Кошки-убийцы и демоны синего цвета: нечистая сила по-японски

Буддизм против синтоизма

Прежде чем говорить о японском мире нечисти, стоит сказать несколько слов о религиозном устройстве Страны восходящего солнца. В отличие от европейских стран в Японии едва ли не на всем протяжении существования государства соседствовали две равные по силе и популярности религии — буддизм и синтоизм.

Естественным образом, они влияли друг на друга, а взаимодействие буддизма и синтоизма имело принципиально иной характер, чем, скажем, христианства и язычества в России.

Любопытно, что обе религии появились на территории Японии примерно в одинаковое время.

Буддизм, как и зачатки синтоизма, пришел в Страну восходящего солнца еще в VI–VII веках, правда, синтоизм окончательно оформился в полноценную религию чуть позже, к VIII веку. При этом он вобрал в себя некоторые элементы местных верований. О соотношении влияния буддизма и синтоизма говорится, например, в старинной книге «Нихонги» (720 г.), где упоминается император Ёмэй (518–587), «исповедующий буддизм и почитающий синто».

Вообще, позиция императора в вопросах веры была решающей, а религия, само собой, не раз становилась политическим оружием противоборствующих элит. Например, само становление синтоизма было тесно связано с первичной централизацией власти, когда появилось «протояпонское» государство Ямато, в 670 году переименованное в Японию.

Императрица Гэммэй (661–721), одна из первых правительниц новой страны, приложила немало усилий для того, чтобы «навести порядок» в синтоизме. При ней в 712 году заканчиваются работы над знаменитой хроникой «Записи о деяниях древности» («Кодзики»), а в 720 году — над «Анналами Японии» («Нихон сёки»).

Эти два обширных труда являются ключевыми текстами для синтоизма: здесь собраны не только мифы о происхождении мира, но также и исторические сведения о Японии и ее правителях, которые ведут свой род непосредственно от богов.

Стоит отметить, что скорейшее завершение работы над этими трудами было крайне важным для императрицы Гэммэй: женщине во главе государства было нелегко обосновать свое право на престол, и эта непростая ситуация смягчалась благодаря религии, ведь одним из главенствующих божеств, согласно синтоизму, является богиня солнца Аматерасу, прародительница императорского рода.

Действие в «Кодзики» развивается как в реальных, так и в вымышленных мирах: на Равнине Высокого Неба, обители богов, и в стране Мрака. Страна Мрака является японской версией ада (Еми), однако она далеко не столь проработана, как древнегреческое царство Аида или тем более христианский ад. Страна Мрака пусть и не самое радостное место, однако оно лишено столь негативной коннотации — в первую очередь в силу того, что разделение на добро и зло в синтоизме совсем не столь очевидно, как в привычных нам монотеистических религиях.

В отличие от синтоистской концепции ада в японской версии буддизма загробный мир имеет куда более продуманную и целостную концепцию, хотя и тут не обошлось без влияния народной мифологии. Буддистская преисподняя называется Дзигоку и находится она за рекой Сандзу, которая имеет для ада примерно то же значение, что Стикс в древнегреческой мифологии, разделяя два мира — живых и мертвых.

Каждому «новобранцу» предстоит преодолеть Сандзу: люди с хорошей кармой сделают это по удобному мосту, а с плохой — вплавь. В воде их будут ждать всевозможные уродливые чудовища и драконы, которые не упустят возможности что-нибудь оторвать от тела грешника.

Что же касается тех, у кого карма находится в равновесии, тем придется переходить реку вброд — это не так приятно, как идти по мосту, но зато и с инфернальными созданиями встречаться не придется.

На этом дело не заканчивается. На противоположном берегу реки человека встречает престарелая пара призраков: старуха Дацуэ-ба и старик Кэнэо — они одеты в белые одеяния, как и все умершие. Первая снимает с прибывших людей одежду, а второй вешает ее на ветки деревьев, чтобы оценить тяжесть совершенных человеком грехов.

В зависимости от результатов «новобранца» ждут последствия: счастливые и не очень. Если всё плохо, то его начинают наказывать тут же: могут сломать пальцы, связать в неудобной позе, вырвать какой-нибудь орган.

В любом случае следующий этап — это встреча с Великим царем Эмма (или, для женщин, с его сестрой) — верховным правителем загробного мира, в подчинении которого целые легионы «они», японских демонов, более подробная речь о которых пойдет чуть ниже.

Эмму принято изображать в виде огромного краснокожего человека с красным лицом, глазами навыкате и короной на голове. Он и определяет, какое наказание будет отбывать человек, а выбор тут велик: всего существует 8 миров холодного ада и столько же — горячего ада.

В каждом из них жертву терзают по-своему: помещают в ледяную долину или, наоборот, на раскаленную землю. Естественно, не обходится и без мучений с разрубанием человека на куски, обливанием его расплавленным железом и т. д. К слову, пребывать в аду грешнику придется долго: сроки наказания порой исчисляются миллионами лет.

Однако вернемся к вопросу о соперничестве и развитии религий в Японии. При той же императрице Гэммэй был также создан и узаконен официальный свод синтоистских праздников, а через 200 лет — в 947 году — был написан «Энгисики», документ, содержащий подробные указания по тому, как правильно надо выполнять те или иные синтоистские обряды и как проводить религиозные церемонии. А в 1087 году был утвержден список храмов, которые поддерживает императорская семья.

Несмотря на столь пристальное внимание высших официальных лиц Японии к синтоизму, государственной религией в IX веке все-таки стал буддизм. Примечательно, что еще в VIII веке буддисты в Японии усилились настолько, что некоторые монахи даже занимали важные государственные посты, а в 769-м один из них едва не совершил государственный переворот.

Монах Доке был фаворитом императрицы Кокэн (718–770), которую он однажды излечил от болезни и пытался убедить в том, чтобы она сделала его правителем страны. Его планам было не суждено сбыться: императрице было видение, что передавать власть не следует, ну а второй попытки у Доке не было: Кокэн умерла в 770 году, после чего испуганная знать отослала монаха из Нары, тогдашней столицы государства, и запретила женщинам впредь занимать императорский трон — чтобы избежать влияния на государственные решения потенциальных фаворитов.

Интересно, что признание буддизма государственной религией не привело к кровавому столкновению буддистов и синтоистов, хотя значительная часть населения была недовольна подобным положением дел. Особенно людей раздражало то, что при многих синтоистских храмах были открыты «буддистские представительства».

Дело в том, что в синтоизме важнейшим представителем «иного» мира являются ками — духовные сущности. Они населяют весь мир, в них превращаются люди: после смерти человек становится буйным духом аратамой, затем, через какое-то время, он обращается в более спокойного духа нигитаму, а после этого, спустя 33 года, он объединяется с душами предков, переходя в разряд ками — особенно могущественным ками японцы и посвящали храмы.

В этих храмах представители буддизма стали проводить свои молебны, рассказывая, будто ками являются греховными духами, и обратились к ним с просьбой об очищении. Естественно, подобное обращение с национальной религией вызвало реакцию людей.

Начиная с XIII века многие японские мыслители стали настаивать на главенстве синтоизма, а Канэмото Ёсида, японский священник XV века, выступил с лозунгом: «Ками — первичен, Будда — вторичен». С учетом того, что иностранных богов, в том числе, например, индийских, японцы принимали за разновидность ками, подобный подход был логичен и пользовался определенной популярностью. Примерно в то же время появился и трактат «Дзинно сётоки», который написал Китабатакэ Тикафуса: в тексте утверждается не только главенство синтоизма, но и, основываясь на данном тезисе, утверждается избранность и исключительность Японии, которой правит император, в чьем теле живут ками.

Всё это вызвало со временем всплеск интереса к синтоизму, так что XVII–XVIII века можно назвать эпохой Возрождения синтоизма: художники, писатели, мыслители обращаются к синтоизму, как к средоточию национального духа Японии. Религия становится тем, что отличает японцев от всех остальных народов, она становится предметом гордости.

Вполне логично, что синтоизмом в качестве централизующей и объединяющей силы не преминул воспользоваться и император Мэйдзи (1852–1912), который за годы своего правления преобразил Японию, сделав ее мощным современным государством. Именно он сделал синтоизм государственной религией, сосредоточив таким образом в своих руках не только светскую, но и религиозную власть в качестве представителя богов на земле.

Окончательную точку в споре буддизма и синтоизма за императорскую благосклонность поставили американцы, под давлением которых Японией была принята Конституция 1947 года — в ней император утрачивал свой божественный статус, а значит, синтоизм и буддизм снова оказывались в равном положении.

Интересно, что сегодня Страна восходящего солнца находится в любопытной ситуации: с одной стороны, буквально вся жизнь японцев пронизана синтоистскими обрядами и ритуалами, а с другой, большинство населения относится к этим обычаям как к неотъемлемой части национальных традиций, а не как к религии. И поэтому отнюдь не все считают себя синтоистами: таким образом, слияние религии и национального характера в Японии зашло дальше, чем в какой-либо иной стране — надо отметить, что многие традиции буддизма также вошли в народную «кровь и плоть». Скажем, тот же знаменитый Обон, трехдневный праздник поминовения усопших, является важнейшим религиозным ритуалом не только для местных буддистов, но и для всех японцев.

Классификация японской нечисти

Теперь самое время поговорить непосредственно о представителях нечистой силы, на формирование образов которых повлиял и синтоизм, и буддизм, и народные верования. Условно их можно разделить на три группы: они, юрэй и ёкай, где они и ёкай — наиболее многочисленные «классы».

Начать стоит с они, о которых уже упоминалось выше. Они — это аналог христианских чертей, бесов и прочих мелких (и не очень) демонов. Эти создания обычно обитают в аду, а их правителем является Великий князь Эмма.

Выглядят они не слишком приятно: плоские лица желтого, красного или синего цвета, несколько рогов на голове, всего три пальца на руках и ногах, а также у некоторых из них бывает по одному лишнему глазу на лбу. Считается, что по земле они обычно путешествуют на пылающей колеснице, а питаются людским мясом.

В они, кстати, может превратиться любой человек, легко поддающийся ярости, особенно, как полагали японцы, в они часто превращаются женщины, которые плохо умеют управлять своими эмоциями.

Первоначально появление они среди японской нечисти было связано исключительно с буддистской традицией, однако со временем черти «пошли в народ», обрастая своей мифологией и новыми, весьма неожиданными характеристиками. Так, считается, что бесы, выбираясь на землю, обычно сбиваются в стаи — во главе каждой из них есть свой предводитель. Кроме того, они бывают даже хорошими: в японской мифологии известен некий черт-великан, который дотащил до бухты Курэ несколько скал и бросил их в воду, защитив таким образом побережье от бешеных волн. Сам черт при этом героически погиб в пучине вод.

В другой истории черт обернулся человеком и, став кузнецом, женился на крестьянке: его жизнь шла нормально, пока однажды жена не узнала об обмане и не прогнала мужа со двора.

Однако чаще, конечно, они бывают злыми. Впрочем, со временем люди их боялись всё меньше: уже в XV–XVI веках стали появляться различные легенды с участием демонов, где эти представители нечистой силы были хоть и страшны, но очевидно глупы. Героям преданий то и дело удавалось обхитрить бесов на манер Гоголевского кузнеца Вакулы — более того, некоторые из них благодаря своей ловкости избегали наказания даже в аду, обманом выторговывая себе свободу от вечных мук.

Бывает и так, что люди оказываются сильнее чертей: так, в сказе «Старушка-богатырша» старенькая женщина лично надавала тумаков демону, решившему похитить у людей лепешку моти.

Существует и своеобразная классификация демонов, которая во многом взята японцами из буддизма, однако, само собой, без некоторых местных дополнений не обошлось — например, у части бесов были изменены имена.

Гаки. Вечно голодными демонами становились люди, которые при жизни страдали обжорством или пренебрежительно обращались с едой — например, выбрасывали еще годные продукты. В наказание за грехи после смерти они обречены вечно испытывать неутолимый голод, который пытаются заглушить, в том числе пожиранием собственных детей. Иногда они пролезают и в обычный земной мир, где оборачиваются людоедами.

Сёдзё. Демоны глубин выглядят действительно неприятно: у них зеленая кожа, рыжие волосы и плавники на руках и ногах. Ужасные «русалки» в мужском обличии, они не могут находиться на суше и промышляют тем, что топят корабли и лодки. В давние времена за их голову в Японии давали денежную награду.

Асуры. Многорукие демоны-воины, которые попадают в ад за вечное стремление к лидерству и власти. Тщеславие и гордыня — главные пороки, которые приводят к появлению подобных чертей.

Сикигами. Не вполне демоны — скорее злые духи, мелкие бесы, которых может призвать по своему желанию человек, владеющий секретами Оммёдо — древнего оккультного учения, пришедшего в Японию из Китая в VI веке. Эти духи могут вселяться в тела других живых существ и всячески пакостить людям, если того пожелает чернокнижник.

Бывали также и случаи появления персонифицированных демонов с конкретными именами — конечно, это было связано с каким-то чрезвычайным происшествием или особо кровавым событием.

Так, например, японцы помнят об Ибараки-додзи, злом и ужасном демоне, который жил на горе Ооэ во времена поздней эпохи Хэйан (794–1185). Считается, что в X–XI веках возле Киото промышляла банда безжалостных бандитов, которая похищала девушек из благородных столичных семей, а также терроризировала простых граждан: историки полагают, что именно страх перед головорезами привел к появлению Ибараки-додзи. К слову, справился с ним Минамото-но Ёсимицу, представитель знатного самурайского рода, которому благоволил сам император.

По сравнению с разнообразим они, юрэй — достаточно малочисленная группа среди всех представителей нечистой силы.

Юрэй — это потусторонние духи, которыми наполнен наш мир. Проще говоря, в Европе их бы назвали призраками — правда, у них есть важное отличие от приведений: у любого юрэй традиционно отсутствуют ноги, они как бы парят над землей.

Вообще, появление юрэй, как правило, связано с какой-то трагедией: призраком становится человек, погибший насильственной смертью, а также тот, над кем не совершены положенные похоронные обряды. В приведение может превратиться и человек, не завершивший в жизни какого-то важного дела, а еще — вероотступник. Появляться они могут исключительно ночью, и уж слишком опасаться их не стоит — они не нападают на людей, так или иначе не связанных с ними при жизни или не виновных в их гибели. Интересно, что хоть юрэй и не пользовались той популярностью, что была у ёкай, они тем не менее проникли в искусство — представители загробного мира упоминаются впервые в знаменитом тексте придворной дамы Мурасаки Сикибу «Повесть о Гэндзи». В 9-й главе («Аои») дух любовницы принца Гэндзи преследует его жену и приводит ее к смерти. Также в последствии юрэй нередко становились персонажами пьес японского театра но и кабуки.

Теперь надо рассказать о самом многочисленной и интересной группе нечистой силы — о ёкай.

Ёкай — достаточно широкое понятие, однако если постараться дать ему определение, то это любое сверхъестественное, трансцендентное существо, связанное со страхом.

Как и в случае с юрэй, сам термин пришел в Японию из Поднебесной, где соответствующий иероглиф впервые появился в исторической хронике Ханьшу (260–20 до н. э.). Однако, несмотря на то что в Страну восходящего солнца само слово попало достаточно рано, активно использоваться оно стало далеко не сразу. Сперва всех потусторонних существ называли мононокэ, что в буквально смысле означает «то, что меняется». Это понятие объединяло всех фантастических существ в японской мифологии. Надо сказать, интерес к этой нечистой силе был большим, так что художники в VIII–XII веках периодически изображали их на своих гравюрах.

«Золотой век» для нечисти наступает в эпоху Эдо (1603–1868), когда искусство в Японии достигает невиданных высот, а также активно развиваются города и инфраструктура страны. Налаживание связей между различными полисами Японии привело к активному обмену информацией между людьми из разных областей страны.

А с учетом того, что среди населения большим успехом пользовались так называемые таинственные рассказы и рассказы об удивительном, люди стали активно делиться друг с другом страшными историями — это было одно из главных развлечений для представителей самых разных сословий.

Так постепенно сложился кайдан — фольклорный жанр устного рассказа о сверхъестественном.

Увлечение национальной культурой и кайданом было столь очевидно, что герои фольклора стали интересовать в Японии буквально каждого: в XVIII веке в творчестве целого ряда художников можно увидеть представителей нечистой силы.

Первопроходцем в этом деле стал Торияма Сэкиэн, выпустивший в 1776 году иллюстрированную книгу с говорящим названием: «Иллюстрированный ночной парад 100 демонов». Название альбома напоминает о поверье, согласно которому в одну из летних ночей нечисть устраивает на улицах городов что-то вроде шабаша.

Успех книги был столь велик, что в течение последующих 8 лет Торияма Сэкиэн несколько раз дополнял и переиздавал свой труд. Примечательно, что отнюдь не все герои его альбома имеют фольклорное происхождение — часть персонажей он выдумал сам. Так, например, считается, что ёкай Кёкоцу (то есть «сумасшедшие кости») является порождением исключительно его фантазии.

На волне интереса к фольклору в Японии стали пользоваться большой популярностью книги кибёси (с японского — «желтые обложки»), которые чем-то напоминают современные комиксы. В этих изданиях нередко главным антигероем становился какой-нибудь ёкай, так что о представителях нечистой силы вскоре узнала вся Япония.

Примечательно, что эти массовые явления отразились и на «высоком» искусстве: изображения ёкай можно найти в творчестве целого ряда ключевых японских художников, в том числе даже на гравюрах Хокусая.

Разгул нечисти был так велик, что представителям светской власти приходилось порой делать вид, что они в силах справиться, в случае чего, с нашествием каких-нибудь отвратительных чудовищ. Известно, что в 1860 году сегун Токугава Иэмоти установил знак у города Никко, гласивший, что в дни его визита на эти земли любому ёкаю вход строго-настрого запрещен.

При всем том само слово «ёкай» вошло в широкое использование лишь во времена правления императора Мэйдзи. Тогда выдающийся фольклорист Иноуэ Энре, которому принадлежит огромная роль в изучении народного японского творчества, даже основал отрасль науки ёкайгаку (иначе говоря, ёкаилогию).

В Стране восходящего солнца вообще существует множество научных и полунаучных трудов, посвященных нечистой силе — так, уже в XX веке подробнейшую классификацию племени ёкай осуществил Икэда Ясабуро, написавший книгу «Японские привидения».

Но вернемся в конец XIX столетия. Тогда кайдан из устного творчества плавно переходил в литературу.

Значительную роль в этом деле сыграл, как ни странно, иностранец — Лафкадио Хирн. Полугрек-полуирландец, он приехал в Японию в качестве путешественника и был очарован ею — за свою жизнь он успел побывать католиком, православным и, конечно, буддистом. Осев в Японии и женившись на местной девушке, он принял имя Коидзуми Якумо и стал заниматься изучением национального фольклора. Он собрал и издал в 4 томах «Японские волшебные сказки», а также составил антологию японской поэзии. Отдельной книгой в 1904 году вышел сборник народных страшных рассказов в обработке Хирна — «Кайдан: история и очерки об удивительных явлениях».

Интересно, что кайдан как жанр оказал влияние на таких крупных японских писателей, как Рюноскэ Акутагава — вспомнить хотя бы его рассказ «В чаще», где лес населен всевозможными фантастическими существами, родом, конечно, из фольклора.

После завершения Второй мировой войны национальная культура становится источником вдохновения для нового поколения творческой интеллигенции, которая видит в возвращении к корням то объединяющее и воодушевляющее начало, которое было так необходимо Японии после полного крушения милитаристской идеологии. Вместе с новыми исследованиями ёкаев к фольклору активно обращаются ведущие японские киностудии, ведь в кайдане зачастую сочетаются и ужасы, и эротика, и интрига — идеальная комбинация для создания успешного фильма.

Одним из результатов стало то, что уже в 1953 году режиссер Мидзогути Кэндзи за ленту «Сказки туманной луны после дождя» получает «Серебряного льва» на Венецианском кинофестивале, а Масаки Кобаяси за фильм 1964 года «Квайдан: Повествование о загадочном и ужасном», снятого по текстам Лафкадио Хирна, удостаивается Особого приза жюри на Каннском кинофестивале и номинации на «Оскар» как «Лучший фильм на иностранном языке».

Не будем забывать и о современном кинематографе: как легко догадаться, знаменитая Садако из «Звонка» также является прямой наследницей японского фольклора — хотя, конечно, здесь сложно определить, к кому именно она относится, к жутким ёкай или мстительным юрэй.

В 1960-х на ёкай обращают внимание и создатели манги, а также мультипликаторы. Первой «ласточкой» в этом смысле стала манга «Ге Ге Ге но Китаро» Сигэру Мидзуки, в которой рассказывается о приключениях мальчика-ёкая и его друзей. В 1969 году по манге сняли анимэ. К истории мальчика-ёкая мультипликаторы возвращались множество раз — к слову, уже в наше время вышла очередная обновленная версия анимэ по знакомым сюжетам, которая приобщает новое поколение японцев к национальному фольклору. Большую помощь в популяризации героев народного творчества оказал, конечно, и Хаяо Миядзаки.

Если бы не было ёкай, он никогда не создал бы своих хитов вроде «Принцессы Мононоке» (теперь понятно, откуда такое имя), «Рыбки Поньо» и, само собой, «Моего соседа Тоторо», в котором Тоторо также является представителем класса ёкай.

Проникли ёкаеподобные персонажи и в современную литературу: в творчестве Кэндзабуро Оэ или того же Харуки Мураками несложно найти «потомков» нечистой силы. У последнего, скажем, это Человек-овца из романа «Охота на овец», мистическая первая возлюбленная главного героя в книге «Мой любимый sputnik», а также жаббервоги, населившие токийскую подземку в «Стране Чудес без тормозов». В сущности, примеры влияния японского фольклора на творчество современных авторов всех мастей можно приводить почти бесконечно.

Самые популярные ёкаи

Как уже говорилось выше, отряд ёкаев является крайне многочисленным: помимо всевозможных гостей из потустороннего мира в ёкая со временем превращаются особо старые предметы и вещи (например, зонтик прабабушки), а также животные почтенного возраста. Поэтому составить полный гид по ёкаям едва ли возможно.

Тем более что к их числу регулярно добавляются новые имена — персонажи городского фольклора, герои популярных фильмов и книг и т. д. Даже инопланетян и Годзиллу в каком-то смысле можно отнести к ёкай: границы здесь весьма размыты и условны.

И всё же было бы неправильным не упомянуть хотя бы несколько популярных и колоритных представителей этого мистического племени.

Футакуччи-онна

Не многие ёкай способны похвастаться тем, что могут преспокойно жить среди людей. И это вполне понятно: обычно представители нечистой силы столь страшны, что их узнаешь сразу.

Однако с футакуччи-онна всё не так легко: с виду это существо выглядит, как обычная привлекательная женщина. Но на деле это не так: на затылке под волосами у нее скрывается второй рот — и даже не рот, а целая пасть с несметным количеством зубов.

Собственно говоря, питается она именно через этот рот, а не как все нормальные люди. В японских историях, как правило, ей удается выйти замуж, и первое время супруг необычайно счастлив — ведь его избранница почти ничего не ест (важное обстоятельство, когда стеснен в средствах), однако наступает момент, когда всё выясняется: например, муж может пойти ночью прогуляться по дому и услышать из кладовки подозрительные шорохи — он открывает дверь, а там его благоверная уплетает запасы на зиму, пользуясь неожиданно прорезавшимся ртом.

Одна из версий о том, как появилась футакуччи-онна, гласит, что некая женщина была крайне злой мачехой, она не кормила ребенка мужа, и ребенок умер от голода.

Потом однажды она отправилась с супругом в лес нарубить дров, и тот совершенно случайно неудачно замахнулся топором, ударив ее по затылку. Рана оказалась не смертельной — правда, она совсем не заживала: напротив, вокруг раны образовались губы, а в ней самой прорезались зубы.

К слову, женщин с изменчивой внешностью и скрытыми «способностями» в японских историях достаточно много. Например, существует еще рокурокуби — девушки, которые умеют вытягивать шею на несколько метров в длину. Тоже не очень приятное зрелище, однако всё же симпатичнее, чем пасть на затылке.

Тэнгу

Один из самых популярных ёкаев обычно изображается в виде огромного мужчины с красным лицом и очень длинным носом. Также часто тэнгу имеет крылья.

Любопытно, что этот ёкай попал в Японию из Китая, где он имел вид лисицы с белой головой.

В Стране восходящего солнца тэнгу затесались во множество народных историй — по распространенности их можно сравнить с мелкими бесами в Европе, правда, не столь однозначно плохими. Хотя они и имеют пугающую внешность, а также обладают некими магическими силами, чаще всего серьезной угрозы от них не исходит — в большинстве случаев они являются скорее проказниками.

Также со временем в рассказах о тэнгу эти существа заметно глупеют: если первоначально они сами кого хочешь обманывали, то потом люди стали обманывать тэнгу. Известна история, как один старик с уродливой шишкой на лице попал в компанию тэнгу, на их вечеринку. Он заразился весельем потусторонних гостей и пустился в пляс — тэнгу так понравилось, как танцует старик, что они потребовали, чтобы он снова и снова приходил к ним и танцевал на шабашах. А в качестве залога они отодрали от лица старика шишку (безболезненно) и оставили себе. На следующий день старик послал вместо себя своего друга — с такой же шишкой: вдруг и его лицо облагородят?

Ямамба

Одна из многочисленных представительниц японского клана ведьм, ямамба живет в лесу и является помесью нашей Бабы-яги с горгоной Медузой. Она стара, уродлива, одета неряшливо, а ее волосы могут превращаться в змей.

Кроме того, при желании она может так сильно раскрыть рот, что любой человек без труда поместится в нем — стоит ли говорить, что она любит лакомиться свежим мясом? Впрочем, при всей своей силе и склонности к колдовству, ямамба не столь умна, как кажется: героям чаще всего удается обмануть ее и спастись — совсем, как в русских народных сказках, где Баба-яга вечно остается голодной.

Еще одной разновидностью ведьмы является Юки-онна. Говорят, эта женщина ослепительной красоты не ведает сочувствия и сострадания: она обитает на заснеженных равнинах или в горах и одним лишь взглядом способна замораживать людей. Чем-то, пожалуй, она напоминает Снежную королеву. Чувствительные японцы со временем стали пытаться сделать ее чуть более человеколюбивой — так, в 1968 году был выпущен фильм «Легенда о снежной женщине», где главная героиня, Юки-онна, старается вписаться в общество обычных людей.

Цукумогами

Как уже отмечалось выше, многие вещи со временем обретают душу — считается, что это происходит примерно через 90 лет после их создания. Под именем цукумогами объединены все предметы, которые в итоге зажили собственной жизнью, а их, само собой, великое множество. Одним из самых популярных цукумогами является каракас — бумажный зонтик.

У него один глаз, и он любит скакать на своей одинокой ноге по ночным улицам в поисках заблудившегося человека — чтобы выпрыгнуть на него из-за угла и напугать.

Успехом также пользуется и бура-бура — бумажный фонарь: надо сказать, что до возраста 90 лет доживает далеко не каждый такой фонарь, и поэтому бура-бура не так уж легко встретить в природе. Способно ожить также и одеяло (бороборо-тон) и даже набор домашней посуды (сэто тейсо). В общем, если в Японии вам дарят фамильный сервиз, стоит подумать, как с ним лучше всего поступить.

Тануки

Еще один крайне популярный ёкай — это тануки, то есть енотовидная собака (с магическими способностями, конечно). Мелкие проделки, проказы, шутки над людьми — это то, чему они посвящают свою жизнь.

При этом им самим приходится несладко: когда, например, у семейства тануки совсем не остается денег, отцу приходится превращаться в чайник, а матери — в красивую девушку. На рынке она продает чайник (то есть своего мужа), а тот потом незаметно выскальзывает из рук покупателя, уже заплатившего за свое приобретение.

Тануки вечно соперничают с людьми по части хитрости, но выигрывают не всегда — впрочем, это компенсируется их бешеной популярностью. Кстати, любопытной особенностью тануки являются их яички: на японских гравюрах эти существа периодически изображаются с гигантской мошонкой — зачем им яички такого размера, не совсем ясно, однако что есть, то есть.

Кицунэ

Волшебные лисицы также пользуются бешеным успехом в Японии. Образ кицунэ не совсем однозначен: с одной стороны, лисы связаны с богиней Инари, чьим воплощением считается девятихвостая лиса, а с другой, в народной традиции эти создания всегда ассоциировались с обманом.

Кицунэ владеет мощнейшей магией иллюзии и способна околдовать человека в два счета. Естественно, обычно ее целью является мужчина: она превращается в обворожительную женщину и выпивает из незадачливого парня все жизненные соки.

Впрочем, бывают случаи, когда кто-то из кицунэ решает вдруг остепениться: они выходят замуж, а от союза с человеком у них рождается ребенок, наделенный склонностью к волшебству.

Бакэнэко

Смех смехом, но с кошками-оборотнями (а бакэнэко — это именно они) шутки плохи. Если кошка живет дольше 13 лет или весит около 4 килограммов, а еще пьет ламповое масло, скорее всего, она является волшебным и весьма опасным существом.

Если кицунэ обычно любят посмеяться над человеком, то в кошек, как правило, вселяются души женщин, желающих совершить месть.

Поэтому они весьма беспощадны: бакэнэко, к слову, могут преспокойно съесть целого человека, а также они способны ловко обращаться с призрачными огненными шарами. И еще: когда кошка окончательно переходит в класс ёкаев, у нее раздваивается хвост.

Каппа

Суперзвезда японских страшных историй — каппа. Это аналог нашего водяного, только гораздо более жуткого вида. Антон Власкин, автор отличной книги о ёкаях «Японская нечисть», описывает это существо следующим образом:

«Ростом невелик, вместо носа клюв с зубами, на спине черепаший панцирь, кожа его похожая на лягушачью, а между пальцами на лапах расположились перепонки. Тело источает запах, схожий с запахом подгнившей рыбы. Но существует довольно много изображений каппы, где черепаший панцирь отсутствует».

Теории происхождения каппы разнятся — кто-то утверждает, что это существо пришло в Японию из Китая, а кто-то, что в подобного «зверя» верили еще айны. Сложно сказать, однако фактом является то, что каппы обожают утаскивать людей под воду и убивать их. Однако само убийство не является основной целью: принято считать, что каппы ищут некий орган сирикодама, и, вот беда, по их мнению, этот орган расположен где-то в человеческих кишках.