Сойти с ума в Элладе. Краткая история безумия в классической Греции

Где живет душа?

Как и положено, разговор об античной литературе начнем с произведений Гомера, которые относятся, наиболее вероятно, к IX–VIII векам до н. э. В «Илиаде» неоднократно упоминается псюхэ (древнегреч. ψυχῆ — «душа», «сознание», «дух», «жизнь»), сейчас более известное как «психи» с ударением на второй слог. Греческое «психи» легло в основу таких слов, как «психика», «психиатрия», «психиатр» и т. д.

Произношению через «и» мы обязаны новогреческому языку, в котором буква ипсилон (Υ, υ) читается как «и», в отличие от древнегреческого, где, вероятно, она звучала как «ю», фонетически наиболее соответствуя немецкому умлауту — ü.

Данная звуковая трансформация заняла не один век и происходила в период с поздней Античности вплоть до современной Греции, перемещаясь из древнегреческого через средневековый диалект койне в новогреческий язык, точнее, его народный вариант — димотику.

Димотика — это современный вариант новогреческого языка, изначально является разговорной формой, тяготеющей к упрощению. Официальный язык страны с 1976 года.

Греки издревле были воинственной нацией и относились к искусству боя с не меньшим пиететом, чем к пластическому. Наполненные сценами битв «Илиада» и «Одиссея» Гомера — своеобразные пособия для воина. Псюхэ (ψυχῆ) появляется в «Илиаде» как нечто, покидающее тела павших в бою воинов; она представлена неуловимой субстанцией, которой человек лишается, умирая. Пример из «Одиссеи», когда герой говорит об убитом циклопе: «О, если б мог я, лишив­ши тебя и дыха­нья и жиз­ни…».

На древнегреческом это выглядит так: «ψυχῆς τε καὶ αἰῶνος εὖνις» — «лишенный жизни», или дословно «лишенный души» (Гомер, «Одиссея», книга 9, 520–525).

У Гомера человек, умирая, остается без псюхэ (души), но никаким материальным субстратом псюхэ не представлена, она бестелесна и, как тень, улетает в царство мертвых.

Когда человек умирает, душа покидает его тело через рот либо через рану (Гомер, «Илиада»).

Однако есть и вполне конкретный орган — фрэн (древнегреч. φρήν — «грудь», «сердце», «грудобрюшная преграда», «мышление», «душа»). Он находится между грудью и брюшной полостью, это диафрагма. Когда моряки испытывают сильное волнение перед бурей, они τρομέουσι φρένα — «трепещут душой» (Гомер, «Илиада», 15, 627), имеется в виду переживание яркой эмоции — страха.

Термин «шизофрения», введенный Э. Блейлером в 1913 году, происходит от древнегреческого слова «фрэн» (φρήν).

В переводе на русский язык слово «фрэн» совпадает с понятием души, что делает его синонимом слова «псюхэ» в том смысле, что и одно и второе является средоточием эмоций, мыслей, сознания человека, хотя псюхэ — более общее понятие, близкое к духу и жизненному началу.

Также у Гомера встречается нус (νοῦς — «мысль», «ум», «замысел», «намерение», «душа»), νόον νοεῖν — дословно «думать мысль». Если говорить современным научным языком, то нус — это та часть психики, которая отвечает за мышление.

Есть еще одно слово, связанное с эмоциями и встречающееся в «Илиаде», — тхюмόс (θῡμός — «дыхание жизни», «жизненное начало», «душа», «сердце»). В десятой книге описывается, как Нестор, воевавший на стороне ахейцев, хочет высказаться, говоря, что так ему «велит сердце» (здесь θῡμός переводится именно так, обозначая еще один центр душевных страстей).

Циклотимия — расстройство, проявляющееся циклической сменой аффекта от подавленного до приподнятого, является «легким» вариантом БАР. «Тхюмос» (θῡμός) в составе слова «циклотимия» обозначает настроение.

Вышеназванные понятия, определяющие ментальные процессы, выглядят древними и сложными для понимания, тем не менее они послужили для науки определенной базой. Так, русский психиатр Петр Бутковский, составитель первого в России учебника по психиатрии (1834), использует их, выводя формулу психики: разум, эмоции, воля, ссылаясь на те же древнегреческие слова — нус, тхюмос, псюхэ.

Безумие на стороне Гомера

Что человек XXI века вкладывает в понятие «душа» помимо религиозных коннотаций и культурных особенностей, окружающих его? В воображении возникает образ психики в целом, объединяющий эмоции, поведение, мышление, память, внимание и сознание. Логичным и понятным является и представление о безумии как психическом расстройстве, когда функционирование системы нейронных связей нарушается по тем или иным причинам, которые до сих пор окончательно не определены, но активно исследуются.

Возвращаясь на две с половиной тысячи лет назад, к определению безумия, или мании (древнегреч. μανία — «безумие», «буйство», «страсть»), а также однокоренных слов, стоит заметить, что на разных этапах развития античной литературы они несли неодинаковую семантическую нагрузку. Понятия претерпевали изменения, связанные как с культурой, так и с развитием литературных приемов и целей, которые литература преследует ради читателя.

Безумие (μανία) встречается в «Илиаде» в форме глагола μαίνομαι («безумствовать») в первую очередь при описании оружия, будто оно обладает способностью жить своей жизнью: «δόρυ μαίνεται ἐν παλάμῃσιν» / «копье само ходит в руках», или дословно «само безумствует» (Гомер, «Илиада», 8, 111).

Второй смысл, который приобретает мания, заключается в упоминании бога Диониса, или Вакха (его фракийское имя). Гомер, описывая повадки этого божества, использует эпитет «μαινομένοιο Διωνύσοιο», дословно: «Дионис безумствующий» (Гомер, «Илиада», 6, 133). Культ Вакха, фракийский по происхождению, сопровождается употреблением вина, экстатическими танцами, разрыванием и поеданием плоти животных и осуществляется под руководством жриц — вакханок или менад (μάινας, «менада», также производное от мании).

Винные пары

В «Одиссее» Гомер впервые в древнегреческой литературе заводит разговор о праздном времяпровождении и его отрицательных сторонах. Так, женихи Пенелопы, пока она покорно ждет мужа, неумеренно пируют, едят и пьют вино. Телемах, сын Одиссея, не без осуждения заявляет:

Стран­ные люди! Как ста­ли вы буй­ны! И скрыть вы не в силах,
коль­ко вы ели и пили!

Здесь используется однокоренной глагол μαίνεσθε в значении: «вы стали буйны» (Гомер, «Одиссея», 18, 406).

Одно из первых литературных упоминаний о вреде алкоголя содержится в «Одиссее» Гомера, уже в VIII веке до н. э.

Прослеживается негативный подтекст злоупотребления вином, а в следующей строке появляется намек и на Диониса: «Иль бог вас какой воз­буж­да­ет?» («Одиссея», 18, 407).

Не отставая от Гомера, древнегреческий историк Геродот, живший в V веке до н. э., рисует порочный круг: неумеренное употребление вина может привести к безумию. Он описывает будни спартанского царя, который питал пристрастие к хмелю: «Клеомен же, как говорили, был несколько слабоумен, со склонностью к помешательству» («История», книга 5). Появляется образованное от мании сочетание «акро манэс» (ἄκρο μανής — ἄκρᾱ — «вершина», «мыс», μανής — «безумствующий»), то есть человек, находящийся в крайне неадекватном состоянии.

В шестой книге «Истории» Геродот сообщает еще больше деталей поведения Клеомена. Выясняется, что царь мог ткнуть первого встречного палкой в лицо, а когда его посадили в колодки, он потребовал нож и изрезал себя на куски.

Мнения о том, почему же спартанский царь Клеомен сошел с ума, разделились. Одни люди утверждали, что своим умом он поплатился за грехи — то ли подкупил пифию, чтобы она предсказала то, что нужно, то ли срубил священную рощу в Элевсине (Геродот, «История», книга 6).

Пифия — жрица Аполлона, в его храме в Дельфах она предсказывала будущее, отвечала на важные политические вопросы: о войне, походах и мире.

Другие, во главе с жителями Спарты, утверждала, что причиной такого поведения Клеомена послужило употребление «неразбавленного вина со скифами» (Геродот, «История», книга 6, 84).

«Наливай по-скифски» — устоявшееся выражение в Древней Спарте, допустимое, если хочешь пригласить друга на пирушку.

Скифы — древний кочевой ираноязычный народ, который греки считали варварами, одной из причин так полагать служил их способ употребления вина «по-скифски» — не разбавляя его водой, как делали эллины.

Божественные мании

В диалоге Платона «Федр» происходит разделение видов безумия по причинам его возникновения: насланное Музами, мусическое, сродни творческому порыву и вдохновению поэта; пророческое, то, что от Аполлона получала пифия для предсказания будущего; мистериальное, считавшееся частью вакханалий при отправлении культа Диониса; эротическое, состояние влюбленности, насланное Эротом.

Безумие, если оно порождалось божеством, становилось «божественным», приобретало положительный смысл и не осуждалось так, как это происходило в случае с вином и спартанским царем. Таким образом, безумие Клеомена могло рассматриваться либо как наказание богов, либо как пьянство, две эти причины были совершенно разной природы и никогда не смешивались в умах древних людей.

Больно, как смешно

В трагедии «Семеро против Фив» Эсхил в одном из диалогов отсылает к мифу об Эдипе его кульминационной части:

Свадь­ба его была, Эдип
Обе­зу­мел от боли
И рукой, что отца уби­ла,
Два­жды уда­рив, гла­за себе
Выко­лол, свет дра­го­цен­ный жиз­ни.

Эсхил, «Семеро против Фив», 780, строфа 5

Во фразе «Эдип обезумел от боли» (ἐπ᾽ ἄλγει δυσφορῶν μαινομέν) используется уже знакомый нам глагол «безумствовать», который передает наивысшую степень ощущения боли, являясь у Эсхила эпитетом страдания, что семантически значительно приближает понятие «безумие» к современному «безумно больно» — так мы говорим, когда испытываем подобные ощущения.

Эсхил — трагик, а Аристофан — комедиограф, живший примерно в то же время. В его известной комедии «Лягушки» есть сцена, где Геракл с Дионисом идут в загробный мир, чтобы узнать у покойных поэтов и трагиков, кто из них самый лучший в своем деле. В одном из диалогов Дионис, высказывая свое мнение по поводу поэтических произведений, произносит такую реплику: «я вне себя от радости», или дословно «я безумствую от радости» / «μἀλλὰ πλεῖν ἢ μαίνομαι» (Аристофан, «Лягушки», 100–105). И если у Эсхила безумием подчеркивается тяжелое внутреннее переживание, печаль, то у Аристофана, наоборот, оно усиливает противоположный аффект — радость, доводя ее до чувства эйфории.

Итак, в древнегреческой литературе, начиная с Гомера, в манию вкладываются разнообразные смысловые оттенки — военная ярость, сила оружия, безумствующего в руках, также мания неоднократно отсылает к Дионису с его мистериями, оргиями и возлияниями. Далее эстафетная палочка передается историку Геродоту, который честно и без стеснения заявляет о роли неразбавленного вина в психическом неблагополучии. У тонко чувствующих трагика Эсхила и комедиографа Аристофана безумие служит приемом, подчеркивающим силу аффекта, который его выражает.

Однако смысл, которым безумие наполняет страницы Античности, на этом не заканчивается, разбиваясь на десятки полутонов. Важно сказать, что в древнегреческой литературе всё связано со всем и никогда как бы неосторожно брошенное слово не является случайным. Так происходит в «Государстве» Платона, когда вначале упоминается праздник Артемиды, богини, чей принцип основан на стремлении к правде, а затем тема справедливости раскрывается в разговоре Сократа с философами.

В другом диалоге Платона — «Пир» — в речи Алкивиада, где дальше появится и непосредственная фраза о безумии, Сократ сравнивается с Силеном, божеством — воспитателем Диониса, и это уже намекает нам на мистериальную, или вакхическую, манию.

Платон в диалогах рассматривает манию на разных уровнях дискурса: отсылка к мифу, философские умозаключения, сюжетные перипетии и даже юмор.

Он словами Алкивиада ловко напоминает о том, что именно вино сделало его настолько правдивым и красноречивым, и тем самым очерчивает круг, намеками и отсылками обрисовывая грани безумия — от его божественного начала до влияния вина.

Сама речь Алкивиада показывает восхищение философским даром Сократа, который может стать своеобразным помешательством для философа :

«Гово­рят, что тот, с кем это слу­чи­лось, рас­ска­зы­ва­ет о сво­их ощу­ще­ни­ях толь­ко тем, кто испы­тал то же на себе, ибо толь­ко они спо­соб­ны понять его и про­стить, что бы он ни наде­лал и ни наго­во­рил от боли. Ну, я был уку­шен чув­ст­ви­тель­нее, чем кто бы то ни было, и при­том в самое чув­ст­ви­тель­ное место — в серд­це, в душу — назы­вай­те как хоти­те, уку­шен и ранен фило­соф­ски­ми реча­ми, кото­рые впи­ва­ют­ся в моло­дые и доста­точ­но ода­рен­ные души силь­ней, чем змея, и могут заста­вить делать и гово­рить все, что угод­но. С дру­гой сто­ро­ны, пере­до мной сей­час такие люди, как Федр, Ага­фон, Эрик­си­мах, Пав­са­ний, Ари­сто­дем, Ари­сто­фан и дру­гие, не гово­ря уже о самом Сокра­те: все вы одер­жи­мы фило­соф­ским неистов­ст­вом, а пото­му и слу­шай­те все!»

Платон, «Пир», 218

Философское безумие (или страсть, увлеченность), упоминаемое Платоном, является сакрально важным звеном в жизни мужа-афинянина, свободного, мыслящего и самостоятельно выбирающего свой жизненный путь.