Грехопадение в стиле поп: памяти Джейн Биркин

«Ушла легенда» — так принято говорить в наши дни чуть ли не о каждом, кто успел засветиться во второй половине прошлого века и дожить до первой четверти века нынешнего.

Джейн Биркин скорее не легенда, а миф. Симпатичный, озорной миф о грехопадении в стиле поп. Скандальную славу ей, в отличие от Марии Шнайдер в «Последнем танго в Париже», принесла не главная роль в серьезной картине, а несколько слов на французском, обозначенных Джоном Речи в его «Городе ночи» как sex mutterings — интимное бормотание.

На жаргоне советских любителей клубнички такое называлось «секс-музыка». Что-то вроде эротики для слепых.

Автор музыки и слов Je t’aime… moi non plus Серж Генсбур вынашивал идею с 1966 года под впечатлением декадентской, но целомудренной песни Whiter Shade of Pale британской группы Procol Harum, в основу которой была положена, как известно, «Сарабанда» И.С. Баха.

Провокация сработала со второго раза. Первый вариант постельного диалога с участием Брижит Бардо едва заметили. Голос Джейн звучал на тон выше, и это оценили гурманы сразу нескольких стран свободной Европы.

Композиция моментально вызвала гнев консерваторов и клерикалов.

Поэтому на вопрос журналиста, кого автор песни считает лучшим рекламным агентом, Генсбур лаконично ответил: Ватикан.

Следует напомнить, что примерно то же самое, но в куда более разнузданной форме, успели зафиксировать на виниле американские хулиганы-битники The Fugs.

Je t’aime, записанная в Лондоне под аккомпанемент первоклассных английских сайдменов, на шесть лет опережает Love to Love You Baby Донны Саммер по шокирующей смелости выбора тематики. Музыкальное качество обеих работ полностью соответствует стандартам времени их появления.

О том, насколько они актуальны теперь, пускай судит новое поколение читателей «Ножа». Ниже я, как поклонник Генсбура и Биркин со стажем, попытался напомнить о том, чего нет в других массовых источниках информации.

Джейн Биркин продолжала петь и сниматься в кино, везде оставаясь тем, кем она получается лучше всех — Джейн Биркин.

У ряда музыкальных деятелей того периода была своя «муза» или воспитанница.

Берт Бакарак протежировал уникальную Дионн Уорвик, рафинированный классицист Глен Гульд превозносил рафинированную эстрадницу Петулу Кларк (это имя так же в активе Генсбура), Пол Маккартни боготворил мисс Пегги Ли и даже успел сосватать певице песню, достойную ее таланта.

Поп-гениальность Сержа Генсбура помогла «раскрутить» Франс Галь и Франсуазу Арди, но львиная доля успеха и двусмысленной славы досталась Джейн Биркин и перешла по наследству Генсбур Шарлотте.

Далее разбирайтесь сами, мы никому никого не навязываем, наш метод — намек и внушение. Но, поверьте, там есть, из чего выбрать, слово Графа Хортицы.

Меньше всего хочется повторять то, что давно знают или могут узнать без тебя буквально все. Куда интереснее представляется сгруппировать то, что запомнилось как раз немногим, ведь таких случайных свидетелей остается всё меньше, и число желающих поделиться личным опытом сокращается по мере того, как под воздействием времени свидетель перестает узнавать сам себя, а его кумиры сохраняют прежний вид.

Фильм напоминал «Опасные гастроли», только в прокате он назывался «В сетях мафии». В данном случае — медицинской и, разумеется, не здешней, а буржуазной — французской.

Герой Депардье — эксцентричный хирург доктор Берг — местами был так похож на Жоржа Бенгальского, что поручить дубляж этой роли Высоцкому было бы излишеством.

В советской версии картины Депардье говорит голосом Родиона Нахапетова.

Странный фильм, туго заряженный неприятными сюрпризами. Начало напоминает сюжет «Фитиля», макабр начинается с пятнадцатой минуты. Неожиданно, «подобно прыжку хищной твари», как сказано в «Повороте винта» у Генри Джеймса.

Таким образом тысячи советских людей увидели Джейн Биркин — сначала окровавленной и мертвой, чтобы примерно еще через десять минут, уже в другом флешбэке, любоваться ею же, кокетливой и полуобнаженной с обеих сторон.

Параллельно этой кровавой развязке, к причине которой зрителя постепенно подводит дальнейшее действие картины, адмиральской дочери Джейн пришлось сниматься в брутальной интимной сцене с миниатюрным атлетом Джо Далессандро, поминаемым Лу Ридом среди прочих протеже Энди Уорхола в картотеке Walk On The Wild Side.

«Я люблю тебя, и я тоже нет» снимал сам Серж Генсбур, и Биркин оказалась в положении супруги режиссера Анри Клузо, заставлявшего ее поедать действительно испорченную рыбу в «Дьяволицах». Где-то в этой провокативной, как почти всё у Генсбура, мелодраме появляется и Депардье. Причем верхом на лошади.

Но вернемся к тому, что мог свободно посмотреть простой советский человек. Самое страшное и пикантное из нее, следует отметить, так и не вырезали.

В криминальной драме «Семь смертей по рецепту» (таково ее оригинальное название) главные женские роли исполняют тогдашние жены сразу двух великих авторов-исполнителей — Джейн Биркин и Марина Влади. И обе они, будучи посредственными вокалистками, сумели внести внушительную долю красоты и стиля в имидж своих супругов, окруженных немеркнущим ореолом дендизма. Ради полной троицы добавим к ним Линду Маккартни.

Имя «Джейн» возникало в названиях западных шлягеров с завидной регулярностью. «Что ни „Джейн“, то хит!» — говоря словами Евгения Евстигнеева. Sweet Jane, Gotta See Jane и, наконец, Gudbuy T’Jane, под которую когда-то отконвульсировало полсоюза.

В сущности, Гензбур мог бы не сочинять для нее ничего персонально. С этой задачей за него с лихвой справлялись другие, в основном англоязычные коллеги ненасытного истребителя сигарет марки «Житан».

И в каждом, даже гипотетическом, видеоклипе на любую из этих песен Биркин смотрелась бы настолько органично, словно все они написаны именно про нее.

А знаете, чьим голосом разговаривал Серж Генсбур, когда мы впервые увидели его на экране в лирической комедии «Ох уж этот дед»? — голосом «Шурика». Его, как и Бельмондо в великолепном «Великолепном», дублировал незаменимый Александр Демьяненко, который вскоре изобразит сонграйтера по имени Филимон Купер в кинокомедии «Последние дни Помпеи».

Его персонаж — сельский чудик Реми, словно сошедший со страниц Шукшина, мало похож на денди-декадента, скрупулезно пишущего в студии «Реквием по мудаку»… Кстати, в тексте этого шедевра имеется строка, абсолютно идентичная и по ритму, и по смыслу гаджикасимовской «Песню подобрал на гитаре я»…

Фасон жакета. Нечто среднее между камзолом и сюртуком. Здесь мы вплотную приближаемся к еще одной важной теме нашего извилистого потока воспоминаний, где между вполне конкретных фактов биографии то и дело выныривают ихтиозаврики абсурдных совпадений.

Двубортный, удлиненный пиджак с крупными пуговицами и молодежная стрижка, удлиненная с соблюдением чувства меры. Аккуратная головка, а не «патлы» с карикатур в журнале «Крокодил». Уши частично закрыты, волосы с затылка едва ложатся на тугой воротник водолазки.

Помимо «Битлз» и «Кинкс» в таком виде позировали Магомаев, Генсбур и Клифф Ричард.

Именно такой пиджак во второй серии телетриллера «Кража» (1970) носит некто Макаров, режиссер с уголовным прошлым, расхаживая по роскошной квартире-порностудии, замаскированной под богемный салон времен лимоновского СМОГа.

Стены притона снабжены объективами, подобно лондонским апартаментам Дианы Дорс, которые с вполне определенной целью посещал Джон Леннон.

Пересматривая эту насыщенную пороком и предательством сцену теперь, подкованный зритель ловит себя на мысли, что Ирина Азер и Юрий Горобец пародируют «Чудо-стену», в которой два мира, хипповый и чопорный, также соединяет секретное отверстие не совсем понятного происхождения.

Образ ультрасовременной девицы по имени Пенни Лейн — первая главная роль Джейн Биркин. С черно-белой фотографии, сделанной на Каннском фестивале, оптимистично улыбаются она и Джордж Харрисон, автор музыки к фильму — пресной, формальной и монотонной лишь на первый взгляд.

Не вызвав сенсации изначально, причудливая арабеска малокартинного режиссера Джо Массота выдержала испытание временем и ныне смотрится как нечто, необходимое для полноты орнамента психоделической эпохи.

Понурая свинка глубок корень роет. Семь лет спустя Массот увековечит «Лед Зеппелин» в тяжеловесной эпопее Song Remains The Same, оттеснив от решения этой сверхзадачи гениального Кеннета Энгера.

Увлечение Харрисона индийским инструментом общеизвестно. А вот чей ситар звучит в «Психастении» Сержа Генсбура, нам, увы, неизвестно. Учитывая привычку французов записываться с англичанами, ситаристом может оказаться Биг Джим Салливан, в ту пору основной сессионный коллега Джимми Пейджа. Впрочем, до конца я в этом не уверен. Возможно, то был Алан Паркер, не менее востребованный французами сессионный гитарист-универсал.

Бессловесная «Психастения» звучит фоном в циничном гангстерском нуаре «Паша» — одной из многочисленных «лебединых песен» Жана Габена на бандитскую тему.

Когда основную вещь картины — Requiem pour un con — хотели запретить из-за ругательного слова в названии, великий актер, киносимвол Франции, пошел жаловаться лично министру внутренних дел. Кто сейчас помнит имя того чиновника?

В результате «Психастения» и «Реквием» вышли отдельным (тавтология, конечно) синглом, который сегодня приятно иметь в коллекции.

До окончательного сближения Генсбур—Биркин оставалось совсем немного, но обломки астероида продолжали парить в космическом хаосе, прежде чем образовать подобие «бафомета-гермафродита», колоритное, чем-то отталкивающее и притягательное в одно и то же время.

Среди реликтовых и экзотических инструментов вторым после ситара в 1960-е были карпатские цимбалы, столь эффектно задействованные в шпионской драме «Досье „Ипкресс“» композитором Джоном Барри — первым мужем совсем юной Джейн, едва успевшей «засветиться» вместе с Пейджем в сумбурном «Фотоувеличении» Антониони.

Хотелось бы отметить, что и мой детский интерес к музыке Генсбура пробудился на титрах картины «Тайна фермы Мессе», где солируют всё те же цимбалы, тесно связанные с выступлениями молдавских фольклорных коллективов в кремлевских солянках, а также эфирами радио «Бухарест» — главного, почти безлимитного рупора европейской эстрады на юго-западе тогдашнего СССР.

Опережая волну ностальгии — предвестницу интегральных переизданий, чей девятый вал полностью развеет романтическую дымку, которой до того была окутана фата-моргана диковинок и раритетов, — Генсбур, как всегда…

Так что же напишет Генсбур для своей долготерпеливой музы? — «Воспоминания экс-фанатки шестидесятых». Поминальник знаковых имен, чьи три минуты кажутся бесконечными.

Стоит отметить, что и Леннон, и Харрисон в ту пору были еще живы. А Элвис и Марк Болан погибли совсем недавно.

Но симуляция меланхолии Биркин, прошедшей к тому времени «Крым и рым», завораживает и напрягает помимо воли. Как две лирические безделки Нико на первом диске Velvet Underground.

В каком-то смысле Ex Fan Des Sixties — продолжение эпизода, где сам Генсбур не без ревности человека, который явно too old to rock-n-roll, перечисляет пластинки своей малолетней знакомой Марилу, когда самое страшное уже позади:

Pupilles absente, iris absinthe, baby doll
Écoute ses idoles, Jimi Hendrix, Elvis Presley, T-Rex, Alice Cooper
Lou Reed, Les Rolling Stones elle en est folle…

Почти шекспировский монолог над трупом.

Ну или вот это:

— Значит, я убил Сибиллу Вейн… — пробормотал Дориан Грей вполголоса, словно обращаясь к самому себе. — Убил столь же несомненно, как если бы собственноручно перерезал ей ножом горло. И после этого, словно ничего не случилось, розы выглядят всё такими же прекрасными, птицы всё так же весело щебечут в саду.

На просьбу назвать три главных, условный современный человек, по-армейски, без запинки, выпалит: Марианна Фейтфулл, Нико, Джейн Биркин. И будет по-своему, по-современному, прав, как участник парада, скандирующий звание главнокомандующего — Гречко, Устинов и т.д.

Метрессами фразировки для Биркин служили Аструд Жильберту и Клодин Лонже — инфернальная супруга Энди Вильямса. Ограничив певческие амбиции Джейн, месье Серж обеспечил ей музыкальный статус под стать внешним данным.

Три этапа мастерства такого сорта четко сформулированы Евтушенко: а я буду шепотом, затем — полушепотом, потом уже молча…

Напоследок всё же вернемся к «Краже». Музыкальными эпиграфами к обеим сериям телефильма служат две отборные песни Окуджавы, чьи мотивы существенно усовершенствовал замечательный композитор Николай Сидельников.

В случае закупки этого детектива французским партнерами, обе вещи Булата могли бы заменить, скажем, La chanson de Prévert и, само собой, Sait-on jamais où va une femme quand elle vous quitte.

Последний раз я видел Джейн Биркин на экране сорок три года назад. Это была «Меланхоличная малышка», где ее героиню звали Ольгой, а не Пенни Лейн.

Фильм завершил неимоверно интенсивный для советского проката цикл биркиномании — две комедии с Ришаром, одна с Бельмондо, чьи банальные гэги заслонили подлинный шедевр «В сетях мафии». Впрочем, обо всем этом мы говорили и писали тридцать лет назад, к радости тех, кто повторяет это в двадцать первом веке. Ведь перед вами текст Графа Хортицы.

Музыка в «Малышке», как обычно, на высоте. Особенно маскарадное танго и тема Трентиньяна, которого снова озвучивал Нахапетов Родион. Только мелодиям не хватает слов. К одной из них они добавятся позднее, но пропоет их уже не Джейн, а Шарлотта…

— И вы, — вставил я, — с объяснениями и описаниями, которые ничего не объясняют и не описывают. Надеюсь, вам понятно, что все ваши слова для меня — пустой звук?

Дэшил Хэммет. «Проклятие Дейнов»