«Я-бежать-дежурить-в-стаде-отправился». Лингвист — о том, что такое инкорпорация и как чукчам удается упаковать в одно слово целую фразу
Если вы изучали английский, то знаете формулу, по которой строится простое предложение: подлежащее, сказуемое, дополнение, обстоятельство. А теперь представьте себе, что в сказуемое можно всунуть три других слова, и в результате получится столь же содержательное предложение, но немного другое по смыслу. Звучит дико, но в некоторых языках такое вполне практикуется (например, у чукч) — ученые называют это инкорпорацией. О ней и о чукотском языке мы поговорили с Алексеем Виняром — лингвистом, приглашенным преподавателем НИУ ВШЭ и одним из создателей проекта chuklang.ru.
— Вильгельм фон Гумбольдт писал, что «вначале человек в глубине своей души связывает с каждым произносимым звуком языка полновесный смысл, то есть имеет в виду законченное предложение […] говорящий никогда не произносит отдельных слов, даже если, с нашей точки зрения, его высказывание односложно». Что вы об этом думаете?
— Гумбольдт — замечательный ученый, и он много сделал для лингвистики, но я с ним не согласен. Он считал, что есть некий идеал языка, который лучше всего подходит для занятия наукой и философией, на котором можно точно выразить свои мысли. И, по мнению Гумбольдта, все существующие языки по-разному удалены от этого идеального. Согласно его метрике, ближе всего к идеалу был древнегреческий. Другие языки находились дальше и были якобы не пригодными для выражения мыслей. Чуть ли не в конце иерархии находились полисинтетические языки — те, в которых так много можно выразить глаголом, что глагол может быть полноценной фразой.
Мы до сих пор очень мало знаем о том, как в разных языках, особенно неевропейских, соотносятся мысль и языковое ее выражение. Однако нет сомнений, что языки могут быть очень непохожими друг на друга, но все они пригодны для выражения разных смыслов. Более того, любой язык может адаптироваться к новым условиям.
Например, был очень сложный и непохожий на другие язык австралийских аборигенов под названием муррин-пата.
Все его родственные языки вымерли или вымирают, а этот адаптировался к новой ситуации через банду удалых байкеров и рокеров, которые на этом языке стали создавать контркультуру.
Если бы язык аборигенов был совершенно непригодным для выражения мыслей, то никакие рокеры и байкеры его бы не взяли в оборот. Так что в этом смысле Гумбольдт не прав, а кто прав — я, к сожалению, не отвечу. Смысл с выражением связан не напрямую.
— Поговорим тогда про полисинтетические языки и главную их особенность — инкорпорацию. Что это такое?
— Это когда зависимое слово встраивается в главное, и они становятся единым целым. Например, в современном английском есть глагол to babysit. И мы не можем разорвать это единство. Мы не можем сказать she baby already sit или the baby was already sit. У нас не получается так сделать, объект тесно связан с глаголом sit, неразрывно, там общее ударение. Единственное, что отличает этот пример от настоящей инкорпорации — в английском языке таких слов очень мало.
В настоящей инкорпорации соединение продуктивное: такие слова можно создавать на лету, их даже нельзя перечислить в словаре — настолько много вариантов.
А полисинтетизм — более общее слово, это когда мы можем много информации выразить с помощью глагола и только глагола. Однако другие слова могут встраиваться не только в глагол, но и в существительное. Так что правильнее будет отдельно говорить о «языках с инкорпорацией».
— Если проводить очень грубую параллель — это как у нас с приставками, которых в русском огромное количество?
— Да, только с лексическими элементами. У нас приставки передают более абстрактные смыслы, а если бы они могли передавать значения типа «корова», «огурцы», было бы примерно так же.
— Насколько длинным может быть слово, возможно ли написать роман, состоящий из одного слова?
— Роман нет, обычно в одно слово может инкорпорироваться одно зависимое. Но, что интересно, есть языки, где этот процесс рекурсивный, то есть у зависимого слова может быть свое инкорпорированное зависимое, а у того — еще одно. Такое встречается как раз в чукотском языке. Авылӄы-валя-мна-гъэ — это слово, которое значит следующее: он поточил тупой нож, он тупо-ноже-поточил. Но обычно даже в чукотском бывает не больше трех инкорпорированных слов.
На-елг-амесат-гъэн — «его-месяце-скрыло».
Перевод: месяц скрылся, и теперь ему не видно дороги.
Хотя мы ради шутки попросили нашего информанта составить самое длинное слово, и он спонтанно придумал скороговорку про девушку Полину, которая работала с нами в экспедиции: гытэӈ-пылытъым-кытгынты-йъа-кытгынты-палина; красиво-стройно-бегуще-быстро-бегуще-Полина. То есть переводится так: красивая, стройная, бегущая, быстро бегущая Полина.
— Когда вы поправили меня по поводу полисинтетических языков, я вспомнила, что в русском языке и английском больше инкорпорации существительных, для них это естественнее, чем инкорпорировать глагол. Такое ощущение, что существительное в принципе проще инкорпорировать?
— У нас есть целые зоны, например в Новой Гвинее или на Амазонке, где распространено соединение нескольких глаголов. Там могут быть цепочки типа ударил-убил-выкинул — это всё будет одно слово, означающее «он забил его до смерти, а потом выбросил труп». Бывают языки с инкорпорацией существительного и глаголов, как чукотский, бывают языки, где только инкорпорация существительного, как мохок в Северной Америке. Так что бывает по-всякому.
Ты-кытгынты-кыё-лӄытгъак — «я-бежать-дежурить-в-стаде-отправился».
Перевод: я бегом отправился дежурить в стаде ночью.
— Но вы размышляли о русском языке? Люди часто стремятся к экономии языковых средств, и у нас это выражается через сокращение слов, а не через соединение. Хотя когда я много раз повторяю выражение «зубы скалить», понимаю, почему произошло соединение — проще говорить «зубоскалить». Или из толпы легче выкрикнуть «цареубивец», чем «человек, который убил царя». Но почему этот процесс не развивался дальше?
— Если мы смотрим на примеры с инкорпорацией, то кажется, что очень удобно и разумно вот так сокращать, но на самом деле это очень сложно и неэкономно для говорящего. К сожалению, все языки с инкорпорацией находятся под угрозой исчезновения, так уж вышло. И психолингвисты не успели хорошо их исследовать, но они смогли изучить западно-гренландский — это такой эскимосский язык, где есть процесс, очень похожий на инкорпорацию.
Они обнаружили, что ребенок в самую последнюю очередь выучивается инкорпорировать самостоятельно, а до этого воспроизводит ранее услышанное, потому что сложно.
Чтобы было понятнее, скажу, что в языках с сильно развитой инкорпорацией мы можем инкорпорировать, а можем не инкорпорировать. Предложение с инкорпорацией всегда можно заменить практически таким же предложением без инкорпорации. Для сравнения: с русским «рукоположить» сложно придумать почти такое же предложение. «Он положил руку» — это уже что-то другое.
— Если это сложно, то зачем вообще нужно?
— В 1984 году у Марианны Митун вышла замечательная статья про функции инкорпорации. С тех пор считается, что первая функция — это сложение основы существительного и глагольной основы для важных в культуре ситуаций. Вот то же понятие зубоскалить — это не буквально скалить зубы, это особая ситуация.
Потом инкорпорацию можно использовать в синтаксисе, чтобы что-то уточнять, но ненавязчиво. Возьмем две фразы на русском: «ударил Васю по голове» — звучит нормально, «ударил Васину голову» — звучит так, будто голова уже отрублена. Инкорпорация может спрятать эту часть тела в глагол, а обладатель части тела становится важным синтаксическим членом — прямым объектом. То есть с помощью инкорпорации мы можем точно сказать, какую часть тела побили.
Еще одна из функций инкорпорации — это прятать в глаголе что-то не совсем нам важное. По-чукотски предложение ‘ыттъы-нӄамэтвак-въэ «собакопокормил» отличается от выражения ‘ыттъыӄай рыӄамэтвав-нэн «покормил собаку» тем, что «собакопокормить» значит, что нам не особо интересно, что эти собаки делали, мы будем рассказывать, что дальше делал человек. А «покормил собаку» значит, что нам важно, что дальше было с этой собакой. По-русски мы эти оттенки передаем порядком слов и интонацией: «он покормил даже собак» и «он даже собак покормил» — немного разные высказывания.
— Кстати, хотела уточнить про части тела. Как-то слышала от одессита выражение «замолчи свой рот» и страшно обрадовалась, потому что в русском это уже языковая избыточность. А потом я узнала, что есть японская фраза, которая означает проснуться, а буквально переводится «разбудить свои глаза». Благодаря инкорпорации мы, получается, можем избежать этой языковой избыточности?
— Да, именно так. Мы можем назвать часть тела, но мы ее называем прямо внутри глагола. Мы не тратим на нее наши синтаксические силы, внимание слушающего, делая ее отдельным словом. Но мы на нее не указываем, чтобы передать тонкости значения. По-русски нам сложно при глаголе «избить» указать на часть тела. «Он избил меня по голове» или «он избил меня по корпусу» звучит криво. Но можно представить, что нам хочется это сделать, когда важно, куда были нанесены удары. В чукотском мы можем это сделать, используя как раз слово «избить»: лявты-таляйвы-нен — «он голово-избил его». И мы, с одной стороны, и выразили, что хотели, а с другой, не потратили на это много ресурсов, за нас всё сделала морфология.
Кысъым-пытӄы-валя-мна-нэн — «охотно-повторно-ноже-точил-он».
Перевод: он с удовольствием повторно поточил ему ножи.
По поводу японского примера — не удивлюсь, если в японском есть другие метафорические конструкции, где что-нибудь еще пробуждается. Может быть, «разбудить свою голову» — это сконцентрироваться на чем-то. Я не знаю японского, поэтому не буду врать, но есть довольно много языков, в которых «свою голову» используют вместо русского «себя». Например, в чукотском самый адекватный способ сказать «себя» — это сказать «синиткин увик» (буквально значит «свое тело»). В некоторых языках используется выражение «своя голова».
— То есть вместо «подняться» в некоторых языках будет «поднять свое тело»?
— Да, это аналог, но более описательный.
— Чем инкорпорация отличается от образования сложных слов? Слово «руководить» — это ведь не инкорпорация. Или инкорпорация?
— Можно считать, что сложные слова, к которым мы привыкли в русском, — это первая стадия инкорпорации, поскольку у нас инкорпорация не используется в синтаксисе. С 1984 года Марианн Митун и другие лингвисты смотрят на это как на инкорпорацию, которая еще не стала продуктивной, но могла бы ей стать, если бы увеличилась продуктивность конструкций, если бы можно было сказать не только «рукоположить», но и, например, «деньгоположить».
— Но ведь нет же такой иерархии, согласно которой языки с инкорпорацией более продвинутые, чем тот же русский? Это просто разные языки, верно?
— Да, развилась дальше не в том смысле, что язык стал более развитым, а в том, что этот элемент грамматики взял бы на себя больше функций.
— А можно ли инкорпорировать междометия, можно ли сказать «эх, как хочется съесть этот красивый сырничек!» одним словом?
— Я не знаю ни одного языка, где можно инкорпорировать междометия. Но интересно, что во многих языках можно инкорпорировать вопросительное слово: «кто», «что» и другие. В чукотском можно сказать «рэӄ-у-гъэ», переводится «что ты съел?», где «рэӄ» — это «что?».
— Как насчет мата? Можно матерное слово инкорпорировать?
— В чукотском есть проклятья: чтоб у тебя кровь пошла и т. д. Но это не мат. Такие слова не говорят мимоходом. К сожалению, все чукчи ругаются по-русски. Насколько я знаю, другие народы Сибири тоже ругаются по-русски.
Нъы-мытӄы-тэлпы-гъан гаймаӈэн нъы-ӄиты-въи-гъэн — «если-топливо-кончился-он возможно бы-замерзать-умирать-он».
Перевод: если бы у него кончилось топливо, то он мог бы насмерть замерзнуть.
— В одной из ваших работ был пример про любящую петь девочку и про девочку, которая поет сейчас. Не могли бы вы пояснить, как в языках с инкорпорацией обстоят дела со временем?
— В чукотском, как и в русском, «поющая девочка», когда это два отдельных слова, может означать, что эта девочка поет сейчас, а может означать, что девочка вообще любит петь. Но когда есть инкорпорация, когда мы говорим «петьдевочка», то это может означать только то, что девочка в принципе любит петь. Инкорпорированный глагол не может описывать актуально длительное событие, он означает что-то более ограниченное.
— Какие есть ограничения, связанные с инкорпорацией?
— Практически никогда не инкорпорируются имена собственные, нельзя сказать «васяпобить» или «москвапосмотреть». Не будет инкорпорированных конструкций типа «девочкопоет», но может быть Ӈээккэ-тъылыӈӈо-гъэ — «он девочкозаболел» — у него заболела дочка: можно инкорпорировать подлежащее, но только если действие неактивное.
— Мы же только что рассматривали пример с поющей девочкой. Если она поет, то она занимается пением, а вы говорите, что в данном случае так нельзя.
— Да, но мы смотрели, как глагол инкорпорирует существительное («петьдевочка»), а тут мы попытались инкорпорировать существительное в глагол («девочкапеть»). И во втором варианте у нас ничего не получится. Когда у нас главное слово глагол, мы не можем инкорпорировать активное подлежащее. Именно поэтому можно сказать «девочказаболел», ведь глаголы типа «заболеть», «упасть», «разбиться» неактивные. Подобное наблюдается почти во всех языках.
Как перевести «девочказаболел»? У кого-то заболела девочка. На место старого подлежащего «девочка» заступает новое, этим подлежащим может стать, например, «отец». И мы будем так говорить, когда нас интересует не то, что девочка заболела, а то, что ее отец сильно переживает из-за болезни дочери.
— Почему, на ваш взгляд, вообще возникли языки с инкорпорацией?
— Лингвисты заметили, что полисинтетизм встречается в некоторых ареалах: в Центральной Америке, в Северной Америке, на Амазонке, на северо-востоке Сибири, на севере Австралии. В других местах полисинтетизма мало. Не так давно один замечательный социолингвист, Питер Траджилл, обнаружил, что морфологическая сложность языка возрастает, когда есть небольшое сообщество с тесными социальными связями, которое тесно взаимодействует с другим небольшим сообществом. Из-за этого люди рано становятся билингвами, и это может привести к такой языковой роскоши, как полисинтетизм.
Нэ-вээм-ръиле-ръу-мык — «нас-реко-резко-побежало».
Перевод: у нас реки вскрылись ото льда.
Когда мы друг с другом связаны, когда долго делаем что-то похожее, мы начинаем легко понимать друг друга и можем обойтись информацией, содержащейся в одном глаголе, — слушатель нас всё равно поймет, нам не нужно ничего дополнительно пояснять. На микроуровне это работает и внутри дружеских отношений, когда вы понимаете друг друга с полуслова.
А вот в глобализирующих сообществах, когда приходят европейские колонизаторы, билингвизм сохраняется только у взрослых, контакт устанавливается стремительно, а не постепенно, сложность быстрее исчезает, и языки становятся более простыми.
Прямо сейчас глобализация берет верх, поэтому мы можем просто потерять эту особенность языка. Думаю, лингвистам надо объединиться с антропологами и социологами и взяться за эту проблему серьезно, пока еще есть время и возможность изучить социальные и языковые отношения в малых группах. В чукотском языке вообще много редкого, но им владеет уже только старшее поколение, поэтому не стоит затягивать с его описанием.