Праиндоевропейский язык

Время меняет все. Когда я читаю своим детям, то ловлю себя на том, что на середине фразы начинаю редактировать текст и заменять слова, которые вдруг стали казаться мне архаичными, в рассказах, любимых мной в детстве. Язык Роберта Льюиса Стивенсона и Жюля Верна кажется сегодня тяжеловесным и старомодным, а что до английского Шекспира, то для его понимания всем нам нужен словарь. То, что верно для современных языков, верно и для древних. Со временем они менялись. Так что же мы подразумеваем под праиндоевропейским языком? Если он менялся со временем, не является ли он движущейся мишенью? Как бы мы его ни определили, сколько времени он был в ходу? И, главное, когда? Как нам датировать язык, от которого не осталось никаких текстов, который умер, не будучи записанным? Любую проблему полезно разделить на части, а эту конкретную легко разделить на две: время рождения и время смерти.

В этой главе речь пойдет о времени смерти — моменте, после которого праиндоевропейский язык не должен был существовать. Для начала же стоит остановиться на том, какова продолжительность периода, который этому предшествовал. Коль скоро временной промежуток между рождением и смертью праиндоевропейского языка не мог быть бесконечным, зададимся вопросом, сколько именно он продолжался. Имеют ли языки, которые являются живыми, меняющимися вещами, среднюю продолжительность жизни?

Размер хронологического окна: сколько живут языки?

Если бы случилось чудо и нам удалось побеседовать с носителями английского языка, жившими тысячу лет назад, как говорилось в предыдущей главе, мы бы друг друга не поняли. Лишь очень немногие языки, которые мы усваиваем и используем в быту, остаются спустя тысячу лет достаточно неизменными, чтобы можно было считать их «теми же самыми языками». Как определить темп изменения?

Обычно языки имеют диалекты — региональные акценты, — а в каждом регионе существуют инновационные социальные секторы (артисты, солдаты, торговцы) и консервативные секторы (очень богатые, очень бедные). В зависимости от того, кто вы, ваш язык может меняться очень быстро или очень медленно. Нестабильные условия — военные вторжения, голод, падение прежних элитарных групп и возвышение новых — подстегивают темп трансформации. Некоторые части языка меняются легче и быстрее, тогда как другие более устойчивы. Это последнее обстоятельство позволило лингвисту Моррису Сводешу составить стандартный список слов, образующих наиболее устойчивую часть словаря, — слов, которые имеют свойство сохраняться в большинстве языков мира даже после вторжений и завоеваний. В долгосрочной перспективе, полагал он, средний темп замещения этого устойчивого словаря может служить надежной стандартной мерой скорости изменения языка — Сводеш называл этот метод «глоттохронологией» [Swadesh, 1952; 1955; Lees, 1953].

Между 1950 и 1952 годами Сводеш опубликовал стословный и двухсотсловный списки базовой, или стержневой, лексики, включающие наиболее устойчивые термины. Согласно его гипотезе, всем языкам свойственно сохранять родные слова для передачи определенных значений, включая части тела (кровь, нога), малые числа (один, два, три), некоторые понятия родства (мать, отец), базовые потребности (есть, спать), основные природные явления (солнце, луна, дождь, река), некоторые названия флоры и фауны (дерево, домашние животные), некоторые местоимения (это, то, он, она) и союзы (и, или, если). Объем списка может варьироваться в зависимости от конкретных языков: так, в случае английского двухсотсловный список первоочередной лексики состоит из 215 слов. Английский базовый словарь демонстрирует крайне высокую сопротивляемость изменениям. Хотя более 50% общего английского словаря заимствовано из романских языков, главным образом французского (вследствие завоевания англосаксонской Англии франкоязычными норманнами) и латинского (в силу многовекового употребления технического и профессионального словаря, который усваивался при дворе, в церквях и школах), всего 4% английской стержневой лексики заимствовано из языков романской группы. По своей базовой лексике английский остается языком германской группы, верным своим истокам — племенам англосаксов, мигрировавшим из Cеверной Европы в Британию после падения Римской империи.

Сравнив словари стержневой лексики разных фаз истории языков, имеющих долгую письменную традицию (древнеанглийский — современный английский; среднеегипетский — коптский; древнекитайский — северокитайский, или мандаринский; поздний латинский — современный французский и еще девять других пар), Сводеш вычислил средний темп замещения, который составляет 14% слов в тысячу лет для стословного списка и 19% слов в тысячу лет для двухсотсловного. Сводеш предположил, что 19% — приемлемая средняя цифра для всех языков (обычно она округляется до 20%). Чтобы было ясно, что означают эти цифры, приведу пример: итальянский и французский содержат 23% неродственных слов двухсотсловного списка, а в испанском и португальском эта разница составляет 15%.

Общее правило гласит, что если расхождения между словарями стержневой лексики двух диалектов превышают 10%, они взаимно непонятны либо приближаются к этому состоянию, то есть являются разными языками либо вот-вот таковыми станут. К этому надо добавить, что при скорости замещения, составляющей 14–19% базового словаря в тысячелетие, наш язык, скорее всего, будет непонятен нашим потомкам через тысячу лет.

Сводеш надеялся, что можно будет использовать скорость замещения в базовом словаре как стандартные часы для определения времени разделения бесписьменных языков. Сам он исследовал разделение индейских языковых семей доисторической Северной Америки, которое невозможно датировать другими методами. Но, увы, надежность выведенной им скорости замещения не выдержала критики. Крайние случаи вроде исландского (где темп замещения очень медленный — всего 3–4% в тысячелетие) и английского (где этот темп, наоборот, очень быстрый — 26% в тысячу лет) заставили усомниться в целесообразности «среднего» темпа. Эта математика не работала, если в языке имелось несколько слов на одно значение в списке. Данные, приводимые глоттохронологией для многих языков, вступают в противоречие с известными историческими датировками, обычно гораздо более поздними. Это подсказывало, что в действительности языки часто меняются медленнее, чем предполагается моделью Сводеша — с процентом замещения менее 19% в тысячу лет. Уничтожающая критика расчетов Сводеша Дагласом Кретьеном в 1962 году, кажется, поставила крест на глоттохронологии.

Но в 1972 году сама эта критика обнаружила свою ошибочность, и в 1980-х годах Санкофф и Эмблтон предложили формулы, которые в качестве критических величин включают долю заимствования, количество географических границ с другими языками и индекс подобия между сравниваемыми языками (поскольку похожие языки заимствуют термины корневого списка легче, чем непохожие). При наличии ряда синонимов они должны учитываться в расчетах. Исследования, включающие эти усовершенствованные методы, больше преуспели в датировках разделений между известными языками, показав результаты, которые соответствуют историческим фактам. Важно то, что сравнение большинства индоевропейских языков по-прежнему показывает темп замещения терминов стержневого списка, равный примерно 10–20% в тысячелетие. Сравнив стержневые словари девяноста пяти индоевропейских языков, Краскал и Блэк пришли к выводу, что примерная дата первого разделения праиндоевропейского языка, на которую указывает бо́льшая часть примеров, — 3000 г. до н.э. Хотя эта датировка не является безусловной, она, судя по всему, приблизительно верна, и ее не стоит игнорировать.

Из всех этих споров можно сделать один простой вывод: если праиндоевропейский стержневой словарь менялся со скоростью >10% в тысячелетие — минимальной в рамках ожидаемого диапазона, — то праиндоевропейский как единый язык с единой грамматикой и словарем просуществовал не более тысячи лет. За это время грамматика и словарный состав языка должны были существенно измениться. Однако реконструируемая лингвистами грамматика праиндоевропейского удивительно гомогенна и в плане морфологии, и в плане фонетики. Праиндоевропейские существительные и местоимения имеют общий набор падежей, родов и склонений, которые пересекаются с множеством родственных фонетических окончаний. Глаголы имеют единую систему времен и видов, обозначаемых, опять же, с помощью общей системы изменения корневой гласной (run-ran) и окончаний. Эта общая система грамматических конструкций и фонетических способов их маркировки выглядит как один язык. Это означает, что реконструированный праиндоевропейский язык, вероятно, охватывает менее тысячи лет языковой трансформации.

Меньше, чем за тысячу лет, поздняя вульгарная латынь эволюционировала в семь романских языков, а праиндоевропейский не содержит достаточного количества внутренних грамматических различий, чтобы можно было говорить о семи разных грамматиках.

Однако, принимая во внимание то, что праиндоевропейский — это не реальный язык, а фрагментарная реконструкция, нужно дать ему больше времени, дабы учесть пробелы в нашем знании (подробнее об этом — в главе 5). Отведем той фазе истории языка, которую представляет реконструированный праиндоевропейский, срок жизни продолжительностью в две тысячи лет. В истории английского две тысячи лет занял бы весь путь к началам языковой трансформации, которая определила прагерманский язык; этот период охватывал бы все вариации во всех германских языках, на которых когда-либо говорили, — от Хлевагасти из Хольта до звезды хип-хопа Паффа Дэдди. Не похоже, чтобы праиндоевропейский содержал такое количество вариаций, так что две тысячи лет — вероятно, слишком много. Но для археологических целей весьма полезно установить, что период, который мы пытаемся идентифицировать, продолжался не более двух тысяч лет. Какова же дата завершения этого двухтысячелетнего хронологического окна?

Конечная дата праиндоевропейского: материнский язык сменяется дочерними

Конечная дата реконструированного праиндоевропейского языка — дата, после которой он становится анахронизмом, — должна быть близка к дате, когда появились на свет самые старшие из его потомков. Праиндоевропейский был реконструирован путем систематического сравнения всех индоевропейских дочерних языков. Материнский язык не может иметь более позднюю датировку, чем дочерние. Конечно, он мог сохраниться после отделения и изоляции старшей дочери, но со временем, если этот дочерний диалект оставался изолированным от праиндоевропейского языкового сообщества, в каждом из них выработались бы свои специфические инновации. Образ матери, который удерживает в себе каждая из дочерей, представляет собой форму, которую материнский язык имел до отделения этой дочерней ветви. Следовательно, каждая дочь хранит свой, в чем-то несхожий с другими, образ матери.

Лингвисты используют этот факт и другие аспекты внутренней вариативности, чтобы установить хронологические фазы праиндоевропейского языка. Количество фаз, определяемых разными лингвистами, колеблется от трех (ранняя, средняя, поздняя) до шести [Meid, 1975; Lehman, 1989; Гамкрелидзе, Иванов, 1984, с. 267–319]. Но если мы определяем праиндоевропейский как язык, который является предком всех индоевропейских языков, то он — самая древняя реконструируемая форма, самая ранняя фаза индоевропейского, о какой можно говорить. Позднейшие дочерние формы возникли не напрямую от этой ранней разновидности праиндоевропейского, а от некоторого промежуточного, трансформировавшегося ряда поздних индоевропейских языков, которые сохранили определенные аспекты материнского языка и передали их своим потомкам. Когда же отделилась старшая из дочерних форм? Ответ на этот вопрос в значительной степени зависит от случайного факта сохранности письменных памятников. А старшая из дочерних форм, сохранившаяся в письменных памятниках, столь своеобразна, что, пожалуй, надежнее будет полагаться на образ матери, сохранившийся в дочерних языках второго ряда. Что не так со старшей дочерью?

Анатолийская ветвь: самая старшая и самая странная дочь (или сестра?)

Древнейший письменный язык индоевропейской семьи принадлежит к анатолийской ветви, которая имеет три ранние подгруппы: хеттскую, лувийскую и палайскую. Все три языка вымерли, но когда-то на них говорили на обширной территории древней Анатолии (современной Турции) (рис. 3.1). Хеттский — безусловно, самый известный из них, поскольку он являлся дворцовым и административным языком Хеттской империи.

Рис. 3.1. Языки древней Анатолии середины II тысячелетия до н.э.

Согласно надписям, носители хеттского языка населяли Анатолию уже в 1900 году до н.э., но империя была создана только около 1650–1600 годов до н.э., когда хеттские военачальники завоевали и объединили несколько до этого независимых хаттских царств Центральной Анатолии, в районе современного города Кайсери. Название «хетты» им дали египетские и сирийские писцы, которые не отличали хеттских царей от завоеванных ими хаттских царей. Сами хетты называли себя нешитами, или неситами, по анатолийскому городу Канешу (Канесу), где было положено начало могуществу хеттов. Но ранее Канеш был хаттским городом и назывался Хаттик. Носители хаттского языка также дали имя городу, который стал столицей Хеттской империи, — Хаттусе.

Хаттский язык не был индоевропейским; возможно, он являлся дальним родственником кавказских языков.

Хетты заимствовали хаттские слова, обозначавшие трон, господина, царя, царицу, мать царицы, престолонаследника, жреца, а также целый ряд придворных должностей и религиозных лидеров — возможно, в историческом контексте, где хаттский был языком знати. Палайский, другой анатолийский язык, также заимствовал хаттскую лексику. На палайском говорили в городе Пале, который предположительно находился в Центральной Анатолии севернее современной Анкары. Судя по географии хаттских топонимов и заимствований из хаттского в палайском и хеттском, на хаттском языке говорили по всей Центральной Анатолии до распространения там хеттского и палайского. Ранние носители хеттского и палайского вторглись в неиндоевропейскую Центральную Анатолию, где доминировали носители хаттского, которые к этому времени уже основали города, обзавелись грамотными чиновниками и создали царства и дворцовые культы (об анатолийских языках см.: [Fortson, 2004, p. 154–179; Houwink Ten Cate, 1995; Veenhof, 1995; Puhvel, 1991; 1994]; o глоттальной теории см.: [Гамкрелидзе, Иванов, 1984]).

После того как носители хеттского захватили царство хаттов, для них наступил период процветания, одним из источников которого была торговля с Ассирией, после чего они потерпели поражения, о чем сохранили смутную, но горькую память. Их существование оставалось ограниченным центральной частью Анатолийского плоскогорья примерно до 1650 года до н.э., когда хеттские войска достигли достаточной мощи, чтобы противостоять великим державам Ближнего Востока; началась эпоха империи. Хетты разграбили Вавилон, захватили другие города, ранее принадлежавшие ассирийцам, и остановили натиск египетского фараона Рамсеса II в крупнейшем колесничном сражении древности — битве при Кадеше, которое произошло на берегу реки Оронт в Сирии в 1286 году до н.э. Хеттский монарх женился на египетской принцессе. Цари хеттов также поддерживали торговые и дипломатические отношения с правителями Трои — вероятно, это она фигурирует в хеттских документах как «крутая Вилуса» (Илиос). Столица хеттов, Хаттуса, была сожжена во время общей катастрофы, сокрушившей хеттских царей, их армию и их города около 1180 года до н.э. Хеттский язык вскоре исчез; видимо, только правящая элита продолжала говорить на нем.

На третьем раннем анатолийском языке, лувийском, разговаривало больше людей и на более обширной территории; он продолжал использоваться как язык общения и после падения империи. В период позднего Хеттского царства лувийский служил главным разговорным языком даже при царском дворе. В лувийском отсутствуют заимствования из хаттского, поэтому можно предположить, что первоначально на нем разговаривали в Западной Анатолии, остававшейся за пределами основной области хаттов, — возможно, даже в Трое, где найдена печать с надписью на лувийском языке в археологическом слое «Троя VII», соответствующем периоду Троянской войны.

В то же время в лувийском имеются заимствования из другого, неизвестного неиндоевропейского языка (или языков).

Хеттские и лувийские тексты периода империи, 1650–1180 годов до н.э., представлены в изобилии. Это самые древние полные тексты, написанные на каком-либо из индоевропейских языков. Но сохранились также отдельные хеттские и лувийские слова более ранней, доимперской, эпохи.

Древнейшие хеттские и лувийские слова и имена собственные фигурируют в деловых записях ассирийских купцов, живших в торговом поселении, так называемом каруме, за пределами городских стен Канеша — города, который в более поздние времена почитался хеттами как место, где они впервые стали царями. Археологические раскопки, проведенные здесь, на берегах реки Галис в Центральной Анатолии, показали, что ассирийский карум, иностранный анклав, занимавший около 35 гектаров за стенами Хаттусы и существовавший примерно с 1920 до 1850 год до н.э. (уровень II), был сожжен, восстановлен и снова функционировал (уровень Ib) примерно до 1750 года до н.э., когда его снова сожгли. После этого ассирийцы забросили систему карумов в Анатолии, так что карум Канеша представляет собой хронологически изолированный археологический объект, датируемый примерно 1920–1750 годами до н.э. Канешский карум служил центральной конторой для сети грамотных ассирийских торговцев, контролировавших торговлю между Ассирийским государством и враждующими царствами Анатолии эпохи поздней бронзы. Решение ассирийцев сделать Канеш своей центральной базой значительно усилило власть хеттско-лувийских оккупантов.

Большая часть местных имен, записанных купцами в счетах Канешского карума, являются хеттскими или лувийскими, начиная с самых первых записей, сделанных около 1900 года до н.э. Многие все же оказались хаттскими. Но, судя по всему, носители хеттского контролировали торговлю с ассирийским карумом. Ведение дел с носителями хеттского языка стало настолько привычным для ассирийских торговцев, что они использовали хеттские слова, обозначающие «контракт» и «жилье», даже в своей частной переписке. Палайский, третий язык анатолийской ветви, также встречается в канешских записях. Он прекратил существование в качестве разговорного языка примерно к 1500 году до н.э. Предположительно на нем разговаривали в Анатолии периода карумов, но не в Канеше. Хеттский, лувийский и палайский языки выделились уже к 1900 году до н.э. Это важнейшая деталь для любой попытки датировать праиндоевропейский язык. Все три произошли от общего предка, праанатолийского. Лингвист Крейг Мелкерт описал лувийский и хеттский периода империи (около 1400 года до н.э.) как родственные языки, различавшиеся примерно как валлийский и ирландский XX века [Melchert, 2001]. Валлийский и ирландский предположительно произошли от общего предка примерно две тысячи лет назад. Если лувийский и хеттский отделились от праанатолийского за две тысячи лет до 1400 года до н.э., то этот язык существовал около 3400 года до н.э. Что насчет его предка? Когда предок анатолийской ветви отделился от праиндоевропейского?

Датировка праанатолийского языка: определение праязыка и преязыка

Лингвисты несколько по-разному используют термин «пра» (или «прото»), поэтому мне следует объяснить, что я имею в виду под праанатолийским. Праанатолийский — это язык, который является непосредственным предком трех дочерних языков анатолийской ветви. Он может быть достаточно точно охарактеризован как источник общих особенностей хеттского, лувийского и палайского. Но праанатолийский соответствует лишь поздней фазе недокументированного периода языковой трансформации, происходившей между ним и праиндоевропейским. Гипотетическую промежуточную стадию существования языка можно назвать «преанатолийским» языком. Праанатолийский — вполне конкретный лингвистический объект, тесно связанный со своими известными дочерними формами. Но преанатолийский представляет некоторый период эволюции. Это фаза, на одном конце которой располагается праанатолийский, а на другом — праиндоевропейский. Как же нам определить, когда преанатолийский отделился от праиндоевропейского?

Определение предельного возраста анатолийской ветви базируется отчасти на объективных внешних свидетельствах (датированные документы Кадеша), отчасти на предполагаемом темпе языковой трансформации, а отчасти на внутренних свидетельствах в анатолийских языках.

Фонетически и грамматически эти языки сильно отличаются от других известных индоевропейских дочерних языков. Они столь своеобразны, что многие специалисты считают, что они вообще не принадлежат к числу этих языков.

Многие специфические особенности анатолийских языков выглядят как архаизмы — характеристики, которые предположительно существовали на очень ранней стадии праиндоевропейского языка. Например, в хеттском есть особого рода согласный, ставший знаменитым среди индоевропейских лингвистов (да, согласные могут быть знаменитыми): h2, горловой, или «ларингальный», звук. В 1879 году швейцарский лингвист Фердинанд де Соссюр понял, что несколько внешне случайных различий в произношении гласных между индоевропейскими языками можно подвести под одно правило, если допустить, что произношение этих гласных испытывало влияние «потерянного» согласного, который больше не существует ни в одном индоевропейском языке. Он предположил, что такой звук существовал в праиндоевропейском. Это был первый случай, когда лингвист оказался настолько смел, чтобы реконструировать особенность праиндоевропейского языка, которой нет ни в одном из индоевропейских языков. Сорок лет спустя открытие и дешифровка хеттского языка подтвердили правоту Соссюра. В доказательство прозорливости сравнительного языкознания хеттский ларингальный h2 (а также признаки немного другого ларингального звука, h3) появляется в хеттских надписях именно в тех позициях, которые Соссюр предсказал для своего «потерянного» согласного. Сегодня большинство специалистов по индоевропейской лингвистике признают, что праиндоевропейский язык содержал ларингальные звуки (возможно, три разных, обычно транскрибируемых как *h1, *h2, *h3), которые сохранились только в анатолийской ветви [Fortson, 2004; Baldi, 1983, р. 156–159]. Лучшее объяснение того, почему анатолийские языки имеют ларингальные звуки, состоит в том, что носители преанатолийского отделились от праиндоевропейского языкового сообщества очень рано, когда насыщенная ларингальными звуками фонетика была характерной чертой архаичного праиндоевропейского языка. Но что значит «архаичного»? От чего именно отделился преанатолийский?

Индо-хеттская гипотеза

Анатолийская ветвь либо утратила, либо никогда не имела других особенностей, характерных для всех прочих ветвей индоевропейской языковой семьи. Скажем, глаголы в анатолийских языках имеют только два времени, настоящее и прошедшее, тогда как в других древних индоевропейских языках целых шесть времен. Существительные анатолийских языков делятся лишь на одушевленные и неодушевленные; роды в них отсутствуют, в то время как другие индоевропейские языки имеют мужской, женский и средний род. Также анатолийские языки не имеют двойственного числа, которое использовалось в других ранних индоевропейских языках для парных объектов наподобие глаз или ушей (например, санскритское dēvas означает одного бога, а dēvau — пару богов). Александр Лерман установил десять таких особенностей, которые, возможно, являлись инновациями, появившимися в праиндоевропейском после отделения преанатолийского [Lehrman, 2001].

Когда умер праиндоевропейский и какие языки от него отделились первыми