Макроистория болезни: как эпидемии прошлого меняли мир

Бактерии против властей: теория микропаразитизма

В конце 1970-х врачи всего мира праздновали одну из величайших побед в истории медицины. С помощью вакцинации человечеству удалось полностью избавиться от натуральной оспы. Последний случай заражения естественным путем зафиксировали в 1977 году в Сомали, а в следующем году произошло последнее лабораторное заражение — в британском Бирмингеме. С тех пор врачи не наблюдали ни одного случая этой болезни. Победа над оспой привела многих в восторг, и даже самые отъявленные скептики ощутили надежду. Совершенствовались лекарства, методы исследований становились всё точнее. Звучали предположения о том, какой недуг смогут искоренить следующим: может быть, сила медицины остановит даже онкологические заболевания? Будущее без болезней казалось реальным как никогда.

Но нашлись и те, кто не поддался общему оптимизму. Они говорили: радоваться рано, инфекции еще возьмут свое. Среди пессимистов были не только врачи. Одним из самых известных скептиков стал американский ученый Уильям Макнил, специалист по макроистории. Это направление науки, которое изучает исторические процессы огромного масштаба — рост и упадок государств и целых цивилизаций, изменения характера экономических связей между крупными регионами. Макроисторики — крайне амбициозные исследователи: по сути, они стремятся выявить закономерности, управляющие миром. Макнил считал, что ходом мировой истории руководит взаимодействие различных цивилизаций, и это взаимодействие происходит на самых разных уровнях.

В 1976 году историк выпустил книгу «Эпидемии и народы», в 2021-м ее перевели на русский. Согласно ей, за крупнейшими мировыми процессами стоят не только отдельные личности или социальные группы.

По словам Макнила, помимо людей на события влияют и две важнейшие группы паразитов общества: макропаразиты и микропаразиты. К первым он относил крупные структуры, такие как бюрократический аппарат и армия. Вторые — микропаразиты — это вирусы и бактерии, вызывающие болезни.

В нарисованной Макнилом картине мира макро- и микропаразиты постоянно соперничают за влияние на людей. Пока возбудители болезней «приручены», макропаразиты преуспевают: они контролируют территорию, получают доходы от ее жителей. Со временем они могут создать на этой земле государство. Но такая ситуация возможна, пока на территории «живут» бактерии и вирусы, хорошо знакомые ее жителям. Когда приходят «чужие» микропаразиты, к которым у местных жителей нет устойчивости, страдают не только люди, но и макропаразитические структуры. Им приходится тратить много сил на то, чтобы победить микроскопических соперников и одновременно не потерять власть. Поэтому в интересах макропаразитов заранее продумать, как не допустить очередной атаки болезней.

Как же болезни, согласно Макнилу, добиваются успеха? Как и макропаразитам, им важно не обирать «подданных» подчистую. Самые смертоносные инфекции не могут по-настоящему широко распространиться. Они слишком быстро уничтожают своих носителей, и очаг эпидемии угасает. Это правило безошибочно работало в мире без скоростных поездов и межконтинентальных перелетов, но и сегодня оно остается актуальным. Возможно, именно поэтому опаснейшие эболавирусы, вызывающие одноименную лихорадку, так и не поработили мир. Их летальность в среднем составляла 50%, у некоторых штаммов она доходила до 90%, и болезнь редко выбиралась далеко за пределы исходного очага. Конечно, свою роль сыграло и то, что лихорадка, которую вызывают эболавирусы, не передается воздушно-капельным путем. Самые «успешные» вирусы и бактерии убивают гораздо меньшую долю пострадавших. Выигрышная стратегия для них — быть не слишком смертоносными, зато куда более заразными. Тогда заболевшие успеют распространить инфекцию и тем самым обеспечат ей намного больше влияния. Автор «Эпидемий и народов» умер в 2016 году, но наверняка счел бы коронавирус SARS-CoV-2 очень «успешным» микропаразитом.

Как микропаразиты мешают (и помогают) человечеству

Уильям Макнил поставил себе смелую задачу: проследить влияние болезней на человечество на протяжении всей мировой истории. Он начинает рассказ с неолитической революции. Тогда, от 10 до 12 тысяч лет назад, люди начали приручать и одомашнивать животных, а значит, близко познакомились с их болезнетворными бактериями. На то, чтобы приспособиться к ним, ушли тысячелетия. Со временем эти инфекции стали привычны, какие-то из них исчезли вовсе, другие остались в виде «детских болезней». Не меньше проблем доставляли системы искусственного орошения полей. Земледельцы постоянно переходили ирригационные каналы вброд, сталкиваясь с бактериями, обитающими в воде.

Лишь к I тысячелетию до н. э., по словам историка, на Среднем Востоке установился баланс микро- и макропаразитизма: местные бактерии и вирусы больше не бросали вызов властям.

Но в других регионах до «перемирия» между людьми и микроорганизмами было еще далеко. Макнил рассматривает ситуацию на нескольких территориях: в бассейнах Хуанхэ и Янцзы, в долине Ганга и в прибрежных районах Средиземноморья. Он приходит к выводу, что инфекции заметно повлияли на политические события в этих и соседних регионах. Например, историк полагает, что во многом именно из-за местных болезней китайской бюрократической системе очень долго не удавалось полностью «инкорпорировать в китайский социальный организм» южные территории, в том числе окружающие Янцзы. В более влажном и теплом климате инфекции распространяются куда легче. На этих землях людям пришлось уживаться с возбудителями малярии, лихорадки денге, шистосомоза и многих других болезней. В силу климата окончательно победить эти заболевания трудно: ВОЗ признала Китай страной, свободной от малярии, только в 2021 году. Так что вспышки «прирученных» заболеваний время от времени случались, и особенно от них страдали чиновники с севера, привыкшие совсем к другим условиям. До наших дней дошли древние китайские сборники советов для тех, кто отправлялся на юг, и в том числе рецепты лекарств от местных заболеваний. Увы, это помогало далеко не всем. Сохранившиеся документы показывают, что смертность чиновников, отправленных работать на юг, была крайне высокой. В течение I тысячелетия до н. э. Китай, Индия и Средиземноморье постепенно пришли к равновесию между микро- и макропаразитами. Это обеспечило устойчивый рост населения несмотря на многочисленные войны.

Согласно книге «Эпидемии и народы», инфекции могут возвысить или погубить не только регион или государство, но и религиозное учение. Макнил считал, что болезни во многом помогли христианству набрать популярность в Римской империи, а значит, проложили ему путь к статусу государственной религии.

Во-первых, христиане считали заботу о больных важнейшим моральным долгом даже во время эпидемий. Более поздние исследования показали, что первые христиане внимательно следили за достижениями античной, языческой медицины и использовали их, чтобы помогать заболевшим. Но даже простой бытовой уход значил очень много, особенно в условиях массового мора. И выжившие римляне оставались благодарны христианам, многие начинали относиться к ним с симпатией, а кто-то даже обращался в новую веру. Поэтому пока эпидемии ослабляли римских макропаразитов, христианство, напротив, набирало силы. Кроме того, новое учение предлагало своим адептам воспринимать смерть не как окончание радостей жизни и уход в мрачное небытие, но как избавление от земных страданий и путь в лучший мир. Чем труднее было выживать, тем желаннее становилось спасение души. Макнил цитирует «Книгу о смертности», написанную Киприаном, епископом Карфагена, во время эпидемии чумы (сейчас считают, что это могла быть оспа или какая-то из геморрагических лихорадок).

Киприан писал: «Из того, что без всякого различия, вместе с людьми неправедными, умирают и праведные, никак не должно заключать, будто один конец и добрым и злым. Нет, праведные призываются к радости, а нечестивые к мученьям; рабам верным определяется скорая награда, а вероломным наказание. <…> Не видна ли вся польза и необходимость настоящей моровой язвы, которая представляется столь страшною и жестокою, из того, что она исследует правоту каждого и испытывает помыслы человеческого рода? <…> Это бедствие служит для нас упражнением, а не погибелью. Оно украшает дух славою мужества, научая презирать смерть, уготовляет нам венцы».

Эпидемии, которые могли стать таким «упражнением», в первые века христианства случались нередко. Во II веке н. э. империя пережила «чуму Антонинов» — тогда в некоторых римских провинциях погибло до трети населения. В III веке н. э. пришла «Киприанова чума», названная в честь знакомого нам епископа. Более мелкие вспышки болезней не получили собственных названий, но и они доставляли немало страданий римлянам, а с ними и имперским макропаразитам. Так, по мнению Макнила, эпидемии первых веков нашей эры стали одним из ударов, разрушивших Римскую империю, и одновременно — счастливым билетом для новой религии.

В том же духе автор «Эпидемий и народов» рассматривает и другие исторические периоды. Столетия раннего Средневековья, которые до сих пор иногда называют темными веками европейской истории, Макнил видит не как эпоху упадка экономики и культуры, но как период активной адаптации жителей регионов Европы к местным заразным болезням. Вспышки заболеваний возникали после любых значимых изменений на этих землях. Они следовали за крупными войнами и небольшими набегами, за ростом городов и появлением новых торговых связей. Со временем моровые поветрия I тысячелетия н. э. становились всё менее и менее смертоносными. Историк считает, что без этой устойчивости к инфекциям Северо-Западная Европа не смогла бы перейти к периоду роста и развития, который начался во второй половине X века. Жители этих земель смогли эффективно отражать набеги викингов и использовать новые достижения техники (например, в сельском хозяйстве). Всё это, считал Макнил, было бы невозможно, если бы европейцы вначале не ужились с микропаразитами.

В общем, книга «Эпидемии и народы» призывает увидеть у каждого масштабного процесса истории человечества его «микропаразитическую» изнанку. Историк обнаруживает ее и у завоеваний Чингисхана, и, конечно, у эпохи Великих географических открытий, когда жители обеих Америк столкнулись с «детскими болезнями» Старого Света и последствия оказались катастрофическими. Уильям Макнил не игнорирует другие важные факторы, влияющие на исторические процессы. Выстраивая свою картину меняющегося мира, он учитывает и войны, и политические союзы, и экономические связи, и достижения техники, и распространение новых идей и учений. Но историк настаивает: параллельно с этими процессами человечество не переставало «приручать» инфекции и выстраивать баланс между микро- и макропаразитами.

Чума, создавшая Европу: «макроистория болезни» сегодня

Книга «Эпидемии и народы» остается востребованной и в наши дни, она до сих пор служит ориентиром для новых научных работ. Но сегодня исследователи редко ставят такие же амбициозные цели, как Макнил, который стремился описать влияние болезней на всю мировую историю. При таком подходе остается немало лакун, и ученому нужно искусно соединять описания ситуаций, разделенных тысячами лет и десятками тысяч километров. Поэтому историки чаще всё-таки выбирают более узкие периоды.

Но их исследования по-прежнему отвечают на крайне смелые вопросы. Например, новозеландский ученый Джеймс Белич в новой книге «Мир, созданный чумой» задался целью выяснить, как эпидемия черной смерти, начавшаяся в середине XIV века, повлияла на важнейшие исторические процессы в Европе и далеко за ее пределами. Главный вопрос, который он ставит, таков: «Почему Европа?» То есть каким образом часть света, обескровленная множеством волн страшной болезни на закате Средневековья, смогла в Новое время стать настолько влиятельной?

Историк анализирует огромный объем источников и приходит к простому (может быть, даже слишком простому) выводу. По его мнению, едва ли не главная причина успеха Европы заключалась в том, что черная смерть убивала людей, а множество материальных объектов остались нетронутыми.

Таким образом, выжившие после очередной волны чумы могли рассчитывать на куда более обеспеченную жизнь, чем до эпидемии. Белич полагает, что этим активно пользовались люди в самых разных социальных слоях. Работники, приходившие в города, просили за свой труд больше, и работодатели уже не могли им отказать. Нехватка рабочей силы подтолкнула развитие техники: например, начиная с XV века по Европе распространяется технология доменной печи, меха которой приводило в действие водяное колесо. Тем временем представители элит хотели роскоши: как минимум пить вино, приправленное заморскими специями, и одеваться в дорогие привозные ткани, окрашенные не менее дорогими красками. Купцы пустились на поиски изысканных товаров, осваивая новые рынки. Такое объяснение подъема после чумы не ново, но в книге Белича оно приобретает глобальные масштабы. Многие историки-медиевисты говорили о тех же причинах, работая исключительно с западноевропейскими источниками. Белич находит подтверждение своим идеям и за пределами Европы, например в Сибири и Китае. Он уделяет огромное внимание связям между странами, регионами и целыми континентами.

Со смелыми выводами Белича согласны далеко не все ученые. Претензии к этому исследованию не менее интересны, чем оно само, тем более что их адресуют и другим макроисторикам. Во-первых, ученый порой очень вольно обращается с числами — например, с показателями смертности от чумы в разных регионах. А завершая книгу, он пишет: «Черная смерть не просто вполовину сократила население, но еще и удвоила среднее количество всего на душу населения». Говорить обо всем, пожалуй, и правда можно лишь приблизительно. Во-вторых, Белич, как и многие другие макроисторики, часто прибегает к допущениям и предположениям. Говоря о глобальных процессах, без них не обойтись, но насколько устойчивой будет такая «конструкция» исследования?

Но главная претензия, которую предъявляют макроисторикам, изучающим эпидемии, такова: не слишком ли много влияния они приписывают вирусам и бактериям? Действительно ли эпидемии отразились абсолютно на всех сферах жизни самых разных обществ? Работы макроисториков, посвященные болезням, и правда могут произвести такое впечатление. Но стоит помнить, что таких исследований — единицы, а большая часть исторических работ написана с вполне традиционных позиций. Современных ученых по-прежнему интересуют и великие личности, и институции, и небольшие социальные группы, и локальные процессы. Вирусы и бактерии не так уж часто рассматриваются как акторы, формирующие облик мира. На этом фоне работы «макроисториков болезни» могут показаться слишком уж сосредоточенными на роли микроорганизмов. Но эти книги лишь предлагают читателю один из возможных вариантов оптики, с помощью которой можно посмотреть на процессы, охватывающие целые континенты или даже весь мир.

Еще один современный историк, работающий в этой области, Фрэнк Сноуден, говорит:

«Эпидемии влияли на историю отчасти потому, что они неминуемо заставляли людей искать ответы на важнейшие вопросы».

Например, черная смерть вызвала не только экономические и политические последствия. Она подтолкнула христианскую Европу к тому, чтобы вновь задуматься о том, почему мудрый, всемогущий и милостивый Бог допускает такие ужасные события. Каждый из переживших эпидемию ответил на этот вопрос по-своему, и ответ наверняка повлиял на важные решения людей и их планы на будущее.

А еще Сноуден считает, что эпидемии никогда не возникают случайно. Возбудители болезней добиваются успеха там, где общество наиболее уязвимо. Поэтому сведения об эпидемиях — бесценный источник знаний о «непарадной» стороне жизни общества, о его неудачах и ошибках.

Эпидемии конца ХХ и первых десятилетий XXI века показали, насколько далеки от истины были оптимисты конца 1970-х со своими надеждами победить болезни в ближайшее время. Человечество может справиться с конкретным заболеванием, но полностью избавиться от соседства с опасными бактериями и вирусами мы не сможем никогда. Поэтому стоит ждать новых научных работ об эпидемиях прошлого: может быть, что-то из накопленного человечеством опыта поможет лучше подготовиться к новым угрозам со стороны микропаразитов.