«Вместо сцены — матрас, зрители вырывали сидения»: солистка Blondie вспоминает о первых гастролях с Игги Попом и Дэвидом Боуи
В издательстве «Манн, Иванов и Фербер» вышла автобиография солистки группы Blondie Дебби Харри. «Сердце из стекла» — это откровенный рассказ о том, как выживать и творить, пока мчишься со скоростью света к вершинам чартов. «Нож» публикует фрагмент, из которого вы узнаете, как гастроли с Игги Попом и Дэвидом Боуи вытащили молодую группу из музыкального подполья, зачем Дэвид обнажался перед Дебби и почему Игги заставлял зрителей плеваться в него.
После нашего последнего концерта в Whisky мы отправились в Сан-Франциско, где играли в Mabuhay Gardens. Это был маленький филиппинский клуб, который стал панковым. В рекламных целях его владельца и ведущего Дирка Дирксена стали называть «Папой Римским панка».
Сан-Франциско был настоящим большим городом, как Нью-Йорк или Чикаго, с полным набором развлечений и разочарований. Девушки там жили хорошенькие и стильные, так что парни из группы, скорее всего, хорошо проводили время.
Я тоже не скучала, когда приходилось отбиваться от очень агрессивно настроенных дамочек: одним нужна была я, другим — Крис.
Парни вломились на одну вечеринку в галерее искусств — в буквальном смысле вломились: запустили во входную дверь то ли кирпичом, то ли камнем. Где уж тут скучать. Эти несколько недель энергия из нас била ключом; все хотели вписаться в историю рока, а нам нужно было создать себе репутацию.
Затем последовал первый настоящий тур Blondie. С Дэвидом Боуи и Игги Попом.
Дэвид вместе с Игги работал над своим новым альбомом The Idiot в Берлине. Игги готовился к туру по Северной Америке с Дэвидом в качестве клавишника в его группе. На самом деле они могли взять к себе на разогрев кого угодно, но выбрали нас, простую местную группу, которую мало кто знал.
Конечно, мы воспарили на седьмое небо от счастья. Мы полетели домой, собрали вещи и отыграли два сольных концерта в «Максе». А после второго выступления, ранним утром, погрузились в арендованный фургончик и двинулись в Монреаль, где начинался тур. В задней части машины была одна большая кровать, и мы все впятером сбились на ней, безрезультатно пытаясь поспать. Первый концерт тура ждал нас в ту же ночь.
Приехав на место, мы завалились в нашу гримерную и отключились. А потом дверь открылась: зашли поздороваться Дэвид и Игги. Мы все так и ахнули, от восхищения лишившись дара речи, но они держались очень мило и дружелюбно.
С ними мы отработали более двадцати концертов. Каждый вечер мы смотрели на них из-за кулис и наблюдали за ними во время саундчека. Столько возможностей увидеть их и многому научиться! Они тоже к нам приглядывались.
Крис вспоминал, как кто-то из них сказал мне: «Используй больше сцены, ходи вперед-назад». Поначалу я в основном стояла на одном месте, потому что не привыкла к такой большой площадке. Позднее я научилась прыгать и пританцовывать.
Но никто не умел распоряжаться сценой лучше Игги — за исключением, может, Дэвида, который к тому времени уже был суперзвездой и тем не менее с удовольствием выступал в роли рядового музыканта.
Игги залезал на колонки, пел и играл своим прекрасным мускулистым телом — девочки в зале снимали белье, швыряли его на сцену и оставались сидеть с раскинутыми ногами.
Вне сцены мы немного гуляли и общались на самые обычные темы. Ощущать себя единственной девушкой в их коллективе было непривычно. Я была с Крисом, мы встречались, но ничто не сравнится с тем, когда ты единственная женщина, которая путешествует в мужской компании.
Однажды Дэвид и Игги искали, что бы такое принять. Их поставщик в Нью-Йорке внезапно исчез, и у них кончились запасы. Друг оставил мне кокаин, но я к нему почти не прикасалась. Этот порошок никогда мне особенно не нравился — от него я становилась нервной, беспокойной, болело горло. Так что я пошла наверх со своим гостинцем, и они всосали его буквально за раз.
После чего Дэвид извлек на свет свой пенис — как будто я явилась для контрольной проверки или чего-то такого. Поскольку в этом туре меня окружали одни только мужчины, не исключено, что они действительно так решили. Дэвид был скандально известен своими параметрами и любил обнажаться и перед мужчинами, и перед женщинами. Это было так смешно, изумительно и сексуально.
В следующую секунду в комнату зашел Крис, но шоу уже кончилось. Смотреть было не на что. В каком-то смысле оно и к лучшему. Наверное, ребята сказали: «Ой, Дэвид и Игги забрали Дебби наверх», и Крису в голову ударил тестостерон. Когда мы с Крисом выходили из комнаты, я невольно подумала: с чего это Игги поскромничал…
Все ребята отрывались на полную катушку. В Портленде Джимми выбил стеклянную дверь. Мог бы оказаться под арестом, если бы Дэвид не вмешался и не заплатил. А после концерта в Сиэтле местные панки пригласили нас сыграть у них в бункере, в бомбоубежище с цементными стенами. Вместо сцены там лежал матрас.
В неизвестной глуши можно играть на полной громкости и джемить всю ночь — никаких соседей, жаловаться некому. Именно этим и занялись Крис, Клем и Джимми, они играли на чужом оборудовании, а Игги пел. Крис всегда говорил, что это было одно из его любимых мест во всех турах.
Читайте также
Тур закончился в Лос-Анджелесе, поэтому, попрощавшись, мы задержались, чтобы отыграть еще четыре концерта в Whisky, на этот раз с Джоан Джетт. Затем мы вернулись в Нью-Йорк, как раз чтобы выступать две ночи подряд на большом благотворительном шоу журнала Punk в CBGB вместе с кучей наших друзей: The Dictators, Ричардом Хеллом и Дэвидом Йохансеном. Потом снова настало время уезжать — на этот раз нас ждал первый тур по Великобритании.
<…>
Мы приземлились в Хитроу в мае 1977 года, как раз когда Лондон готовился отпраздновать серебряный юбилей королевы, a Sex Pistols готовились выпустить песню God Save the Queen («Боже, храни королеву»).
Наше первое выступление на разогреве у британской группы Squeeze в университете в тихом приморском городке Борнмуте стало настоящим озарением. Это был полноценный британский панк — который определенно отличался от американского, более первобытный и куда более телесный. Люди танцевали пого, прыгали, толкались, плевались, сходили с ума и только сильнее нас разжигали.
Скинхеды особенно любили толкаться на полную катушку. Все эти парни без единого волоса на голове тряслись, пинались и плясали. Меня чуть не стащили со сцены.
Мне не очень нравилось, когда меня оплевывали, — фокус, когда зрители набирают в рот побольше слюны и метят в тебя. По иронии, наш друг Игги утверждал, что был одним из первых, кто ввел моду на подобный знак одобрения. Ну что ж, Игги, спасибо.
А вот пого — это очень забавно: все прыгают как ненормальные вверх-вниз, головы скачут, глаза закатываются. Именно этого мне всегда хотелось во времена The Stillettoes: зажечь людей, чтобы они встали и начали танцевать. Я так устала от зрителей, которые просто сидят все такие крутые и ждут, когда их начнут развлекать. Нам нравилась бешеная, сумасбродная аудитория, заряженная позитивной энергией. Мы тогда только сильнее жгли.
А потом начался настоящий тур. Мы выступали на разогреве у Television.
Печально это признавать, но с ними было не так весело, как с Игги и Дэвидом. Возникали проблемы со звуком и оборудованием, да и атмосфера иногда была немного некомфортной. Нам не хватало опыта, чтобы понять, что делать в таких случаях, а спросить было не у кого.
Television не относилась к тем группам, с которыми мы много играли в Нью-Йорке, и наши фанаты нечасто пересекались. Первые концерты прошли в Глазго, Ramones и Talking Heads тоже играли там за день до нас, так что было ощущение, будто CBGB переместился в Шотландию.
Все начало складываться, когда мы приехали в Лондон, чтобы отыграть два концерта в Hammersmith Odeon. Зрители хорошо нас приняли, и рок-пресса обратила на нас внимание. После наших десяти концертов в Великобритании, с ночными перелетами и без всяких выходных, мы отыграли с Television в Амстердаме, Брюсселе, Копенгагене и Париже.
Прежде я не бывала ни в одном из этих городов, но времени на экскурсии не оставалось. Домой мы полетели с кипой отличных обзоров, новыми фанатами и сразу же приступили к работе над следующим альбомом — Plastic Letters.
<…>
Мы все отчаянно хотели продолжать и развиваться, несмотря на то что это было чрезвычайно, чрезвычайно тяжело. В студии царило мрачное настроение. У всех сдавали нервы. Крису приходилось очень много играть и на басу, и на гитаре, и мы позвали на подмогу Фрэнка Инфанте. Наши злость и беспокойство точно отразились в альбоме.
<…>
Выхода альбома пришлось ждать целых шесть месяцев. Мы снова сыграли на Западном побережье, басистом взяли Фрэнки. Между нашими концертами прошло шоу панк-рок-моды с группой Devo в Hollywood Palladium. Потом последовала очередная порция концертов в Whisky. Там же оказались Джон Кассаветис и Сэм Шоу, чтобы снять несколько эпизодов для небольшого фильма, который спонсировал Терри Эллис, глава Chrysalis. Это было странное творение — про Blondie, но еще и про мои фантазии о том, каково было бы быть дочерью Мэрилин Монро.
<…>
Я не знаю, что стало с тем фильмом. Может, он есть где-то в интернете. Зои Кассаветис призналась, что в архивах ее отца сохранилась копия.
<…>
На заре Blondie мы постоянно жили в напряжении. Весь этот стресс и давление в итоге имели печальные последствия.
Я всегда особенно переживала за Криса. Глубокий, душевный, задумчивый — и вдруг на такого человека свалилась необходимость быстро принимать серьезные решения и выдерживать конкуренцию. Он очень мужественный, хотя никогда не строит из себя мачо, и всегда старался меня защитить. Он оберегал меня от нахлынувшего на нас потока нелепостей, а это только усугубило стресс. Он все время говорил, что хочет отдохнуть, но мы редко бывали дома.
В дороге, где-то в Сан-Франциско, мы узнали, что наша квартира сгорела. Мы и сами во всех смыслах выгорели. Измотанные, без сна, мы держались только на адреналине.
Может быть интересно
Вернувшись из тура, мы с Крисом какое-то время жили в старом отеле Gramercy Park, что оказалось мило и забавно. В основном его населяли пожилые леди, которые носили меха в разгар лета.
Наш менеджер теперь решил, что я должна поехать в одиночку в рекламный тур, пообщаться с диджеями и режиссерами по всей стране. И я отправилась в тур с Билли Бассом, известным агентом из Chrysalis.
В ноябре мы опять пустились в путь: Великобритания, Европа, большой тур по Австралии. В Брисбене я свалилась с таким жестоким пищевым отравлением, что не могла даже стоять. Пришлось отменить концерт. На следующий день мы прочитали в газетах, что зрители бесновались и порвали сидения в первых двух рядах.
Мы отыграли два концерта в Бангкоке, где на улицах просили милостыню больные проказой. Отель Ambassador, где мы выступали, установил гигантские цветочные декорации, складывавшиеся в слово BLONDIE — именно таким шрифтом, каким оно было написано на обложке нашего первого альбома. Очень экзотично.
Мы отыграли шесть концертов в Японии, где фанаты оказались очень милыми и благодарными. Мы полетели в Лондон, играть на площадке Dingwalls, где встретили толпу знакомых из Нью-Йорка: Ли Блэка Чайлдерса, Ричарда Хелла и Нэнси Спанджен. На следующий день опять в Европу… и так далее, и так далее, и так далее.
Наш второй альбом, Plastic Letters, наконец вышел в феврале 1978 года. Мы поехали в Лондон на Top of the Pops — самое крупное музыкальное шоу Великобритании — и сыграли наш первый сингл, Denis. Я всегда любила эту песню. Мы с Крисом нашли ее в одном из сборников звукозаписывающей компании К-Tel.
Ее исполняла группа из Квинса под названием Randy and the Rainbows, в шестидесятых это был их хит. Их версия называлась Denise. Я отбросила «е», чтобы героем стал мужчина, — и спела два куплета на французском.
Трек поднялся в британских чартах на второе место, и с ним мы буквально ворвались в Европу. Наш второй сингл Presence Dear, песня Гэри Валентайна, также вошла в Британии в первую десятку. Это обеспечило успех нашему альбому.
Я сама сшила себе платье для фотосессии на обложку альбома: белую наволочку обернула красной тканевой клейкой лентой, как на рождественском карамельном леденце. Наша новая звукозаписывающая компания его забраковала: решили, что оно недостаточно «красиво» или что-то в этом роде.
Казалось, чем дальше, тем больше кто-то устанавливает контроль над творчеством группы и стремится отобрать его у нас. Они хотели, чтобы я надела что-нибудь другое, поэтому я выбрала кое-что из того, что мы сшили вместе с Аней Филипс. Аня всегда делала из спандекса замечательные вещи для себя и бэк-вокалистов из группы Джеймса Ченса. Мы придумали дизайн моего платья, но я не проследила за тем, как она его кроила.
Аня не сшила детали: она проткнула в ткани дырки и зашнуровала их узкими полосками материала. Выглядело круто, но я беспокоилась, что платье развалится. На сцене мне пришлось бы двигаться намного интенсивнее, чем бэк-вокалистам, поэтому я его прошила. Аню это немного расстроило, но платье все равно отлично смотрелось со всей этой перекрестной шнуровкой спереди и сзади.
В рекламе альбома наша рекорд-компания на этот раз не выставила на всеобщее обозрение мои соски, зато они озвучили очень великодушное предложение от моего имени: «Дебби Харри вас отделает».
Дэвид Боуи однажды сравнил музыкальный бизнес с психбольницей: тебя выпускают ненадолго, буквально чтобы сделать одну запись или что-то прорекламировать. Примерно так и есть.
Летом 1978-го, через четыре месяца после выхода нашего второго альбома, нам наконец разрешили отдохнуть от тура — чтобы мы могли записать третий альбом. У нас с Крисом по-прежнему не было своего жилья. Кажется, как раз в то время мы переехали в ничем не примечательный апарт-отель прямо за Пенсильванским вокзалом, это жилье внушало мне чудовищное ощущение бесприютности и быстротечности.
Parallel Lines мы записывали в другой студии, Record Plant. Высокобюджетное место с высокобюджетным продюсером, Майком Чепменом. В первый раз мы чувствовали, что лейбл в нас верит и считает, что не зря тратит на нас деньги.
Майк Чепмен был мастером хитов. В семидесятых он выпускал один хит глэм-рока за другим для проектов вроде The Sweet и для Сьюзи Кватро. Так что перспектива работы с ним нас приятно взволновала.
К тому же Майк держался крайне важно. В своих очках-авиаторах, с длинным белым мундштуком он выглядел очень по-голливудски, но в нем был дух рок-н-ролла. Он понимал, на что мы способны, и выжимал из нас максимум. Непрошибаемый перфекционист, он, с одной стороны, был суровым боссом, а с другой — вел себя с нами очень терпеливо. Он привык работать с музыкантами без образования и понимал, с какой стороны лучше всего к ним подступиться.
Часто это значило, что нам приходилось играть один и тот же пассаж раз за разом, потому что запись была аналоговой, а не цифровой. Некоторые композиции мы должны были повторять, ну, не знаю, тысячи или миллионы раз. По крайней мере мне так казалось. Майк мог нас тиранить — он сам это признаёт, — но он был красавец и очень задорный. И альбом получился отличным.