Хромофобия: не пора ли вернуть сереющему миру яркие краски?

Греческие статуи из белого мрамора – краеугольный камень истории западного искусства, его идеал и предмет бесконечных воспроизведений. Вот только к Древней Греции все это имеет мало отношения – древнегреческие статуи, как и храмы, были разноцветными, а не белыми.

Об этом известно давно, но понять, как именно выглядели статуи, непросто. В XIX веке их подвергали специальным процедурам очистки, чтобы «восстановить первоначальную белизну» мрамора.

Ученейшие джентльмены соскабливали со статуй остатки краски, отказываясь осознать, вопреки очевидности, что это и есть их первоначальная, древнегреческая раскраска.

Понявшие, как обстоят дела на самом деле, были и тогда, но их никто не слушал. А теперь ученым приходится прибегать к различным хитростям, чтобы восстановить первоначальные цвета.

В недавнем исследовании скульптур Парфенона в Британском музее изучали мрамор с помощью метода видимой люминесценции, чтобы обнаружить микроскопические следы краски. Нашли множество следов пигмента под названием «египетский синий» — древнего красителя, который делали из кальция, меди и кремния (это был практически единственный синий краситель в Греции и Риме).

Рассмотреть пигмент без приборов невозможно, но метод люминесценции заставляет его светиться ярко-белым.

Египетский синий был нанесен, например, на пояс богини радуги Ириды или на гребни волн, из которых поднималась колесница Гелиоса.

В целом, результаты показали, что скульптуры Парфенона в V веке до н.э. были покрыты множеством разноцветных узоров и рисунков. Платья богинь украшал замысловатый цветочный орнамент и узоры из пальмовых листьев. А хитон титаниды Дионы, матери Афродиты и Диониса, оказался расписан человеческими фигурками.

Когда-то весь этот шик демонстрировал богатство и влияние Афин и могущество олимпийских богов, покровительствовавших афинянам. А что делать нам теперь – неужели обратно раскрашивать Парфенон? Или оставить его как памятник собственной фантазии, которую мы возвели в ранг идеала и стали этому идеалу поклоняться?

Следы краски на «Саркофаге Александра»

В стамбульском Археологическом музее хранится красивейший Сидонский саркофаг IV века до н. э., на котором греки во главе с Александром Македонским сражаются с персами (он же «Саркофаг Александра»).

На нем остатки пигментов, позволяющие реконструировать, как выглядели типичные античные статуи и барельефы. Цвета на реконструкции, на наш вкус, чересчур яркие – хочется думать, что реконструкторы перестарались, – но скорее всего, примерно так все и выглядело.

Зато так гораздо понятней, кто как одевался или не одевался (в одежде – персы, голые – греки). Барельеф должен быть довольно достоверным – со времен изображенной на нем битвы при Иссе прошло совсем немного времени, максимум пара десятилетий. Неужели и македонская фаланга голышом в бой ходила?

Зачем так ярко?

К сожалению, реконструкций по остаткам пигментов совсем немного, большая их часть выполнена супругами-искусствоведами Бринкманнами и известна по выставке, катавшейся по миру еще в нулевых. Выставка, конечно, собрала массу упреков в безвкусности. Как жаловался искусствовед из Стэнфорда, раскрашенный Август выглядит «как трансвестит, ловящий такси».

Проблема еще в том, что многие из этих статуй стояли на расстоянии от зрителей, например, на фронтоне храма. Поэтому художникам (а их работам в Древней Греции придавали важность не меньшую, чем работе скульптора) приходилось раскрашивать эти статуи в кричаще яркие цвета, и максимально подчеркивать выразительность, – как например, делают современные гримеры, когда знают, что артиста будут снимать с большого расстояния.

Конечно, мы еще далеко не все знаем о цветовом мире античности, поэтому о конкретных цветовых реконструкциях можно и нужно спорить. Но, как бы то ни было, в раскраске есть несомненная польза – она намного лучше позволяет разглядеть детали.

Оказывается, например, что броня Августа рассказывает множество историй, интересно бы понять о чем. А еще, как говорит Винценц Бринкманн, «выставка помогает почувствовать, что кажущееся таким очевидным и точно установленным, на самом деле таковым не является».

Застарелая хромофобия

Мы привыкли воспринимать готические соборы мрачными и монохромными, но похоже с ними произошла та же история, что с греческими храмами и статуями. Взгляните на изображения – на первом – собор Уэллса в Сомерсете сейчас, а на втором – реконструкция его исходных цветов, какими они были в начале XIII в.

А ведь это один из старейших готических соборов, ставший образцом для многих более поздних!

Возможно, в реальности он выглядел не совсем так, как на этих картинках, – но все равно, получается, не только древнегреческий полис был похож на индийский базар, но и средневековые храмы вовсе не стремились быть мрачными.

Раскрасить полностью снаружи собор – это все же скорее исключение, чем правило – он огромен, строится веками, его невозможно постоянно поддерживать в хорошем цвете. Но внутри их заполняли раскрашенные элементы – колонны, витражи, деревянные скульптуры, напоминающие ярких кукол, до сих пор наполняющих индийские храмы.

Любителям готики эту информацию непросто переварить, да и любому культурному человеку непросто представить ярко раскрашенными Парфенон или античные статуи. Но почему?

Есть подозрение, что современная западная культура страдает чем-то вроде невроза под названием «хромофобия», она же цветобоязнь. Уже несколько столетий быть цивилизованным — значит избегать ярких цветов. Как заметил Гёте почти 200 лет назад, «… дикие народы, необразованные люди и дети имеют большую склонность к ярким цветам… … утонченные люди избегают ярких цветов в своей одежде».

Дэвид Бэтчелор (художник, теоретик культуры и редактор журнала «Цвет») в книге «Хромофобия» пишет, что западная культура по-прежнему рассматривает цвет как «что-то для детей, дикарей, меньшинств и женщин». Он находит истоки западной цветобоязни еще в рационализме древнегреческих философов – ведь цвет обращается к эмоциям, а не к разуму, и украшает поверхности, скрывая суть.

Но решительный поворот к хромофобии происходит во времена реформации, под влиянием идей Кальвина и Цвингли цвет начинает считаться чем-то примитивным, женственным, инфантильным и патологическим — в общем, опасным развращающим отвлечением.

В протестантской Европе черный цвет стал обозначать отречение, самообладание, бизнес-настрой, и постепенно стал униформой власти и контроля, – не в последнюю очередь потому, что был самым дорогим до изобретения химических красителей.

Ловко устроились, – черная одежда купцов на голландских картинах одновременно указывает и на скромность,  и на богатство! Через викторианскую Англию, банковский класс и высшее общество, от фраков до маленького черного платья Шанель, черный стал и до сих пор остается униформой серьезности, высокой культуры и изысканности.

Недавно сотрудники британского Музея Науки с помощью компьютерного зрения проанализировали цветовую гамму семи тысяч фотографий повседневных предметов быта.

Оказалось, со временем мир становился все более серым. Анализ тысяч фотографий мебели, техники, посуды и других рукотворных объектов показал, что уже два века человеческий быт и повседневное окружение только теряют цветовое разнообразие, а доминирующими становятся оттенки серого: немыслимое множество штампованных вещей оказывается предельно однообразным.

Интересно, что будет думать обо всем это следующее поколение – разделит хромофобию с предыдущими, или вернется к античному многоцветью?