Оборотень из Индианы: кого похоронили в закрытом гробу вместо Майкла Джексона?

Я покидал столицу в солнечные осенние дни. Был конец сентября девяносто третьего, а обстановка в городе была напряженной, как в Венгрии или Чили. Соседом по купе оказался пожилой, но подтянутый мужчина ветеранского вида, в меру словоохотливый. Только говорил он не о политике, Ельцине и протоколах сионских мудрецов, а о московском концерте Майкла Джексона, чьим горячим поклонником оказался этот моложавый товарищ. Делал он это, что характерно, своими словами — речь старика явно не суфлировала тогдашняя пресса. Ему просто нравились голос, песни и пластика конкретного артиста. Мне импонировал энтузиазм этого человека, и я не стал повторять слухов, будто вместо настоящего Джексона под дождем в Лужниках конвульсировал его двойник, нанятый по дешевке. Солнечный полдень уходил в сумерки под стук колес пустого на три четверти поезда…

Сегодня мне, вероятно, почти столько же, сколько было моему тогдашнему попутчику, и теперь мой черед рассказывать о Джексоне своими словами, делиться сокровенным с каким-то количеством незнакомых людей, анализировать феномен, о котором, казалось бы, давно все сказано. Портрет мой будет абстрактно-эклектичным по форме и конкретным по содержанию, подобно «Мистериям» И.С. Глазунова, которые кого-то бесят, повергая других в измененное состояние сознания. В обоих случаях эффект достигнут. А это главное и в живописи и в журналистике. Джексона катастрофически не хватает на полотнах маэстро, как когда-то не хватало на экране и в колонках. Но это вовсе не означает, что его там нет.

Танцы и похороны невидимок

Фирма «Мотаун» производила «Саунд молодой Америки». Три слова формулы «The Sound of Young America» читались как заклинание, чей смысл не совсем ясен, но действует оно безотказно.

С каждым новым поколением обновлялся и саунд, меняя звучание и форму поп-музыки, указывая ее на десятки лет вперед. И не только в Соединенных Штатах, но и там, откуда на «свободный мир» было принято смотреть с завистью и отвращением.

Песни звезд «Мотауна» вторгались в мир детей и взрослых без предупреждения, опережая параметры народного спроса, навязывая свои, диковинные стандарты благополучия и успеха.

Подросток, для которого ассортимент фирменных групп был ограничен «Битлз» и «Роллинг стоунз», испытывал дискомфорт, узнав, что немалую часть репертуара его белых любимцев составляют песни цветных исполнителей. Чтобы стать похожим на Леннона или Джаггера, требовалось просто не подстригать волосы четыре месяца, но изменить цвет кожи или сделать афро-завивку было нереально, а главное — бессмысленно по канонам внутренней молодежной моды.

У каждого черного певца, помимо баллад и блюзов, был свой танец, которому он обучал с помощью конкретной песни. Песню можно было разучить и запомнить, но связанную с ней хореографию оставалось только выдумывать «в меру своей испорченности».

Разумеется, профессиональные эстрадные танцоры были и у нас — тот же Владимир Шубарин или Борис Сичкин. Их знали миллионы, но ценой полнейшего неведения о том, что творится на танцплощадках остального мира.

Динамичный югослав Джордже Марьянович славился свободой сценического поведения. Его манеру исполнения быстрых номеров описывали одним словом — он «прыгает». Многих она раздражала. Развязность на эстраде связывали с ориентацией, наркоманией и алкоголизмом.

Даже номер братьев Федоткиных, бивших чечетку в унисон под песенку You Better Leave That Whiskey Alone ансамбля Mungo Jerry напоминал танец заводных автоматов.

Акробатика Африка Симона воспринималась скорее как дань африканскому фольклору, нежели шаблонам американской школы. Это была экзотика без разврата и возрастных ограничений — «танцы народов мира».

Психоделические моменты в постановках Махмуда Эсамбаева также были заметны немногим.

Скованность считалась симптомом зрелости и профессионализма. Утрированные кривляния были уместны разве что в пародиях на «дегенеративное искусство» Запада. В такой обстановке Валерий Леонтьев выглядел орудием «разогрева» перед манифестацией «короля поп-музыки» поколению советских подростков эпохи двух последних генсеков.

До видеобума никто не видел западных кумиров ни на сцене, ни в гробу. Центральное телевидение показывало только наивысшее начальство.

До восемьдесят третьего года слова «майкл джексон» были не более чем подписью рядом с кучерявой головкой очередного «негритенка».

Поющий «максимка»

Образ чернокожего ребенка на экране был давно знаком нашему зрителю, вызывая дежурное сочувствие взамен живого интереса. Имена таких вундеркиндов шоу-бизнеса, как Билли Престон, Сэмми Дэвис-младший или Фрэнки Лаймон, были совершенно неизвестны в СССР.

Собственно, в составе Jackson Five малолетнему Майклу и была отведена роль «фрэнки лаймона» номер два. А Фрэнки Лаймон номер один к тому времени успел умереть от дозы героина, которой, по возвращении из армии, угостил его коллега — Лэрри Вильямс. В репертуаре Битлз имеется целых три песни Лэрри Вильямса — Slow Down, Dizzy Miss Lizzy и Bad Boy. Вильямс с юных лет был классическим «бэд боем» — сводничал, торговал наркотиками, сидел в тюрьме.

Тема дурного влияния на знаменитостей — одна из самых актуальных и важных. Меня, например, давно занимает идея мюзикла «Портрет Дориана Грея» на афроамериканский манер, где за каждым персонажем книги Уайльда просматривалась какая-то звезда фанка, соула или ритм-энд-блюза.

Это только в сентиментальной повести Станюковича черного мальчика опекает русский матрос. Судьба «максимок» в сумеречной зоне шоу-бизнеса часто оказывается в других руках.

Среди ранних записей Майкла в составе Jackson 5 и на первых сольных дисках преобладают старые хиты «Мотауна» и песни прошлых лет. Как неоспоримое доказательство гениальности юного певца, в первую очередь вспоминаются две из них — Pride and Joy и Doggin’ Around.

Doggin’ Around… Чтобы обеспечить себя музыкой до конца жизни, хватило бы первых тактов этой композиции. По крайней мере, так порою кажется — в самые счастливые мгновения. Ее первый исполнитель, Джекки Вильсон, проведет девять лет в коме, рухнув на сцену после слов «мое сердце рыдает». (Lonely Teardrops в исп. Майкла Джексона).

«Мистер Восторг», как называли его в печати, обладал уникальным голосом — смесью канторских интонации (Вильсон исповедовал иудаизм), бельканто и gospel. Больничные счета банкрота и коллеги будет оплачивать его старый друг и поклонник — Элвис Пресли, до собственной смерти в августе семьдесят седьмого.

Автора Pride and Joy прикончит во время ссоры родной отец-священник. Оба гиганта — и Джекки Вильсон, и Марвин Гэй — уйдут в один год, в восемьдесят четвертом, когда над миром будет царить молодой человек, не прошедший мимо обеих песен своих гениальных предшественников.

Каким образом самому Джексону удастся сохранять юношескую интонацию буквально до последних лет бурной жизни — еще одна тема для музыкальной версии «Дориана Грея» с черной кожей и сердцем ребенка (With a Child’s Heart, песня Supremes).

Внешняя оболочка разваливается на глазах у обывателя, репутация тонет в грязи, боги и демоны ведущих конфессий не помогают, и только прежний голос продолжает жить в груди гротескного манекена.

Эти первые двадцать секунд Doggin’ Around — сначала ты вспоминаешь про них ежечасно, затем — весной и осенью, и наконец — не чаще раза в год, пока они не погаснут вместе с твоей памятью, продолжая звучать в высших сферах.

Джексоны против Осмондов

По возрасту, имиджу и таланту братья Осмонд были серьезными соперниками братьев Джексон. Родина Джексонов — Индиана. Осмонды — из штата Юта, где когда-то гастролировал с лекциями Оскар Уайльд, которого поразили многоженство и многодетность тамошних мормонов. Помимо солидного опыта, в запасе у The Osmonds было сразу два малолетних дарования — красавчик Донни и милейший Литтл Джимми.

Причем конкуренция черного и белого бойзбэндов была намного острее в Союзе, чем в США. И в данном случае лидировали, конечно, белые. С одной стороны, на руку мормонам играла клиническая форма конспирологии, согласно которой знаменитости одного периода должны ненавидеть друг друга, как Пугачева Ротару, а «Битлы» — «Роллингов». С другой стороны, рок всегда лидировал среди других видов поп-музыки в неофициальных «чартах» СССР. И не окажись в активе у Осмондс таких «забойных» вещей, как Down By The Lazy River, и, само собой, Crazy Horses, популярность превосходной группы в Союзе была бы значительно ниже.

Разумеется, никакой вражды двух составов в ее пещерно-коммунальном смысле не было. Зато и у Джексон-файв найдутся пьесы, чье обаяние универсально.

Страна тысячи танцев

Джексон появился на видео из пустоты, как если бы врачи вернули зрение слепому от рождения дитяте. Это было в самом деле похоже на высадку пришельца, которого вдруг заметили и стали обсуждать люди, чьи пристрастия никогда не простирались дальше обычной триады «эстрада-металл-эмигранты».

В хореографии «Триллера» не было ничего принципиально нового, за исключением талантливой переработки старых приемов, доведенных до совершенства еще в предвоенные годы. Но советским детям не показывали легендарное выступление Джеймса Брауна в телеконцерте T.A.M.I, а письменные отчеты об этом событии не привлекали меломанов, читающих по-английски.

Единственным связующим звеном между между «андроповщиной» и «разрядкой» оказался голос Винсента Прайса, звучащий в «Триллере» за кадром.

Великий актер был знаком своим монологом о свойствах и повадках паучьего вида «Черная вдова» на диске Элиса Купера «Добро пожаловать в мой кошмар». Но это было в середине семидесятых, пластинка давно стала редкостью, и доклад мистера Прайса запомнился только его возгласом long enough! В котором слышалась фамилия «Логинов».

К появлению звезды такого типа массовый зритель был подготовлен индийской картиной «Танцор диско». Только «Танцора» можно было посмотреть в свободном прокате, а видеомагнитофонами владели граждане с повышенным социальным статусом. Такие кого попало в гости не зовут.

И все-таки «Триллер», подобно шлягерам Леонтьева, спасло наличие видеоряда. В противном случае, дальнейшая судьба этой пластинки мало чем отличалась бы от судьбы аналогичных пластинок чернокожих коллег Майкла Джексона.

Предыдущий альбом Off The Wall, никак не уступая «Триллеру» в качестве исполнения и материала, гулял по черному рынку как нечто третьесортное.

И даже такой очевидный шедевр с этой пластинки, как It’s Like Falling In Love, не имел шансов стать фаворитом комсомольской дискотеки или «заказной» вещью в программе ресторанных оркестрантов.

Участие гениального продюсера Квинси Джонса не решало ничего. В начале шестидесятых этот маститый музыкант продюсировал первые пять альбомов девочки-подростка Лесли Гор — ни один из них не «выстрелил» в Стране Советов, несмотря на культовый статус таких вещей, как I’ts My Party и You Don’t Own Me. Разумеется, для мистера Джонса, работавшего с Фрэнком Синатрой, Каунтом Бейси и рядом других представителей джазовой элиты, это была если не «халтура», то благородная поденщина. Зато в Off The Wall, равно, как и в «Триллере» все было на высочайшем уровне. Даже гипнотический рифф Billy Jean был заимствован у дуэта Hall & Oates — тогдашних королей белой поп-музыки с большим элементом соула.

Характерно, что вполне стильный дуэт Джексона с Джаггером, вошедший в альбом Jacksons и выпущенный вскоре после «Триллера», также не произвел ажиотажа. Роковую роль могло сыграть отсутствие полноценного видеоклипа к этой весьма достойной работе двух гигантов.

Это еще один довод в пользу крамольного мнения, что успехом Джексон обязан совсем новому поколению советских детей, которым, в свою очередь, не было никакого дела, до стиля и качества материала, производимого этим гением.

Его парадоксальный прыжок от забвения к истерии чем-то напоминает аналогичное превращение Боуи из аутсайдера, почти изгоя, в кумира тех пожилых, кто в юные годы прекрасно обходился без его музыки. В случае с Боуи достаточно было одних портретов. Но Джексон двигался подобно Дионису в античной трагедии Еврипида. А финал трагедии заложен в самом названии этого жанра драматургии.

Однако, вернемся к смыслу заголовка этой главы.

Америка шестидесятых — это на самом деле «страна тысячи танцев». Для их перечисления пригодилась одноименная песня, где упомянута лишь малая часть. Автор этого справочника — Крис Кеннер, отсидел за растление, спился, бомжевал в Новом Орлеане — городе Фолкнера, Нельсона Олгрена и Алистера Кроули, который писал в нем роман «Лунное чадо».

Как мы уже отмечали выше, у каждого черного артиста был свой танец, иногда несколько. Бобби Фримен показывал «заплыв» (Swim) и «утку» (The Duck). Прекрасная Ди Ди Шарп учила танцевать «птичку» и рассказывала, откуда пошла мода на «толченый картофель» — mashed potato. Джеймс Браун пропагандировал «джеймс браун» — весьма трудоемкий номер на грани акробатики. Все основные приемы были придуманы еще в довоенных ревю Кэба Келлоуэя. Но — повторим, ибо это важно, для молодежи эти танцы были новшеством, изобретаемым специально для нее.

В СССР танцевальных стилей было всего три — народные, молодежные и бальные. Это совсем не означает, что в нашей стране не было людей, умеющих танцевать красиво и правильно. Но, они, как правило, предпочитали старомодные, проверенные временем формы этой разновидности активного отдыха.

Кроме того, нельзя недооценивать и популярность фигурного катания. «Лунная походка» Майкла Джексона идеально вписывалась в показательное выступление потенциального чемпиона. К восхищению примешивался нехороший азарт зрителя гладиаторских боев — не собьется ли, сумеет ли повторить, надолго ли его хватит? Доколе будут сходить ему с рук мастерство и гениальность, этому выскочке из города Гэри, штат Индиана?..

В тюрьме страстей

После триумфальной пластинки Bad, вероятно, наиболее всеобъемлющего и совершенного альбома восьмидесятых, бесы внутри и вокруг артиста закружились со скоростью звука. За протянутыми для благословения детишками замаячили гримасы алчных взрослых.

Парадоксальным образом «дело» Майкла Джексона в большей степени напоминает не процесс Оскара Уайльда, а многосерийный байопик Параджанова, перенесенный на американскую почву. Если советская печать была предельно немногословна, у тамошних таблоидов буквально не закрывался рот. Пикантные сплетни о причудах человека, с которым в закрытом гробу будут прощаться коллеги и наставники, тиражировались годами. Заступничество знаменитых друзей, деятелей культуры создавало лишь зловещую атмосферу настоящей охоты на человека, чей организм давно функционирует в несовместимом с жизнью режиме.

Отношение к звездам меняется при свете «истины», при свете «совести». Поверженный идол приближается на расстояние обывательского плевка или пинка. Не нами сказано, что когда боги хотят наказать, они выполняют наши желания.

Подлинные судьбы чернокожих артистов вместо зависти внушают ужас. В основном эти люди были счастливы только на сцене и в студии.

Два универсальных гения, Сэмми Дэвис и Нэт Кинг Коул, буквально «вкурили» себя в онкологию, добиваясь элегантной хрипотцы, столь любимой ценителями изящной блюзовой баллады.

Тэмми Тэррелл умерла на руках у Марвина Гэя от побоев, нанесенных ей Джеймсом Брауном.

Одного из пионеров ритм-энд-блюза пятидесятых пристрелил наемный убийца, подосланный хозяином лейбла.

Но вся «вина» Майкла Джексона состоит в его «репутации», чье значение при таком таланте ничтожно.

Для снижения пафоса вернемся к вопросу номер два — кто же играл покойника в закрытом гробу на панихиде?

По идее там должен был лежать высокий и стройный человек, которого я видел на лестнице московского «Дома книги» в солнечном сентябре девяносто третьего. Видел, естественно, из толпы зевак, теснимых чекистами. Вид у человека был вполне счастливый и здоровый.

Несмотря на то, что в титрах черным по белому стояло «Майкл Джексон», в гробу мог находиться его дубль-манекен. Если превращение в «Триллере» прошло успешно, и не было постановочным, артист вполне может давать концерты в полнолуние. Ведь оборотни живут веками.

Эррол Флинн, красавец с довольно гнусной репутацией, большая часть которой — правда, дебютировал на экране в роли трупа, зато потом прожил неимоверно интенсивную жизнь, реализуя все, что ему приписывали.

Пробный шар трансгуманизма

У каждой знаменитости как местного, так и мирового масштаба, имеются свои «франкенштейны» — стилизаторы, работающие над поддержанием ее оригинальности, дополняя недостающие аксессуары и органы методом безумного барона, чьей мечтою было создание супермена из человеческих останков.

Они копаются в прошлом, как в свежих могилах, изучают вычурные фасоны как экспонаты анатомического театра.

Я бы перевел известный афоризм одного из столпов дендизма следующим образом: «Правило номер один — быть максимально далеким от природы, оставаясь в живых». Звучит громоздко, но актуально. «Правила номер два, — добавляет Уайльд, — пока не существует». В том-то и дело: человек совершенствует своего преемника ценой трагических экспериментов, плодя гротескные черновики и заготовки.

Сфера шоу-бизнеса опережает простых смертных в этом проекте, поскольку в современном мире «натуральное копирует искусственное», а не наоборот.

Такой персонаж, композитон, как сказано в одном фильме ужасов, представленный в единственном экземпляре, дробится на тысячи копий — ходячих и застывших, подобно бюстикам Ильича и Наполеона.

По этому принципу были смонтированы такие иконы декаданса, как Боуи, Гэри Глиттер и Элвин Стардаст.

Фасон знаменитой «битловки», жакета без воротника, был реанимирован Карденом в конце пятидесятых, но появился он еще в начале прошлого века.

Хорошо забытое старое, понятие в духе Лавкрафта, постоянно хватает за горло доверчивых новичков, наряжая на свой манер, словно маньяк-модельер свою жертву.

Не так давно ушел из жизни один из самых ярких и даровитых реформаторов поп-музыки Принс — суицид на почве хронической наркомании. Сигнатурой этого гения были тончайшие усики, заимствованные у долгожителя Литтл Ричарда. Чего не хватало в естественной жизни человеку, способному создавать такие вещи, мог бы ответить разве что Мефистофель.

Поскольку у каждого проекта есть свой руководитель, в том числе и эксперимента по созданию homo superior — человека усовершенствованного. На каком-то этапе подопытный начинает совершенствовать сам себя, совершая поступки, подобающие существу высшего порядка. Философствуя молотом, он в первую голову травмирует собственный мозг.

И тогда уникум превращается в монстра — в морального и физического уродца, по крайней мере, в глазах обывателя, не признающего бывших фюреров, монархов и примадонн.

К счастью, помимо «докторов менгеле» и юристов-паразитов в судьбе возносимых природе вопреки, имеются и честные ученые. Об одном из таких людей мне хотелось бы напомнить под конец этого монолога.

Имя Дон Пик едва ли знакомо массовому любителю поп-музыки, а между тем этот гитарист и композитор оставил в ней весьма широкий след. Он, белый молодой человек, руководил оркестром Рэя Чарльза. Много лет сотрудничал с Барри Уайтом и его чудесным женским трио Love Unlimited. Успевая при этом, сочинять музыку к таким культовым картинам, как «Есть глаза у холмов» Вес Крейвена.

Гитара Дона Пика создает ритмический колорит ряда ранних хитов Jackson 5, в том числе I Want You Back и ABC. Счастлив тот, чье детство овеяно неповторимой свежестью таких мелодий.

Тогда блистательный вундеркинд Доктор Джеко еще не превратился в Мистера Хайда поневоле.

Мог ли он стать респектабельным ветераном соула, поющим пенсионером, желанным гостем курортной богадельни «для тех, кому за»? Таким, как Джон Латимор или Уильям Белл, автор блюзового стандарта «Рожден под нехорошим знаком»?

Или ему изначально светили скандал, шумиха и трагедия?

Здесь я снова слышу триумфальные такты Doggin’ Around. На них следовало бы остановиться во всех смыслах этого слова. Завязать, выражаясь языком современных интеллектуалов и политиков.

Ведь недаром была у древних не только богиня случайностей — Аутоматия, но и Терминус — покровитель финалов и ограничений…

Должно существовать убежище для проклятых и несчастных, где с ними поступают великодушно и обращаются бережно.

Где у Элвиса нет проблем с лишним весом. Где пороки и слабости отпадают сами собой, отступая на задний план перед силой искусства.

Энигма закрытого гроба трактуется просто. Подобно святому Шалимару, который улетел из рабства обратно в Африку, ложно умерший Кинг оф Поп трижды обернулся вокруг своей оси, как он умел это делать, и был вознесен туда, где его ждали — в бездну черной галактики, где сияют бессмертные звезды Мотауна, в благодатную темень космической заморозки.

Однако наступлению ночи предшествует закат, тот самый, когда небо полыхает, словно там, в вышине, открылась заслонка огромной печи.