Указ о высылке ко двору котов: как в Российской империи содержали домашних животных и кто защищал их права

Домашние питомцы при дворе…

Если информацию о домашних животных обычных жителей Российской империи приходится выискивать по крупицам из дневников и мемуаров — полноценных исследований на этот счет исчезающе мало, — то материалов о царских питомцах сохранилось более чем достаточно. Некоторых из них мы можем даже увидеть — например, любимых собак Петра I терьера Лизетту и булленбейсера Тирана, чучела которых выставлены в петербургском Зоологическом музее. Там же есть и чучело любимой лошади Петра, тоже Лизетты; а вот любимый кот Петра Васька, по легенде, привезенный им из Голландии, такой «чести» не удостоился.

После Петра I кошки и собаки жили при дворе постоянно. Кошек держали чаще всего из практических соображений: так, когда в середине XVIII века Зимний дворец одолели мыши, Елизавета I выпустила специальный Указ о высылке ко двору котов с требованием «…сыскав в Казани здешних пород кладеных (кастрированных — прим. ред.) самых лучших и больших тридцать котов, удобных к ловлению мышей, прислать в С.-Петербург ко двору ея императорскаго величества». С тех пор коты жили в Зимнем дворце постоянно (здания менялись — коты оставались), и даже Екатерина II, вообще-то кошек не любившая, присвоила им статус «охранников картинных галерей». Она же приказала разделить кошек на подворных и комнатных. В качестве последних особенно ценились русские голубые, которых разводили при дворе и иногда дарили другим монархам.

Потомки тех первых эрмитажных котов жили в Зимнем дворце вплоть до блокады.

Но по-настоящему любимыми питомцами императоров были собаки. При Екатерине II во дворце жило множество левреток: императрица сама шила им наряды (а иногда заставляла своих фрейлин), отдавала свои старые собольи шубы им на подстилки и собственноручно купала после прогулок. А другую свою любимую собаку, пуделя, усаживала вместе с собой за стол и подвязывала ему салфеточку.

Екатерина же основала в Царском Селе первое кладбище домашних животных, а к началу XX века таких кладбищ при императорской резиденции будет уже четыре. Царских питомцев хоронили со всеми почестями: с мраморными надгробными плитами и с эпитафиями (некоторые из них сочиняла сама императрица). Вот, например, эпитафия с надгробия любимой левретки Екатерины, написанная французским посланником:

«Здесь пала Земира, и опечаленные Грации должны набросать цветов на ее могилу. Как Том, ее предок, как Леди, ее мать, она была постоянна в своих склонностях, легка на бегу и имела один только недостаток — была немножко сердита: но сердце ее было доброе. Когда любишь, всего опасаешься, а Земира так любила ту, которую весь свет любит, как она. Можно ли быть спокойною при соперничестве такого множества народов? Боги, свидетели ее нежности, должны были наградить ее за верность бессмертием, чтобы она могла находиться неотлучно при своей повелительнице».

Павел I обожал собак вне зависимости от родословной: его любимая собака, которую он брал с собой и в театр, и на парады, была беспородной. Считается, что он же открыл при дворе приют для бродячих собак — первый в России.

У Николая II отношения с животными были своеобразными: он известен какой-то болезненной страстью к истреблению ворон и кошек. Историки-монархисты сегодня пытаются всячески сгладить этот неприглядный факт: якобы убивал он их только на охоте, кошки были бродячие и «дикие», и истреблять их было разрешено законом.

Но дневник Николая, в который он с гордостью заносил все свои победы, не оставляет сомнений: кошек он убивал не на охоте, а походя во время прогулок: «Гулял с Дмитрием. Убил кошку. После чая принял князя Хилкова».

Собакам повезло больше, их Николай любил. И у него самого, и почти у каждого из членов его семьи было по собаке. Троих из них — бульдога Ортипо, кокер-спаниеля Джоя и японского хина Джимми — даже взяли с собой в ссылку в Тобольск после отречения от престола. Удивительнее всего сложилась судьба Джоя: в 1918 году он единственный из царских собак спасся при расстреле императорской семьи. Как рассказывает составительница мемуаров фрейлины Софьи Буксгевден, Джоя после казни приютил у себя один из охранников Ипатьевского дома, а когда в Екатеринбург пришли белогвардейцы, пса взял к себе полковник Павел Родзянко, племянник бывшего председателя Государственной думы. Родзянко привез его в Англию и передал семье короля Георга — именно там, при английском дворе, Джой и дожил свою жизнь.

…и вне его

Про домашних животных у обычных жителей Российской империи исследований почти нет — приходится довольствоваться мемуарами, письмами и художественной литературой. Известно, что приближенные ко двору подражали ему в привычках: какие породы животных были на тот момент модны у императорской семьи, такие заводила и аристократия (а вслед за ними и все, кто тянулся к аристократии). Именно поэтому на страницах и мемуаров, и художественной литературы XVIII–XIX веков мы во много раз чаще встречаем упоминания о собаках, чем о кошках.

Какие породы особенно ценились? В первую очередь, конечно, охотничьи: борзые, гончие, легавые, собаки для разных видов охоты. Те, кто мог себе это позволить, содержали при своих усадьбах большие псарни с целым штатом псарей. Поначалу эти собаки вряд ли могли считаться домашними питомцами в современном понимании: жили они на псарнях, использовались «по назначению», их редко заводили «для души» и держали в доме (хотя любимым собакам порой дозволялось и такое). Но постепенно охотничьи собаки проникали в дома, и вот уже на рубеже XIX и XX веков таксы и спаниели, изначально охотничьи, считались уже вполне «комнатными» породами.

Помимо охотничьих, были в моде и изначально комнатные породы: шпицы, пудели, болонки, мопсы, той-терьеры. Забавно, что мужья аристократок в XVIII веке только приветствовали заведение женами таких собак: они зачастую склонны бурно облаивать незнакомых и малознакомых людей. По молчанию собаки можно было догадаться, что кто-то из гостей вхож в этот дом в гораздо большей степени, чем хотел бы показать.

В крестьянских домах кошки и собаки жили еще с дохристианских времен: их можно было встретить в любом крестьянском дворе. Правда, отношение к ним было гораздо более утилитарным, без подстилок из шуб и надгробий с эпитафиями.

Интересно, что кошка считалась более чистым животным, по крайней мере, с точки зрения православной церкви. Так, кошкам не возбранялось давать христианские имена вроде Васьки или Машки: для собак это было недопустимо, разве что имя иностранное, не из православных святцев. Кошки же были единственными животными, которые допускались в храмы и могли даже жить при них (должен же был кто-то ловить там мышей). При этом если в храм входила собака, то здание считалось оскверненным: священникам предписывалось тут же остановить службу и на восемь дней закрыть церковь на «карантин». Правда, на практике «карантин» применялся редко, а вот церемония очищения — обязательно: существовал даже специальный «Чин на очищение церкви, егда пес вскочит в церковь или от неверных войдет кто». В XVII веке правила смягчили, однако, судя по архивам, многие священники даже в XIX веке практиковали «малое освящение» храма после того, как в него зашла собака.

При этом в народных поверьях кошку все равно ассоциировали с нечистой силой, отчего сами животные нередко страдали. Например, во многих регионах было принято отрубать кошке кончик хвоста, чтобы лишить ее демонической силы (почему-то считалось, что все зло сконцентрировано именно в этой части тела). Хуже того, иногда кошек использовали в ритуалах: так, в некоторых губерниях для предотвращения дальнейшего падежа скота уже погибшую скотину зарывали вместе с живой кошкой. К счастью, такие случаи были редкостью: тем более что, согласно другому поверью, убийство кошки приносило несчастье.

Утилитарность отношения хозяев-крестьян к кошкам и собакам подчеркивает и такой факт. Если заболевало более «полезное» животное — например, корова или лошадь, — крестьянин бежал к коновалу, но обращаться к нему по поводу болезни собаки или кошки никому даже не приходило в голову (а если бы и пришло, коновал не взялся бы за такую работу, у него просто не было релевантного опыта).

Впрочем, до по-настоящему гуманного отношения к кошкам и собакам было далеко даже высшим кругам. Вот, например, фрагмент из мемуаров Петра Вяземского, образованнейшего, казалось бы, человека (а впоследствии — члена Общества покровительства животным): «В избе, которую уступил мне Милорадович, нашел я кошку. Я к этому животному имею неодолимое отвращение. Пред тем, чтобы лечь спать, загнал я ее в печь и крепко-накрепко закрыл заслонку. Не знаю, что с нею после было: выскочила ли она в трубу, или тут скончалась». Дальше он, правда, пишет, что после этого случая его много лет мучила совесть.

Как в России зарождалась зоозащита

Даже во второй половине XIX века и даже в городах отношение к домашним животным было по нынешним меркам не слишком гуманным. Собак, например, чаще всего держали во дворах на привязи (исключение, конечно — «комнатные» породы, которых держали более обеспеченные слои), а некоторые хозяева и вовсе отпускали их на самовыгул, чтобы те сами добывали себе еду.

Назревала необходимость хоть как-то урегулировать обязанности владельцев животных. Дальше всех в этом смысле пошла Московская городская дума: там даже рассматривали проект о введении налога на собак. Первым такое предложение внес в 1863 году гласный Московской думы, знаменитый фармацевт Владимир Феррейн (он считал, что введение налога заставит хозяев ответственнее относиться к заведению питомцев); он же предложил обязать хозяев надевать на животных намордники, если те находятся на самовыгуле. Обдумав идею Феррейна, чиновники к 1866 году подготовили проект положения о введении налога. В проекте говорилось, что «за каждую содержимую в черте города собаку устанавливается в пользу города налог по 1 рублю серебром в год»; за укрывательство собаки полагался штраф; а чтобы учтенных собак на улицах можно было отличить от неучтенных, предлагалось надевать на них специальные жетоны.

Проект рассматривался до 1874 года и в конце концов был отклонен: мера оказалась слишком непопулярной. Но его многолетнее обсуждение привлекло общественное внимание к проблеме гуманного обращения с животными. В России появилась зоозащита.

В 1865 году в Петербурге было основано Российское общество покровительства животным. Это была не единственная зоозащитная организация Российской империи (во многих городах впоследствии открывались собственные, а в Финляндии было целых 17 самостоятельных обществ покровительства животным!), но самая крупная и влиятельная: она была создана при попечительстве императора.

Благодаря этой влиятельности Общество действительно принесло много пользы. Так, именно его члены пролоббировали появление в 1871 году в Уставе о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, статьи 43-А: она предполагала штраф в размере до 10 рублей за «причинение домашним животным напрасных мучений». Прежде всего, статья должна была защитить лошадей (с которыми извозчики порой действительно обращались чудовищно), но пошла на пользу всем животным. В 1886 году под давлением активистов Общества Министерство внутренних дел утвердило Правила обращения с животными: большинство этих правил опять-таки касались лошадей, но восьмой пункт запрещал «вообще всякое мучение каких-либо животных и всякое жестокое с ними обращение».

Кроме того, члены Общества агитировали, читали лекции, выступали на публичных мероприятиях (даже далеких от зоозащиты), призывали к гуманному обращению с питомцами, издавали журналы «Друг животных» и «Защита животных». Организовывали выставки, спектакли, балы, концерты и базары, чтобы собираться средства в пользу Общества. Вели большую работу на местах (а отделения Общества вскоре появились почти во всех крупных городах): помогали открывать приюты для животных, лоббировали новые законы и запреты на местных уровнях, издавали брошюры. Воронежский филиал, например, учредил специальные школьные союзы, призванные «развивать в детях с самого раннего возраста чувство сострадания и любви к бессловесным друзьям человека»: такие Союзы открывались при городских и сельских школах, в них могли вступить дети начиная с семилетнего возраста. Там же, в Воронеже, Общество организовало лекции для полицейских урядников, чтобы ознакомить их с действующими Правилами обращения с животными.

Одной из важнейших задач Общества было открытие ветеринарных лечебниц — причем благотворительных, где или делали бы большие скидки малоимущим, или вообще лечили их животных бесплатно. Сначала за неимением денег лечебницы открывались на частных квартирах, позже удалось собрать средства на полноценные больницы. Крупнейшая открылась в 1914 году на 4-й Рождественской улице в Петербурге: она могла принять одновременно до пятисот собак; в ней были хирургическое отделение и процедурные кабинеты; предусматривались отдельные этажи для больших и маленьких собак, а также отделения для кошек и птиц.

Организация активно сотрудничала с властями: полиции было предписано оказывать содействие любому человеку, который предъявит удостоверение Общества. А оно, в свою очередь, имело право учреждать и выдавать награды городовым, отличившимся в защите животных: так, например, сотрудник полиции, спасший собаку из Москвы-реки, получил от Общества премию. Из волонтеров Общества выбирались участковые попечители, которые наблюдали за порядком на закрепленном за ними участке, инспектировали конюшни, извозчичьи дворы, птичьи рынки, фиксировали нарушения и сообщали о них полиции.

Была, правда, у Общества и еще одна обязанность, на современный взгляд, совершенно несовместимая с его названием и назначением: в некоторых регионах именно отделения Общества отвечали за отлов и убийство бродячих животных. Но сделано это было для того, чтобы хотя бы минимизировать вред от этой антигуманной процедуры.

Например, если полиция или пожарные (которые занимались истреблением бродячих собак раньше) убивали пойманных животных сразу, то теперь они сначала доставлялись в приют и жили там некоторое время: это давало возможность возвращать пойманных по ошибке питомцев хозяевам и иногда пристраивать бесхозных.

В городах появлялась инфраструктура: например, ветеринары, специализирующиеся на кошках и собаках, а о пропаже питомца теперь можно было заявить в полицию. При Московской сыскной полиции, как вспоминал ее начальник Аркадий Кошко, имелся специальный летучий отряд, куда входили специалисты по разным отраслям розыска, в том числе «собачники» и «кошатники».

Так что можно сказать, что в некоторых аспектах инфраструктура была даже лучше современной: вряд ли в современной российской полиции есть специалисты по поиску потерявшихся кошек. Хотя на самом деле России оставалось пройти еще очень большой путь к по-настоящему гуманному отношению к животным. И, учитывая недавние законотворческие акты в некоторых регионах, путь этот не пройден до сих пор.