Тише едешь, дальше будешь? Деликатный перформанс из Японии
Покормить морскую рыбу картофелем, собрать автомат из морковки и лука-порея и направлять при помощи табличек толпы людей в токийском метро: современный японский перформанс сложно назвать ярким или радикальным. Он предпочитает ненавязчивое, полуигровое освещение социальных проблем. Автор телеграм-канала Gendai Eye Виктор Белозёров — о наиболее важных идеях и произведениях японского искусства 2010-х.
Многие японские художники получили свою минуту славы в конце 1990-х — начале 2000-х: амбиции авторов поддерживались интересом иностранцев и государственной машиной — и в итоге художникам удалось выйти на новый уровень узнаваемости, мировой. Отчасти отсюда и возникла привычка воспринимать современных японских авторов как десант полоумно-разноцветного мира, который не столько серьезен в своем воплощении, сколько развлекателен и коммерциализирован. Не обходилось без исключений, но это была, и периодически остается таковой, выгодная жила для набора символического и материального веса. Трагедия на Фукусиме окончательно обозначила переход: нужно было что-то новое, отличное, появилось желание вновь посмотреть на японское общество, которое последние два десятилетия упрекали в трудоголизме, попытках сбежать в виртуальный мир и прочих расхожих обобщениях. Поворот к социальному не случился одномоментно, это можно понять из примеров ниже, но интерес к публичному пространству, к исследованию поведения и привычек людей в полной мере расцвел в последние десять лет. Прощупывать реальность стало можно разными способами: кто-то подходил к этому со всей серьезностью, учитывая важность исследовательской работы и последующего критического высказывания; другие же обыгрывали повседневность через абсурд, наполняя свои проекты юмором и языковыми играми. К этому явлению скоро прикрепили ярлык «деликатный перформанс», который вроде бы в целом подходит, ведь времена и настроения изменились.
Радикальность в искусстве и обществе сошла на нет еще в конце 1960-х и начале 1970-х годов, тогда и случились последние массовые общественные выступления, которые и подогревали интерес таких групп, как Neo-Dada Organizers или Zero Jigen, к тому, чтобы выбираться в город и побуждать его к активной деятельности.
За пределами этой временной черты остались лишь антиядерные протесты, которые периодически случаются то тут, то там, и редкие, не такие многочисленные протесты против американских баз.
Перед тем как мы перейдем к конкретным примерам, предлагаю провести небольшой мысленный эксперимент, поработать с воображением, ведь мы должны находить что-то общее между всеми нами. Представьте себе ситуацию, в которой приводимые ниже примеры случались бы в России, и последствия этого — можно даже не просто с метафизической точки зрения, а с конкретными статьями и сроками задержания.
Начнем, пожалуй, с легкого флешбэка. Не то чтобы все корни растут оттуда, но это тот канонический пример, который обычно не выписывают из истории, а, наоборот, старательно протягивают его сквозь десятилетия. 1964 год, Токио бурлит из-за Олимпиады, желая вернуть себе мирный облик после войны: город активно перестраивается и готовится к тому, чтобы принять толпы иностранцев. Группа Hi-Red Center, воспользовавшись идеей о том, что город требует чистоты и порядка, вклиниваются в ход событий, вооружившись зубными щетками и нарядившись в халаты и маски, — они направляются на центральные улицы города и чистят их. В попытке «расчистить» улицы они прежде всего указывают на «силы» городских властей и государства, которые подменяют повседневные заботы горожан представлениями о развитии города и необходимости Олимпиады.
Акция прошла успешно: часть людей просто не обращала на них внимания, считая это очередным этапом подготовки к Олимпиаде, другие и вовсе хвалили их за вклад в очистку города. Подрыв изнутри был осуществлен.
Еще один классический пример — это Тю Эноки и его работа Going to Hungary with HANGARI 1977 года, в которой художник обыгрывает сходство слов Hungary (англ. Венгрия) и Hangari (яп. «бритый наполовину»). Сказано — сделано. Сбрив все волосы на половине своего тела, он всеми правдами и неправдами, обращаясь за помощью к своему другу, который работал в одном из венгерских университетов, добирается до желаемого места. Полагаю, он производил сильное впечатление на жителей страны соцблока, возможно, до сих пор там еще есть очевидцы произошедшего. Эноки было интересно наблюдать за реакцией людей, которая могла начаться с отторжения, а закончиться коммуникацией с художником. Больше, пожалуй, не имеет смысла держаться за классические примеры, поэтому поговорим о тех авторах и проектах, которые продолжают и развивают этот идейный фронт.
Это стало важно в 1990-е. Когда коллектив Small Village Center (Цуёси Одзава, Такаси Мураками, Масато Накамура) поставил себе задачу устроить реэнактмент (воспроизведение перформанса вновь) акции Hi-Red Center, уже не было необходимости критиковать прошедшие события, причина была иной. Дело в том, что несколько поколений спустя картина мира у художников стала совсем иной, музеи и галереи укрупнялись, их охватывала коммерческая лихорадка, что в разы снижало возможность найти свое место. Желание художников использовать уличное пространство и реализовывать свои практики там было иным, а в 1990-е вернулось желание исследовать внеинституциональные пространства.
Цуёси Одзава стал одним из первых авторов, кто затронул тему вылазок в город. Ему принадлежит идея портативных галерей из молочных коробок, которые, как рюкзак, одевались на спину и позволяли автору перемещаться вместе с экспонируемыми объектами. То же можно увидеть в его проекте Sodan, в котором он создает картины, ориентируясь на советы прохожих. Самый узнаваемый его проект — Vegetable Weapon: Одзава находит героинь в разных концах света, из различных продуктов они создают оружие, а затем разбирают его и готовят вместе какое-то блюдо, то есть в основе лежит рецепт, который и диктует условия действия. Эта работа не только про коммуникативность, но и про национальные аспекты, которые есть и в блюде, и в процессе готовки/общения. Подобной траектории художник придерживается и в The Return of Painter F. Одзава берет нескольких героев (художник Фудзита Цугухару, теоретик Окакуро Какудзо, Джон Леннон) и отправляется в те места, где они бывали, изучает не только историю пребывания персонажей в том или ином регионе, но и общается с местными жителями, переплетая их истории с тем материалом, что ему удается собрать в ходе поездки.
Его ровесник и близкий по духу автор, Симабуку, работает с категориями столкновений, где положения вещей, мест и людей сталкиваются друг с другом самым парадоксальным образом. In Tour of Europe with One Eyebrow Shaved (1991) частично повторяет Тю Эноки: меньшие волосяные жертвы, но снова история про исследование внимания очевидцев и того, как их реакция сказывается на общении. В Then, I Decided to Give a Tour of Tokyo to the Octopus from Akashi (2000) он высвобождает из рыночного плена осьминога и, перед тем как отпустить его в море, устраивает ему небольшой тур по Токио. В The Snow Monkeys of Texas (2017) Симабуку отправляется в Калифорнию, чтобы посмотреть, как живут японские снежные обезьяны в непривычной для себя среде обитания — их завезли в солнечный штат в 1972 году. Художник организует им небольшой сугроб и пытается понять, каково обезьянам существовать вдали от родной среды. И это в целом созвучно теме генетической памяти и миграции.
Симабуку, как никому другому из авторов, удается вычленять абсурдность и делать ее значимой. В Fish & Chips (2006) по завету всех британских едоков он кидает рыбе в море картофель, а в Sharpening a MacBook Air (2015) затачивает макбук до такой степени, что им можно разрезать яблоко.
Аспект языка также важен: в How do you accept something you don’t understand? (2006/2008) Симабуку предлагает нескольким студентам из Германии заучить японскую песню и исполнить ее, хотя они совершенно не понимают, о чем она, поскольку не владеют языком.
С подобным работает и Ёсинори Нива. В Forcing People to Speak About What They Don’t Understand (2020) он предлагает людям читать тексты на японском, лишая их возможность понять послание. Он один из тех авторов, кто в наибольшей степени работает с политическим и социальным не только в Японии, но и в других странах. В Immigrants Are Guarding This Country (2020) он выдает мигрантам охранную форму и отправляет их патрулировать общественные пространства в Вене, что, в свою очередь, вызывает у людей рассинхронизацию с реальностью и порождает конфузные и конфликтные ситуации. Много шума наделал Withdrawing Adolf Hitler from a Private Space, проект, в котором Нива задался целью собрать артефакты эпохи, связанной с Гитлером. Он не только собирал предметы и истории вокруг них, но и изучал привязанности людей к тем предметам, которые могут хранить и негативные воспоминания. Он выступил не только как исследователь, но и как освободитель: по окончании сбора он уничтожал предметы, размыкая связь людей с их прошлым.
Ниву также волнует наше отношение к предметам и оценка их значимости/стоимости, что повторяется в проектах Purchasing My Own Belongings Again in the Downtown (2011) и Pricing Own Belongings at the Market (2018), где Нива подсовывает свои предметы продавцам и вновь и вновь сам же покупает их, тем самым размывая границы между ценностью предмета и его принадлежностью.
Подобное встречалось и в проектах Коки Танаки. Например, в Someone’s junk is someone else’s treasure (2011), где на одной из ярмарок он пытался продать опавшие пальмовые ветви. Дав им возможность быть приобретенными, он показывал, что они, как и любой другой объект, имеют потенциальную ценность. В его ранних проектах полно изобретательности и нарочитой глупости в хорошем смысле, как, к примеру, Coffee and Journey (2007–2013), где он пускается в путешествие по Японии для того, чтобы купить всё необходимое для заварки кофе.
Более поздние работы отличаются большей концентрацией на группах людей, исключенных из японского общества, которые подвергаются травле или осуждению по тем или иным причинам. Его полнометражные документальные фильмы Vulnerable Histories (A Road Movie) (2019) и ABSTRACTED / FAMILY (2020) рождены из желания автора изучить вопросы полукровок (яп. hafu). Герои обоих фильмов — люди смешанного происхождения, из-за чего они часто сталкиваются с притеснениями и дискриминацией. Танака называет свои практики «архитектурой отношений». Тема исключенных для него важна еще и из-за мифа об однородности японской расы, который продолжает сохраняться в некоторых местах по сей день. Танака на примере своих героев хочет показать, что даже внутри страны существует огромная разница между регионами, их диалектами и культурами.
Подобные вопросы, касающиеся определения национального в современном обществе, рассматривает и Хикару Фудзи в Playing Japanese. Цель этого проекта — чтобы участники воркшопа притворились японцами конца XIX века и начала XX, которые позаимствовали империалистическую концепцию и обернули ее против своих же соседей. Фудзи обращается к первой индустриальной выставке в Японии 1903 года и той риторике, которая сопровождала демонстрацию расового павильона, в котором изначально предполагалось выставлять не только фотографии, но и живых представителей разных рас.
Аналогичное встречается и у Мэиро Коидзуми в проекте Melodrama for Men #5 — Voice of a Dead Hero (2010): в образе камикадзе он бродит по улицам Токио в поисках своей невесты, пока не доходит до святилища Ясукуни, места, где воздаются почести всем воинам, павшим во славу Японии. Храм часто фигурирует в медиапространстве из-за того, что это место облюбовали националисты и желающие возродить «ту самую» Японию.
Ряд проектов появился после Фукусимы, особенно у тех авторов, которые непосредственно жили там. Например, Кота Такэути и его проект Time Travellers (2015—), в котором он вместе с друзьями возвращается в покинутые места, фотографирует их в той одежде, что была оставлена ими во время катастрофы, делает полноразмерные фотографии, а потом оставляет в тех же домах.
Томотоси (tomotosi) в своих проектах использует юмористическую составляющую. Она, возможно, возникает не столько из намерений художника, сколько из реакции зрителей. Он исследует общественные привычки, собирает реакции людей и предлагает рассмотреть общепринятые паттерны поведения в публичных местах. В Variation Route α томотоси обращается к привычке людей стоять в лифте или на эскалаторе в одном направлении — сам он поступает наоборот, и таким образом очерчивает эти общепринятые правила движения и поведения. Подобное происходит в Buzzer Beater и Searching for Megu-yama Ceremony, где действия художника провоцируют реакцию зрителей: где-то это тактичность и вежливость смотрителей в музее, где-то упорная привычка сидеть ближе к выходу из вагона.
В Reverse Panopticon каждую ночь он меняет растение на детской площадке, которое утром поливается и не вызывает никаких подозрений у людей, хотя с каждым днем становится всё больше, превращаясь из небольшого цветка в пальму.
Хотя в большей степени мы говорим о прямом или косвенном взаимодействии художников с людьми, к нашему списку стоит отнести и Ёсихиро Суду. Художник вырезает из дерева небольшие растения и размещает по залам в самых потаенных и неприглядных местах. Его работы — тоже вызов вниманию, акцент на наблюдательности и встраивание естественного в привычное место.
Многие японские авторы обращаются к повседневности и по-своему используют ее. В этом смысле интересен проект Tomimotravel. Художница обращается к самому сокровенному, к тому, что изначально подразумевает контакт с группами людей, — к туризму. Она становится проводником для своих гостей, составляет маршруты по предложениям участников проекта. Tomimotravel превращается в персонажа, в гида, который постоянно ищет свой автобус и в процессе позволяет людям узнать что-то об истории того или иного региона Японии. Проект существует уже больше десяти лет, в рамках него уже сложился определенный подход к аудитории, появилась сувенирная продукция и даже характерные жесты. Это уже нечто большее, выходящее за пределы костюмированной экскурсии: художница — проводник, она выбирает места и, присоединяя к этой активности других людей, оживляет те пространства, которые утрачивают свою привлекательность.
Саки Сатом еще в конце 1990-х начала создавать проекты, посвященные воротничковой культуре, то есть, по сути, тоже проводила исследования и по итогам делала перформансы, которые указывали на проблемы офисной среды в Японии.
В M Station Run (1997–1998) Сатом, вооружившись табличкой «Поезда там», направляет толпы людей, спешащих на работу в токийском метро. Она изучает их поведение и то, как можно управлять толпами.
В From B to H того же периода художница занимает пространство офисного лифта: пока Сатом здесь одна, она может танцевать и делать что угодно, что невозможно в компании других пассажиров. Так художница демонстрирует проблематику общественного пространства и показывает, как оно трансформируется в частное, пока в нем никого нет. Другой подобный проект — Slalom, где художница снова и снова проходит сквозь крутящиеся двери и никто не обращает на нее внимания, потому что сквозь них потоком идут всё новые и новые лица.
Дуэт Маи Ямасита и Наото Кобаяси создает проекты, тоже построенные на абсурдистских началах и изучении свойств языка. В Release of mineral water — Japanese Southern Alps (2003) художники приходят к источнику минеральной воды и выпускают ее на волю из бутылки. Со средой они играют и в Letting the mountains hear the voice of the ocean (2017), где отправляются в горы и включают там звуки океана, соединяя две разные природные среды. В Tarzan (2004) они идут в зоопарк, включают звуки, которые издает Тарзан в одноименном фильме, и наблюдают за реакциями животных. В Going Mainstream (2010), понимая фразу буквально, Ямасита и Кобаяси отправляются вплавь по Нилу и Амазонке. В 2015 году они пишут свой artist statement египетскими иероглифами и предлагают зрителям при помощи инструкции перевести его.
Особой очаровательностью обладает проект Anne and Anne’s Sculpture (2012), в котором Маи Ямасита и Наото Кобаяси вытачивают небольшие деревянные скульптуры и отдают их своей собаке на «доработку».
Этот текст — попытка не столько обобщить авторов (обозначить тенденцию и проч.), сколько донести сам факт существования такого разнообразия. Интерес к повседневности, к общественным аспектам искусства простирается очень широко, и представленные здесь художники — лишь авторская подборка. Возможно, время радикального перформанса и ушло (пока), но это не означает, что деликатность не может обладать той же эффективностью. Можно попытаться найти оправдание такому подходу, и тогда это будет стереотип об особенной японской вежливости и уважении к окружающим, — но речь скорее идет о формализации общества, и причины этой тихой вежливости таятся во времени. Здесь важно иметь в виду, что реакция общества или власти на подобные проекты есть показатель общественного здоровья и здравого принятия. К чему приводит их отсутствие, мы с вами прекрасно знаем.