«Думаю, Бог любит счастье и красоту и не накажет меня за танец». Интервью с иранской балериной о балете под надзором шариата

Фотографии героини — из ее личного архива, автор остальных фото — @photogolsaa* (* Instagram принадлежит компании Meta, которая признана экстремистской организацией и запрещена на территории РФ).

Исчезнувшее искусство

«Я свободный человек. И благодаря этому чувству свободы я могу танцевать и душой, и телом, и всем своим существом…

Я всю жизнь борюсь за то, чтобы женщины в Иране могли танцевать свободно, чтобы им не пришлось для этого проходить через все испытания, через которые прошла я, — в надежде, что придет день, когда женщины, жизнь, свобода будут не пустым звуком».

«Женщины, жизнь, свобода» — лозунг, который сейчас скандируют иранки и иранцы во время жестоких столкновений с полицией. Этот лозунг переняли женщины Афганистана, протестующие против режима талибов и требующие право на образование. Теперь его эхо докатилось и до России.

Мы встретились с Эльхам в Москве осенью 2022 года. Ее родина сейчас пылает огнем, а в Москве оглушительное спокойствие. Она приехала сюда просто попутешествовать, и я пытаюсь показать ей Москву Пушкина, балета и поющих бульваров, пока мы проходим мимо вездесущих полицейских и оград. Красная площадь перекрыта.

— А мы гуляли тут днем, — говорит Эльхам, пока мы наблюдаем, как у памятника Жукову демонтируют сцену. — Тут было много людей с флагами, почему?
— Ну… — я пытаюсь объяснить. — Это такой митинг в поддержку правительства.
— А, — мгновенно понимает Эльхам. — Да, у нас такие тоже есть.

Я хочу спросить ее о протестах, но не могу. Для нее Россия — это передышка, глоток абсолютной свободы, возможность танцевать без страха: «Это как сон наяву. Я могу свободно ходить на уроки балета, я могу смотреть балет в театре, я листаю книги о балете в библиотеках — в Иране таких книг нет. Мне так хорошо здесь».

Эльхам Раджабинежад — одна из лучших балерин исламской республики. Она танцует на главной сцене страны, но вы не найдете ни одной афиши с ее лицом. У нее своя студия на сто человек, но знают о ней только те, кто туда ходит — как в бойцовской клубе. Балет в Иране существует под строжайшим контролем государства: все балетные школы и курсы запрещены, каждое публичное выступление требует разрешения властей, а все, кто танцует на сцене, учились балету подпольно. Танец — это харам.

Эльхам родилась после революции 1979 года и не застала тот Иран, который порой можно увидеть на фото в интернете: девушки в коротких юбках кислотных цветов, словно сошедшие с обложек журнала «Работница», парни с дикими усами, похожие на всех советских пап конца 1980-х, молодежные дискотеки, пикники, музыка.

Она выросла в Иране, который возник после Исламской революции 1979 года. Тогда против коррумпированного прозападного режима шаха Пехлеви, который занимался не только модернизацией Ирана, но и тотальной зачисткой оппозиции, объединилась самая разношерстная публика: и светский средний класс, жаждавший покончить с репрессиями, и рабочие, боровшиеся за социальную справедливость, и исламские клирики, недовольные либеральными реформами Пехлеви.

Иранцы свергли шаха вместе, но после революции именно ультраконсервативные исламисты взяли власть в свои руки. Они провозгласили исламскую республику во главе с аятоллой Хомейни и тоже занялись зачисткой оппозиции, теперь уже во имя традиционных иранских ценностей.

Пока звучали лозунги о возрождении исламской культуры, вся публичная сфера — образование, СМИ, искусство — оказалась под строгим контролем цензуры. Из университетов изгоняли тысячи студентов и преподавателей за то, что те якобы были «пятой колонной» западного империализма. Взамен повсеместно вводились курсы религиозного образования, а по телевидению стали транслировать уроки богословия. Женщинам был запрещен макияж, их обязали носить хиджаб или чадру, а на улицах появилась «полиция нравов», контролирующая, чтобы все были одеты «пристойно».

Тогда же в опалу попали и музыка, и танец.

«Музыка как опиум. Тот, кто к ней приучается, уже не может посвящать себя более важным делам, — заявил после революции аятолла Хомейни, фактический правитель страны. — Мы должны избавиться от музыки, поскольку музыка — это предательство нашей страны и нашей молодежи».

Публичные танцевальные выступления были полностью запрещены на несколько десятилетий. Национальная балетная труппа Ирана, некогда гремевшая на весь Ближний Восток, была распущена. Танцовщики балета, как и многие другие деятели искусства, лишились работы, многие бежали из страны, а те, кто остался, ушел в подполье. Теперь они дают частные уроки у себя дома, а их имена передают из уст в уста.

Именно так Эльхам нашла своего учителя — Хабиба Шибани, бывшего артиста, который когда-то блистал на большой сцене, а теперь дает нелегальные уроки на дому. Сейчас ему уже семьдесят лет.

«В Иране если мужчина учит женщин танцевать — это против закона, — объясняет Эльхам. — Мужчина может преподавать женщинам музыку, но не танец. Но мой учитель всё равно преподавал балет. Не ради денег: он не бедный человек. Просто он любит балет и любит свое искусство».

Сегодня танец в Иране — в законодательной серой зоне. Закона, запрещающего танец как таковой, нет. Есть расплывчатый закон о «защите общественной морали» и еще с дюжину положений против распространения западной пропаганды и т. п. Именно на основе этих документов чиновники в Иране строго контролируют все публичные выступления и регулярно запрещают те, которые, на их взгляд, могут «ввести иранцев в грех».

Де-факто по этим же законам в Иране запрещено танцевать на публике и публиковать видео танцев — в республике регулярно преследуют самых «вирусных» танцоров из тиктока и прочих социальных сетей. В остальном осуждение со стороны религиозных деятелей настолько влияет на социальную реальность, что на практике танец как искусство развивается подпольно — иранцы танцуют в тайных танцевальных школах или у себя дома и только среди тех, кому могут доверять.

Босиком по Тегерану

«В Иране самые уважаемые профессии — это доктор или инженер, а другие специальности уже не считаются такими престижными, — рассказывает Эльхам. — Но я хотела заниматься чем-то таким, чем никто больше не может заниматься, хотела проложить собственный путь».

Так она и попала в балет — для нее это было не просто увлечение, а испытание, проверка себя на прочность. «Балет рос во мне, как душа растет в человеке», — говорит Эльхам в лучших традициях персидской поэзии.

Эльхам выросла на юге, в Ширазе — это древний центр персидской цивилизации и искусства, родина Саади и Фирдоуси — любимых поэтов иранцев. Она показывает мне на телефоне фотографии развалин, смутно напоминающих учебник истории за 5-й класс: это Персеполь, одна из столиц Персидской империи в 60 км от Шираза. Этому городу больше 2500 лет, говорит Эльхам, и они ездят иногда туда на выходные.

Сегодня Шираз еще более религиозен, чем весь остальной Иран, и изучать танец там почти невозможно, не говоря о балете. Поэтому Эльхам стала летать в Тегеран, за тысячу километров от дома. Каждые выходные, с четырнадцати лет, сначала совмещая балет с учебой в школе, затем — с колледжем, а потом с работой и занятиями в университете.

Семья поддерживала ее с самого начала и продолжает поддерживать до сих пор, несмотря на то, что в ее родном городе, да и в целом среди иранцев, танец считается греховным занятием. Но сами преподаватели приходили в ужас, видя, на что она готова ради балета:

«Они говорили мне: „Зачем ты так себя истязаешь? У тебя же нет ни минуты свободного времени!“

Я всю неделю работала и училась, садилась в самолет в 6 утра в четверг, занималась балетом два дня, а потом возвращалась в Шираз в пятницу в 11 вечера. И на следующий день шла в университет (четверг и пятница в Иране — выходные).

Однажды я занималась с 7 утра и до 6 вечера и ничего не ела, — вспоминает Эльхам. — Под конец у меня так болели ступни и пальцы ног, что я не смогла надеть обувь. Я сняла обувь и пошла по улицам Тегерана босиком.

Может, на меня смотрели и показывали пальцем — я не знаю. Мне было всё равно. Я была в своем собственном мире. Всё, о чем я могла думать, — это моя цель, мой танец, мой балет. В тот день я пообещала себе, что добьюсь успеха несмотря ни на что».

Балет и львицы Ирана

Эльхам исполнила, что хотела. В двадцать один год она впервые вышла на сцену театра «Вахдат», крупнейшего концертного зала страны. «Вахдат» — такое же магическое слово для иранского артиста, как и легендарный Большой для нас: именно здесь до 1979 года располагалась Национальная балетная труппа Ирана, здесь до революции выступал Рудольф Нуреев и труппа Мариинского театра, здесь ставили всю классику мирового балета — от «Щелкунчика» до «Лебединого озера».

«Я была так взволнована перед первым выступлением! Мама приехала посмотреть на меня в театре, — говорит Эльхам. — Папа тоже очень хотел пойти в театр посмотреть на меня, но он не мог. Я мечтаю, что когда-нибудь он увидит меня на сцене».

В Иране женщины могут танцевать только для женщин. На входе в театр — осмотр, как в аэропорту. Зрители сдают телефоны, чтобы никто не смог сфотографировать или снять танец на видео. Снимать запрещено даже самим артистам — никаких селфи за кулисами, никаких видео, которые гордые родители потом могли бы рассылать родственникам по ватсапу.

Но Эльхам была счастлива. «В тот день я просто летала! — вспоминает она. — Это был лучший день в моей жизни, потому что я могла танцевать балет в Иране!»

Пусть она танцевала только для женщин, пусть ее танец нельзя было ни сфотографировать, ни снять, но история, которую она рассказывала с помощью своего танца, была особенной.

Первое ее выступление было посвящено Туран Мирхади — иранской просветительнице, которая посвятила шестьдесят лет жизни педагогике и открыла свою школу в столице страны. Она была своего рода феминисткой, объясняет Эльхам, и для нее было большой честью показывать женщину, которая боролась за права других женщин.

Через год она танцевала в постановке о Симин Бехбахани — современной иранской поэтессе, иконе феминизма, чьи стихи как-то цитировал Барак Обама. Ее называли львицей Ирана за горячую любовь к своей стране и непримиримый протест против насилия и религиозного фанатизма со стороны властей. Она участвовала в маршах, ее арестовывали и били дубинками, а в восемьдесят два года запретили выезд из страны. Но авторитет ее был так силен, что, когда она умерла, тысячи иранцев пришли проститься с ней в тот самый театр «Вахдат».

«Ваши головы раздулись от гордости, ваша вера слепа, — гневно писала поэтесса в одном из своих стихотворений. — Может, вы захотите меня сжечь — но спички погаснут у вас на глазах, вы захотите побить меня камнями — и камни рассыплются в ваших руках».

Сегодня иранцы снова чувствуют отчаяние и гнев. Тысячи людей выходят на улицы, после того как молодая женщина Махса Амини была задержана за неправильное ношение хиджаба и погибла в участке. Иранцы обвиняют полицию нравов в убийстве и требуют призвать полицейских к ответу. Они хотят защитить своих жен, дочерей, сестер от религиозных фанатиков.

«Я была раздавлена, когда узнала о смерти Махсы Амини, — рассказывает Эльхам. — Она потеряла свою жизнь только из-за вопроса о хиджабе. Я сама когда-то носила хиджаб и любила его. Я уважаю мнения других людей, но я против того, чтобы женщин заставляли носить хиджаб.

…Мне было пятнадцать, когда я узнала о феминизме. Я прочитала пьесу Генрика Ибсена „Кукольный дом“ и задумалась, почему женщины в Иране не могут ни петь, ни танцевать, почему нам приходится бороться за, что принадлежит нам по праву.

Я хочу чтобы между мужчинами и женщинами было равенство, и я всегда выступала за это. Я хочу равных прав для мужчин и женщин. Мы женщины, мы занимаем в мире важное место, наши жизни имеют ценность».

Танец, свобода, Бог

Мы гуляем по Москве. Я впервые осознаю, сколько в центре театров: у каждого Эльхам останавливается и, сияя, как ребенок в магазине игрушек, рассматривает афиши. Потом она показывает мне фотографию, где стоит на пуантах прямо перед Большим: «Я сделала это сегодня утром!»

Мы проходим через центр, время — вечер пятницы: длинноволосый гитарист что-то поет, люди танцуют и обнимаются, слышны пьяные выкрики и смех. Эльхам отстраненно оглядывается по сторонам.

— Вроде бы в России люди живут хорошо, разве нет? У вас столько свободы — можно петь, можно танцевать.
— Ты бы хотела жить там, где сможешь танцевать свободно?
— Я думала об этом, но я знаю, что не могу уехать. Первая причина — моя мама, я не оставлю ее одну. Вторая — мои ученики. У многих из них настоящий дар — я не могу их оставить, потому что в городе больше нет учителей, которые помогли бы им взрастить свой талант. Я не хочу, чтобы мои ученики бросили балет, я мечтаю увидеть их на большой сцене!

Эльхам теперь сама учит танцевать: она начала брать уроки балета в четырнадцать, а уже в семнадцать у нее появились первые ученики — дети четырех-пяти лет. Теперь у нее чуть ли не целое училище: сто учениц разного возраста, среди которых есть даже шестидесятичетырехлетняя женщина.

К ней приходят по разным причинам. Конечно, любой, кто начинает танцевать, мечтает однажды подняться на сцену, рассказывает Эльхам, но сегодня балет — это то, что делает ее учениц счастливыми.

«Уроки балета — это не только балет. После занятий они могут прийти ко мне в гости или позвонить, рассказать о своих проблемах, попросить совета. И мне так радостно оттого, что я могу им помочь, что даю возможность посмотреть на свою жизнь по-новому. Они чувствуют, что они не одни и что есть другой человек, к которому всегда можно обратиться».

Балетная школа — дело всей ее жизни, хотя это и не совсем легально. Эльхам преподает по двенадцать часов в день, поскольку сама прошла через многое, чтобы научиться танцевать. Теперь она хочет, чтобы другим было легче и чтобы в ее родном городе как можно больше девушек могли заниматься искусством. Как только речь заходит о ее школе, она снова превращается в персидскую поэтессу:

«Балет — это как ребенок, который растет в утробе матери. На то, каким он появится на свет, влияет сразу множество вещей. Поэтому я говорю ученицам, что надо работать сразу над всем — и над техникой, и над духовным наполнением танца. Чтобы танцевать балет, нужно создать связь между душой и телом…»

О том, что в Ширазе есть балетная школа на сто человек, знают немногие: официально у Эльхам не танцкласс, а фитнес-студия для детей и взрослых — под таким прикрытием в Иране работают многие танцевальные классы.

Эльхам находят по сарафанному радио — теперь ее имя передают из уст в уста, как когда-то передавали имя ее прославленного учителя.

«Мой родной город Шираз особенно религиозный. Здесь трудно преподавать балет, это нелегально, потому что в исламе считается, что танец — это грех. Но для меня балет — это что-то из другого мира, балет приближает меня к Богу», — объясняет Эльхам.

«Я была и остаюсь мусульманкой. Но я думаю, в моей религии важнее всего счастье людей. Я думаю, Бог любит счастье и красоту, а танец — это и есть счастье и красота. И я не думаю, что Бог накажет меня за танец».