«Молодое поколение нужно спасать от непонятных рэперов, бузовых и поющих трусов». Интервью с продюсером Лепса и директором радио классической музыки «Орфей» Евгением Кобылянским
Евгений Кобылянский — композитор, мультиинструменталист, аранжировщик, продюсер и звукорежиссер, поработавший с Аллой Пугачевой, Филиппом Киркоровым, Валерием Леонтьевым, Тамарой Гвердцители, Ириной Аллегровой, Михаилом Шуфутинским и, конечно, с Григорием Лепсом — одним из главных своих протеже.
Но оборотной стороной продюсерского успеха стали страшные события 2011 года: на Кобылянского напали несколько неизвестных и жестоко избили битой.
Предположительно, это было связано с его профессиональной деятельностью. Спустя 6 лет, уже в 2017 году, Евгений довольно неожиданно стал программным директором единственной в России радиостанции классической музыки «Орфей».
Мы пришли в гости к Евгению в его уютную московскую квартиру с хорошо оснащенной музыкальной студией. Он выдал нам гостевые тапочки и познакомил со своим красивым и шумным питомцем Ноем: очаровательный пес, неизменно требующий к себе много внимания, постоянно отвлекал нас от беседы. Но мы всё равно смогли поговорить с Евгением о смене деятельности, мире классической музыки и «поющих трусах».
— Кто такой продюсер и что входит в список его профессиональных навыков и обязанностей?
— Продюсированию я учился у выдающегося музыканта Майкла Уолдена. Здесь важно избегать подмены понятий: те, кого в России называют «продюсерами», — менеджеры, промоутеры, импресарио — на самом деле к этой профессии не имеют никакого отношения. У них попросту нет знаний, чтобы что-то создавать, чтобы быстро «раскусить» тот или иной жанр и сгенерировать в рамках этого направления свою идею, создать собственный проект — свежий, интересный, обращающий на себя внимание.
Когда я спросил, как стать студентом продюсерского факультета, то получил самый главный ответ, который не услышал бы больше нигде: обязательно владение двумя инструментами, знание гармонии, музыкальной теории, и необходим хотя бы курс музучилища.
— Что еще, помимо хорошей теоретической подготовки, важно для продюсера?
— На прослушивании и собеседовании проводилось глубокое тестирование, в том числе психологическое, ведь продюсер должен быть стрессоустойчив. Мы же работаем в нервной обстановке, иногда имеем дело с не совсем нормальными людьми (у одних сумасшествие явно выражено, у других завуалировано — всякие бывают). И умение морально выдерживать такие испытания тоже одна из черт, необходимых и продюсеру, и музыканту. Это было интересно: я получил большой опыт, который помогает мне в самых разных сферах моей жизни.
— Почему вы сменили область деятельности и ушли в классическую музыку?
— В настоящее время жанр популярной музыки стагнирует, свежие идеи отсутствуют. К тому же происходит перестройка рынка, связанная с правами на интеллектуальную собственность. Все эти жернова проворачиваются таким образом, что во всем мире альтернативные музыканты с огромным трудом находят доступ к своей публике, большие лейблы не заинтересованы, как раньше, в продюсировании, в продвижении проектов.
— А что происходило, когда популярная музыка как жанр только-только зарождалась в нашей стране?
— Это направление искусства в России возникло в 80-х, во время перестройки, и, к сожалению, его развитие не пошло по профессиональному пути, когда все заинтересованы в появлении мегамузыкантов, которые могут выйти на международный уровень.
Конечно, был Gorky Park и много других заслуживающих внимания проектов, но на сцену хлынули костюмерши, любовницы, проститутки — кто угодно, только не профессиональные вокалисты и солисты. Так появилась фонограмма.
Музыканты, умевшие играть (и я в их числе), глядя на это, уехали за границу. Те, кто остался, были в большинстве своем неучи, но с очень длинными волосами, очень модные. Казалось, что если плохо ставишь аккорды на гитаре и коряво играешь на клавишных одним пальцем, то ты рок-звезда. На самом деле это глубочайшее заблуждение: да, за рубежом в период становления жанра такую музыку исполняли криво, не всегда попадали в ноты, но там был дух времени, кураж, идеи, проявление чувств, которые раньше запрещалось выражать. Однако уже в 80-е годы выжившие группы, те, кто продолжали находиться на сцене, работали с очень серьезными продюсерами: эти люди на студии «причесывали» всё по высшему разряду и заставляли добиваться стройности пения и звучания.
Я сам принимал участие во многих сессионных записях и хорошо помню, как приходили музыканты, знаменитые, укуренные, пьяные, на кураже, наигрывали какой-нибудь трек, а потом продюсер собирал сессионщиков, меня в том числе, и ставил задачу: «Ребята, нужно сделать так, чтобы было пёрфект, чтобы отлетало от зубов».
Нам платили очень приличные деньги, мы внимательно слушали, что они там намесили, и играли всё, что эти музыканты хотели сыграть, только с очень хорошо настроенным звуком и филигранно попадая в ноты. После нашей записи команда, конечно, звучала идеально. Многие продюсеры шли на эксперимент — приводили участников группы и говорили: «А теперь послушайте и сделайте то же самое». Именитые музыканты по 12–15 часов истязали инструменты, они старались добиться нашего уровня исполнения.
В России всё это не прижилось, и волна «Ласковых маев», еще какой-то херни накрыла с головой, а то, что должно было стать рок-музыкой, смыло потоком попсы и фонограммы.
Многие апологеты «фанеры» на тот момент уже обзавелись званиями «Народный артист СССР». София Ротару не вчера начала открывать рот под фонограмму — и многие за ней пошли.
— Что происходит с сегментом массовой музыки сейчас?
— Мы отстали примерно на 25 лет.
Я называю эту болезнь «три Б»: бездарность, безобразность, безвкусие.
Мне совершенно неинтересна эстрада. Вы же пойдете гулять не на кладбище, а в парк у реки — вот и я на мертвую территорию нашей попсы заходить больше не хочу. Это не шоу-бизнес, а чистейшая грязь, просто ничего другого вам не покажут. Разве сейчас федеральные каналы возьмутся за неизвестную, но талантливую молодежь? Это тяжелая работа, которая не принесет им денег, славы, — зачем, если можно пользоваться готовым?
Да, уродливо, да, китч — но китч продается и покупается.
Потому я, несмотря на богатый опыт и немалые знания в области поп- и рок-музыки, закрываю эту тему и выбираю джаз и классику, возвращаясь к истокам (Евгений закончил Киевскую консерваторию по классу композиции. — Прим. авт.). Здесь «поезд еще едет», а там остановился. Изначально я академический исполнитель, у меня всё в порядке с владением инструментом, знанием композиции. И я продолжаю идти по этому пути, потому что сегодня классическое музыкальное искусство осталось чуть ли не единственной нишей, с которой можно работать в России: оно развивается, появляются интересные авторы и исполнители, есть возможность создавать проекты, в том числе на грани стиля и жанра.
— Пригодились ли вам ваши знания в работе на радио «Орфей»?
— Я создал авторскую программу «Музыка на грани», где исследую каждый выходной проект, сделанный на стыке жанров и стилей, например этники и джаза или симфонической и рок-музыки. Это не кавера́, а композиции с серьезной формой.
Я развиваю классическую радиостанцию, единственную в стране, и делаю ее популярной и современной, не выходя за рамки формата. Для меня это вызов — но вызов очень интересный.
Часто, говоря о классике, употребляют выражение «седина в партере». Но вот мы с пианисткой Екатериной Мечетиной (я выступил как медиапартнер) подготовили премьеру в рамках большого фестиваля MUSICA INTEGRAL. Его организовали молодые талантливые ребята, студенты разных вузов, в том числе гуманитарных, которые очень неплохо играют на инструментах. Они создали студенческое движение, популяризирующее классику. Профессионалы откликнулись, сделав большой гала в Московской консерватории.
Я планирую активно поддерживать подобные проекты, потому что все, кто стремятся к классической музыке, не имея специального образования, хотят развить свой мозг, интеллект.
И за каждого такого человека я буду бороться. Это спасение нации от духовной деградации.
— Почему вы решили уйти в другую область, а не вернуться в США или уехать в Европу?
— В США я жить не хочу. В Европе у меня есть связи, я там востребован, но в то же время понимаю, что, даже будучи вовлеченным в проекты или работая продюсером, могу бороться с дискредитацией русских. Мне от этого больно, и я хочу помочь делом. Мы сделали запись с дирижером Александром Сладковским, и мои знакомые европейские музыкальные критики хотят еще что-нибудь послушать. Это потрясающе, им не мешают русские фамилии исполнителей.
Я здесь, потому что мои знания позволяют мне быть профессиональным продюсером и хорошим музыкантом где угодно; но выполнить миссию, о которой сейчас говорю, я могу только в России.
Никогда не буду себя чувствовать спокойно и уравновешенно для творчества и созидания, просто находясь в комфортных условиях. Зато видя свою страну по телевизору, я буду понимать, что происходит чудовищная деградация, а люди принимают этот фейк за правду. Общество, особенно молодое поколение, нужно спасать от непонятных рэперов, бузовых и поющих трусов: это зомбирование и путь в никуда.
— Как финансируется радио «Орфей»?
— Многие проекты поддерживает власть, в том числе президент и его администрация. Основной инструмент — гранты, в противном случае финансирование будет мизерным.
Однако сегодня мы, единственное в стране радио классической музыки, не можем получить FM-частоты в городах, где есть консерватории и театры: бюджет не позволяет.
У нас нет такой рекламы, как у попсовых радиостанций. Мы разрабатываем программу, которая поможет решить эту проблему на федеральном уровне.
— Как вы планируете популяризировать радио?
— Я «омолаживаю» аудиторию «Орфея». Раньше у нас были бабушки-старушки, занудные теоретики, слушатели категории 50+. На сегодняшний день, после полугода моей работы, средний возраст стал 40+ и продолжит снижаться за счет привлечения молодежи.
— Вы будете организовывать конкурсы для молодых музыкантов, композиторов?
— Да, мы уже активно этим занимаемся. Более того, я устраиваю коллаборации отечественных композиторов и исполнителей с зарубежными, создавая общие проекты. Только музыканты могут сохранить связи с миром и показать на сцене, что такое искусство.
— Как вы, несмотря на долгий период работы продюсером популярной музыки, оставались в курсе того, что происходит в мире музыки академической? Ходили на концерты, слушали классику?
— Конечно, у меня огромная пополняющаяся аудиотека, в том числе очень редкие записи, не только на CD, но и на магнитных лентах. Я слушал классику постоянно, общался с музыкантами.
Да, я занимался поп- и рок-направлением, это был бизнес, хорошие проекты, за которые мне не стыдно. У меня однажды спросили, не жалею ли я о том, что потратил столько времени на тех артистов. Нет, нисколько.
Это была пора интересных экспериментов и амбициозных проектов. Но и тогда я постоянно слушал классическую музыку: я же окончил консерваторию как композитор, и это мне помогало.
Однако сегодня биться с ветряными мельницами, объясняя, что такое музыка, нет никакого смысла. Размахивать шашкой, крича: «Надо по-другому!» — не буду, поступайте, как считаете нужным. Дальше ваш поезд не проедет, поскольку вы не хотите привлечь профессионалов, которые что-то знают, могут объяснить, подсказать и научить. Крутитесь в меру своего умения.
— Чем это отличается от мира классической музыки?
— В классической музыке таких ограничений, безусловно, нет. Ты можешь показать всё, на что способен. Я люблю свое новое дело, свою радиостанцию еще и потому, что я абсолютно не ангажирован: не бывает ситуаций, когда мы должны что-то «покрутить».
— Но будучи продюсером, вы были вынуждены постоянно так делать?
— Да — и пользовался этим: ротациями, продвижением.
— Вы утверждаете, что в шоу-бизнесе без денег не могли бы раскрутить даже очень талантливых людей…
— Да, это было невозможно. Институт продюсирования умер здесь, даже не родившись.
Но в классической музыке я свободен от этого, хотя, конечно, кого-то продвигаю. «Ротационного барабана» у меня нет, тем не менее необходимо разнообразие.
Это не должна быть «патока» из мазурок и вальсов — или, наоборот, заумь, ведь радио существует не только для профессионалов, но и для обывателей — в самом хорошем смысле этого слова. Приходится балансировать, хочется, чтобы современные авторы звучали, но важно не допустить передозировки.
— К вопросу о «„патоке“ из мазурок и вальсов»: расширили ли вы фонотеку радиостанции?
— В начале моей работы у нас в коллекции было 8000 произведений, сейчас их 25 000. Я постоянно ищу новые таланты, уделяю особое внимание тому, что создается и выпускается в России.
Также наш коллектив развивает проект по восстановлению наследия великих, но забытых композиторов, таких как Голованов, Половинкин, Мосолов. Они не были обласканы советской властью, и память о них тщательно стиралась. Появляются новые персонажи, восстанавливаются партитуры, а оркестры записывают эти произведения. Слушатели получают доступ к прекрасной музыке в нашем эфире.