«Мы называем удовольствие началом и концом счастливой жизни»: как с помощью философии Эпикура примирить душу с телом

В издательстве «Альпина нон-фикшн» выходит сборник статей «Жить хорошо: Модели личной философии от буддизма до светского гуманизма». Над книгой под редакцией популяризатора стоицизма Массимо Пильюччи, а также философов Скай Клири и Дэниела Кауфмана, работал коллектив авторов, следующих самым разным философским и религиозным учениям. В ней изложены принципы множества мировоззрений: античных (аристотелизм, эпикуреизм и стоицизм), религиозных (иудаизм, христианство и ислам), восточных (буддизм, конфуцианство, индуизм и даосизм) и современных (экзистенциализм, альтруизм, прагматизм и светский гуманизм). Как пишут составители во введении, авторы «с радостью приняли наше предложение рассказать широкому читателю о своем выборе жизненной философии, о его особенностях и о том, как он воплощается в жизнь». Публикуем фрагмент из главы, посвященной эпикуреизму и написанной современным эпикурейцем Хирамом Креспо. 8 февраля в 19:00 пройдет презентация книги в инстаграме «Альпины нон-фикшн».

Называть себя эпикурейцем я начал с 2012 г., когда осознал, что философия эпикуреизма подходит мне как никакая другая. Меня воспитывали как католика, потом я отверг для себя эту религию и стал изучать другие. В какой‑то момент меня заинтересовал буддизм и даже помог принять идею, что все преходяще — и работа, и люди — все, что я любил и терял. Международное общество сознания Кришны научило меня развивать привычки к удовольствиям высшего порядка — вегетарианской пище, мелодичной музыке, здоровым отношениям, но в конечном итоге делало абсурдные заявления в духе сверхъестественного и требовало абсолютного преклонения перед гуру. Я понял, что западные ценности укоренены во мне слишком глубоко и не позволят проникнуться восточными традициями. И вот наконец, читая представителей нового атеизма, я набрел на эпикурейские идеи.

Я тоже эпикуреец, как вы говорите о себе. Я рассматриваю подлинные доктрины Эпикура (а не приписываемые ему) как содержащие все рациональное в философии нравственности, что Греция и Рим оставили нам. Томас Джефферсон, из письма Уильяму Шорту

Большинство людей, читая слова Джефферсона о «жизни, свободе и стремлении к счастью» в Декларации независимости, не задумываются об эпикурейской подоплеке американского государства. Письмо Джефферсона своему другу дипломату Уильяму Шорту и наставническое влияние на гостившую в усадьбе Монтичелло Фрэнсис Райт, автора величайшего эпикурейского шедевра на английском языке под названием «Несколько дней в Афинах» (1821), свидетельствуют о близком знакомстве и серьезной приверженности отца-основателя Соединенных Штатов эпикурейской этике. Даже его редакцию Библии, из которой он удалил все упоминания о чудесах и сверхъестественном, можно рассматривать как активное переосмысление Евангелия в духе эпикурейства. Современные греческие эпикурейцы, ссылаясь на Джефферсона, лоббируют в Европарламенте принятие Паллинийской декларации, призывающей официально признать и увековечить «право на счастье» для всех граждан Евросоюза.

По запросу «философ-эпикуреец» интернет-поисковик выдает, помимо «последователь Эпикура», такое определение: «человек, ценящий чувственные наслаждения, особенно изысканные блюда и напитки». Поиск по запросу «эпикуреец» — «тот, кто склонен к чувственным удовольствиям; обладающий тонким взыскательным вкусом, особенно применительно к еде или винам».

Что касается пристрастия к еде и питью — каюсь, тут я отчасти грешен. Меня можно назвать гурманом, но умеренным. Я не пью спиртного, не употребляю наркотики, порции еды кладу умеренные, спать ложусь обычно не позже десяти.

Однако как случилось, что «эпикуреец» стал синонимом гурмана и винного сноба? И если на то пошло, почему враги эпикурейцев в Древней Греции называли их свиньями? И почему в иудаизме словом «апикорос» (производным от «Epicurus») презрительно именуют еретиков или безбожников?

Наверное, ни одну философскую школу не оклеветали так, как эпикуреизм. Причины можно назвать разные: неприязнь религии ко всему плотскому, природному и чувственному; преобладание учений Аристотеля и Платона в философии; общая настороженность в отношении удовольствия и, наконец, культ разума, который часто приносит иррациональную часть человеческой природы на алтарь рациональной, но… не дает человеку раскрыть и половины своих возможностей.

Я расскажу историю своих взаимоотношений с эпикуреизмом с самого начала, чтобы наглядно показать, как мне удалось найти в философии эпикурейцев не только четкое этическое руководство, ни в чем не противоречащее науке и не вызывающее когнитивного диссонанса, но, что важно, позволяющее примирить душу с плотью. Католическая вера, в которой меня воспитывали, внушала мне, что страдания — это благо (и даже более того, источник добродетели), а удовольствия, особенно плотские, — зло. В этом же нас убеждают постоянно встречающиеся леденящие душу визуальные образы: тело на кресте, рыдающие девы, искаженные страшной мукой лица святых. Нам твердят, что, пока живы, мы должны «нести свой крест», а блаженства достигнем лишь после смерти — когда закончится единственный отпущенный нам на этом свете срок. Мне же хотелось жить счастливо и избежать страданий. Но какая уж тут счастливая и здоровая жизнь, когда душа с телом не в ладу.

Кроме того, религия учила меня верить — верить безоговорочно, не требуя доказательств, тогда как вся система философии эпикуреизма основана на доказательствах, которые природа дает нам в ощущениях.

Достигнув половой зрелости, я понял, что я гей. Годами я ненавидел себя и свое тело. В отличие от менее везучих — выросших в вечном страхе перед грядущими муками в аду, — я не верил, что попаду в ад, да и неисправимым грешником себя не считал. И тем не менее в детстве мне успели запудрить мозги, и в голове у меня царила некоторая неразбериха. Самоуважение требовало от меня отказа от веры моих предков. Годы спустя, проанализировав множество других мировоззренческих подходов, я узнал, что в философии эпикурейцев совесть можно примирить с плотью, и вполне уместно обращаться к философии, когда речь идет о теле и инстинктах, причем оставаясь в согласии с самим собой, учитывая свои природные склонности, а не борясь с ними, и что не обязательно изменять себе, чтобы быть счастливым.

Канон, физика и этика

Доктрина эпикуреизма состоит из канона, физики и этики — логично и тесно переплетенных между собой. Канон объясняет, как познавать природу, как она проявляет себя и как мы ее воспринимаем, — иными словами, эпистемологию. Физика объясняет природу вещей, в основе своей состоящих из атомов и пустоты. Этика дает толкование искусства жизни.

Канон, в буквальном переводе с древнегреческого означающий «мерило», представляет собой совокупность способностей, которыми природа наделила нас для восприятия действительности: пять чувств, способность испытывать удовольствие и отвращение (ощущения, или гедонистический оттенок) и предвосхищение (способность, позволяющая распознавать абстрактные паттерны). Вместе эти три набора свойств называются треножником — эпикурейцы считают, что канон опирается на эти три столпа. Эти способности обеспечивают нас информацией об окружающем мире независимо от суждений разума. Каждый набор способностей отвечает за свою сторону жизни: только уши сообщают нам о звуках, только нос о запахах, только гедонистический оттенок свидетельствует о правильности выбора и так далее. Если, допустим, предмет погружен в воду и она искажает его очертания, составить окончательное мнение о его форме мы сможем, только когда осмотрим его вне воды, то есть последней инстанцией в зрительном восприятии являются именно глаза и так далее.

Обратите внимание, что понятие разума в каноне отсутствует. Разум считается способностью, дополняющей канон. Лишенный непосредственной связи с природой, он используется для толкования данных, поставляемых каноническими способностями, и именно в процессе трактовки могут возникать ошибки. Ниже я подробнее расскажу о свержении Божественного разума (Афины) Божественными чувствами (Афродитой). А пока хотел бы отметить, что это не фантазии и не своекорыстные домыслы первых эпикурейцев: ясно, что природа сама наделяет нас этими способностями и задает критерии истины, а не люди придумывают их.

Далее, миры безграничны [по числу], как похожие на этот [наш мир], так и не похожие. Ибо атомы, число которых безгранично, как только что было доказано, несутся даже очень далеко. Ибо такие атомы, из которых может образоваться мир и которыми он может быть создан, не израсходованы ни на единый мир, ни на ограниченное число миров, как тех, которые таковы, [как наш], так и тех, которые отличны от них. Поэтому нет ничего, что препятствовало бы [признанию] безграничного числа миров. Эпикур, из письма к Геродоту

Что касается физики, эпикурейская философия утверждает, что тела состоят из атомов. Впервые этот тезис был выдвинут атомистами и обсуждается в письме Эпикура к Геродоту. Древние атомисты (относившиеся к природе с таким же благоговейным трепетом, который в наше время демонстрирует Карл Саган) разработали полноценную космологию, основанную на теории, гласящей, что все на свете состоит из элементарных частиц и пустоты. Они отвергали все отсылки к сверхъестественному, сформулировали зачатки теории относительности, создали «учение о бесчисленных мирах» и еще 2300 лет назад рассуждали о внеземной жизни, опираясь на свои выводы о природе вещей. Мысли, высказанные Эпикуром в письме к Геродоту, где он излагает теорию бесчисленных миров, базирующуюся на идее бесконечности атомов и беспредельности пространства при ограниченных вариантах их сочетания, подтверждаются недавними исследованиями планет, лежащих за пределами Солнечной системы (за последние десятилетия их обнаружены тысячи). Современные эпикурейцы с огромным удовольствием занимаются наукой.

Этика: выбор и избегание

Именно в этике — искусстве жизни — мы находим самые спелые и сладкие плоды эпикурейской доктрины. Античные эпикурейцы пришли к выводу, что, поскольку все мы состоим из атомов и после смерти утрачиваем разум и чувства, основанная на страхе религия смысла не имеет и нужно сосредоточиться на том, чтобы жить счастливо на этом свете. После смерти атомы, составляющие наше тело, вернутся в природу и в переработанном виде войдут в состав других тел. Понимание, что жизнь у нас одна, влечет за собой немало важных этических соображений.

Мы рождаемся один раз, а дважды родиться нельзя, но мы должны уже целую вечность не быть. Ты же, не будучи властен над завтрашним днем, откладываешь радость; а жизнь гибнет в откладывании, и каждый из нас умирает, не имея досуга. Эпикур, Ватиканское собрание изречений

Одна из отличительных особенностей эпикурейской философии — признание ведущей роли чувств. Мы, эпикурейцы, рассматриваем человека всесторонне, а не только как существо «разумное». Мы не отвергаем наше иррациональное, инстинктивное, чувственное «Я». Мы полностью принимаем себя как создания природы. Эпикур видел, что платонизм и идеализм заменили природу идеями, привели к отчуждению человека от непосредственного чувственного опыта и в результате лишили мораль и философию естественности и контекста. Он учил нас, что философ должен ощущать под ногами твердую почву, смотреть на мир трезво, используя все свои способности. Прямой, непосредственный опыт говорит нам, что удовольствие само по себе достойно предпочтения, а боль — избегания. Эпикур отказывался обосновывать свои догадки силлогизмами, логикой и игрой слов. Мы видим новорожденных детей: как они избегают боли и ищут удовольствия, — и из этого наблюдения делаем вывод, что человек от природы склонен искать удовольствия и избегать боли. Мы считаем, что любая сострадательная, полезная этическая система должна считаться с нашей способностью к удовольствию и отвращению, выступающей для нас важнейшим элементом нравственного компаса, которым нас наделила природа.

Поэтому‑то мы и называем удовольствие началом и концом счастливой жизни. Его мы познали как первое благо, прирожденное нам; с него начинаем мы всякий выбор и избегание; к нему возвращаемся мы, судя внутренним чувством, как мерилом, о всяком благе. Эпикур, письмо к Менекею

Кроме того, способность к удовольствию или отвращению непосредственна, прагматична и полезна для любого из нас, независимо от происхождения и образования. Она доступна и женщинам, и мужчинам, и детям, и пожилым. Чтобы выбирать и избегать, нам не нужны ни священники, ни пророки, ни логики, ни посредники, поэтому эпикурейский канон наделяет нас полномочиями и дарит независимость от традиционных авторитетов.

Так как удовольствие есть первое и прирожденное нам благо, то поэтому мы выбираем не всякое удовольствие, но иногда мы обходим многие удовольствия, когда за ними следует для нас большая неприятность; также мы считаем многие страдания лучше удовольствия, когда приходит для нас большее удовольствие, после того как мы вытерпим страдания в течение долгого времени. Таким образом, всякое удовольствие, по естественному родству с нами, есть благо, но не всякое удовольствие следует выбирать, равно как и страдание всякое есть зло, но не всякого страдания следует избегать. Но должно обо всем этом судить по соразмерности и по рассмотрении полезного и неполезного: ведь в некоторых случаях мы смотрим на благо, как на зло, и обратно: на зло — как на благо. Эпикур, из письма к Менекею

Эпикурейцы с самого начала отвергали идеалистические концепции и абсолюты, отчуждающие человека от контекста и природы, предпочитая заниматься реальностью. Наша мораль контекстуальна. Вместо того чтобы абсолютизировать предписания и запреты, первые эпикурейцы учили наиболее эффективно использовать наши способности.

Все наши избегания и предпочтения привязаны к конкретным обстоятельствам. Для ответа на любые этические вопросы необходимо сделать гедонистический расчет, то есть взвесить преимущества и недостатки. Поскольку цель — приятная жизнь, мы должны избегать или откладывать немедленное удовлетворение, если с ним связаны некоторые неудобства, перевешивающие удовольствие. Соответственно, иногда мы выбираем неудобства в надежде получить более значимое и долгосрочное удовольствие.

И вот здесь я выбираю эпикурейскую умеренность: я опровергаю стереотип, породивший оскорбительный для эпикурейца образ раба чувственных наслаждений.

Допустим, пиво повышает настроение, но мы должны знать свою норму: мой предел — три кружки, поскольку на третьей я теряю связность мысли, а на следующее утро меня мучит похмельная жажда и толку от меня мало. Так что больше неудобств, чем удовольствия. Обратите внимание: настоящий эпикуреец никогда не скажет, что пиво тождественно удовольствию. В силу способности к удовольствию или отвращению первой кружкой он насладится, а третья покажется ему неприятной. Один и тот же объект чувственного восприятия приятен или неприятен в зависимости от обстоятельств, но наши природные способности всегда служат нам подсказкой.

Читайте также

«Мы все — часть бога». Интервью с историком античной философии Энтони Лонгом о стоической экологии и этичности каннибализма

Еще один мой личный пример гедонистического расчета связан с учебой. Я вкалывал, чтобы получить университетский диплом, притом что жил впроголодь и не мог устроиться на приличную работу. Но, успешно пройдя все испытания, я надеялся увеличить свои доходы в дальнейшем, что позволило мне сделать верный гедонистический расчет.