайзы Миннелли и легко произносимого английского слова easy. С ней должно было стать легче.

В первый же вечер она нассала и выдула полведра поноса. Стресс.

Через день в дом ворвались шестилетние двойняшки.

— Ты сказала, будет сюрприз! Киндер-сюрприз?! Где?

Собака осторожно высунула нос из комнаты.

С тех пор они с ней не расставались. Вовлекали ее во все свои ролевые игры, катали на выдуманных санках, учили приносить мяч, лежали вместе в ее лежаке и в детских кроватях.

Она спала с детьми, горящими от температуры, подхватывала любую игру, выпрашивала еду, убегала на улице и возвращалась прямо к двери, безудержно лаяла на любой шорох за дверью. И всех любила.

1 января я была среди тех унылых невыспавшихся собачников.

Мы научились варить вонючее мясо, искать клещей и вычесывать колтуны. Одна небольшая, бездомная собака сделала нас всех сразу в сто раз богаче.

Уже нельзя было не прийти домой ночевать, уехать в отпуск или лечь в больницу, не пристроив ее. Собака стала призмой, сквозь которую мы смотрели.

Терапевтическую задачу с прогулками она в некотором смысле решила.

Рвалась за каждой птицей в небе и кошкой на земле, рыла норы и принуждала других собак к дружбе. Я болталась за ней на поводке.

Она съедала мои дорогущие помады, архивные слайды, книги, туалетную бумагу и крем «Зорька». Однажды чуть не разбила единственные духи «Шанель».

Атмосфера в доме незаметно, но кардинально изменилась. Наполнилась, сгустилась, качнулась в сторону большего принятия, понимания и любви.

С годами оказалось, что самые терапевтические, душевные и успокаивающие для меня звуки — это тиканье часов на руке спящей дочери, когда Иззи грызет в ночи кость или белка крутит ночью колесо.

Иззи же в Москве теперь роет норы в снегу, купается в реке летом, гоняет уток и продолжает всех принуждать к дружбе.

Муж моей подруги, очень достойный взрослый человек, которого воспитала одинокая мама после войны, как-то сказал: чтобы мой ребенок узнал, что такое доброта, человечность, сопереживание и щедрость, не обязательно заводить собаку.

И он прав. Он стал таким и без собаки. Но собака точно делает нас еще добрее, еще терпимее и еще участливее. И она вылечила меня от депрессии.

А еще собак пускают теперь в хосписы, в дома престарелых, к аутичным детям и даже на следственные действия при допросах жертв насилия.

Личный опыт: как собака спасла меня от депрессии

Читайте также

И был еще один неуловимый момент: бездомная, брошенная, испуганная и агрессивная собака загнана в угол так же, как и ты на дне своей депрессии.

Может быть интересно

Читайте также