Из рабочей Европы в революционную Россию и обратно: Александра Коллонтай как политик
Александра Коллонтай приехала в Россию в революционном 1917-м, побывала в заключении и министром, но была вынуждена покинуть страну уже в начале 1922-го. Что она успела сделать для женской эмансипации за это время? Разбирается Ирина Меркулова.
В конце 1907 года попытка совместить самодержавие с конституционной формой правления потерпела крах, была распущена оппозиционная Дума. Новый закон об избирателях, по которому голос одного помещика равнялся голосам 30 крестьян и 60 рабочих, обнулил все усилия революционеров 1905 года. Начался период авторитарного столыпинского правления под лозунгом «модернизации страны», который продлится до 1911 года, до последнего — удачного — покушения на Столыпина. В этот период Александра Коллонтай путешествовала по Европе.
Читайте также
Ужасы Кренгольмской мануфактуры. Как Александра Коллонтай стала марксисткой
Любовь трех поколений: Александра Коллонтай и дебаты о проституции
Итогом этих поездок в 1909–1910 годах стала вышедшая в 1912 году в Петербурге книга «По рабочей Европе». Слухи о книге достигли Англии, Франции, Бельгии, Швеции и Германии, где на свой лад пересказывали особенно болезненные для каждой страны части. Эта книга поссорила Коллонтай со многими известными деятелями социалистического движения, прежде всего с Розой Люксембург: Коллонтай отмечала оппортунистические тенденции (скрытые личные интересы верхушки, противоречащие интересам рабочего класса) и рост бюрократизации партийного аппарата германской социал-демократии, а также популярность среди интеллигенции бернштейнианства, то есть отказа от идеи революции и выбора в пользу борьбы за права трудящихся через существующие институты власти.
Фигура Бернштейна важна для понимания истории марксизма: с одной стороны, ортодоксальные марксисты и социалисты считали его предателем идей Маркса; с другой стороны, его считают основоположником демократического социализма. При этом для Коллонтай, для идеологов революции 1917 года тот социализм, что предлагал Бернштейн, не выходил за границы буржуазного правосознания, а следовательно, не подходил советской модели.
В своей книге Коллонтай сделала акцент на личностях лидеров социалистических движений: обвинила в оппортунизме лидера социалистического движения в Бельгии, будущего министра иностранных дел Эмиля Вандервельде, осудила милитаризм вождя шведских социалистов Карла Брантинга. В Германии книгу так и не перевели, однако написали о ней, назвав «клеветническим памфлетом» и «сатирой на германскую партию».
В конце августа — начале сентября 1910 года в Копенгагене состоялись два важных мероприятия, в которых Коллонтай приняла активное участие: Вторая Международная конференция женщин-социалисток и VII Международный конгресс II Интернационала.
Сейчас кажется очевидным, что на всём пути борьбы избирательного права добивались для всех женщин независимо от их происхождения.
Однако это было не так: английская делегация женщин ратовала за ограниченное избирательное право, то есть за право избирать и быть избранными в парламент для женщин с определенным уровнем образования и достатка.
От каждой из стран в конгрессе приняли участие женские делегации, различающиеся по составу. Вторая конференция женщин-социалисток заявляла себя как оппозицию Конгрессу за избирательные права женщин, организованному буржуазным Международным союзом женщин в Лондоне в 1909 году, и выступала за всеобщее избирательное право женщин вне зависимости от их налогового статуса, уровня образования и прочих условий.
Отдельный блок был посвящен проблеме материнства. Представления о длительности рабочего дня остались утопией: социалистки ратовали за 8-часовой рабочий день для работниц старше 18 лет, 6-часовой рабочий день для работников и работниц от 16 до 18 лет, 4-часовой для подростков 14–16 лет, а также за полный запрет детского труда до 14 лет. Группа немецких социал-демократок предлагала ввести бесплатное питание для всех школьников во время учебы, а для необеспеченных и во время каникул.
Подобные конгрессы были по своей значимости сродни балу для людей начала XIX века. Для новичков было важно увидеть «знаменитостей» социал-демократического движения: шведских социалистов Кату Дальстрём и Эллен Кей, американку Мэй Вуд Саймонс (Коллонтай напишет, что в ней, как и во всех американцах, «чувствуется политическая школа»), основательниц женского рабочего движения в Германии Эмму Ирер и Клару Цеткин, британку Маргарет Бонфилд, австрийку «в неизменном черном платье с гладкой прической» Адельгейд Поупп, чья «умная, ядовитая речь вся соткана из блесток народного остроумия, гнева и шуток».
На конференции давали музыкальные номера, на открытии исполняли торжественные кантаты, пел хор — это могли быть оригинальные или перефразированные песни на мотив революционных песен различных народов. Вечером в зале устраивался митинг, выступления, дебаты, разговоры групп делегаток за столами. Оценка музыкального сопровождения и споры были нескончаемые, а потом снова хор — и в конце танцы. У участников таких конференций едва ли находилось и четыре часа на сон.
Соблюдалась этика общения: у каждой участницы дебатов на конференции женщин-социалисток было не более десяти минут, чтобы высказать свою точку зрения, по одному вопросу разрешалось высказываться не более двух раз.
На повестке дня стояли вопросы действий для поддержания мира, предложенных британской делегацией; борьбы с ростом милитаризации в мире, заявленной женским стокгольмским клубом Stockholm-south; спорили о запрете на работу в ночное время. Так, датские социалисты и их представительница Нина Банг были против запрета на работу в ночное время, тогда как немецкие социалистки во главе с Цеткин были за. Именно на этой конференции нашло всеобщее одобрение предложение Цеткин о праздновании международного женского дня для того, чтобы требования женщин получили как можно большую огласку.
Было и шествие демонстрантов по городу:
«Шествие демонстрантов растянулось так, что не видать ни начала, ни конца… Впереди музыка, но ее почти не слышно за мерными звуками шагов тысяч и тысяч участников процессии… Знамена красные, синие, пестрые, целый лес знамен, мерно колышутся, сливаются в пеструю подвижную стену и исчезают в серой дали бессолнечного дня… А за ними все новые и новые символы рабочей солидарности, яркие развевающиеся ленты и цветы, много цветов… Они обвивают знамена, сбегают и тянутся гирляндами вдоль идущих, они извилистыми цепями окаймляют делегации, проводя между ними цветочную границу… Цветы на платьях женщин, цветы на шляпах мужчин. <…> А лица, лица участников! Сияющие, радостные, торжественные. И женщины — их много, и дети… Снуют среди идущих, цепляются за юбки матерей и сестер, скачут сбоку, забегают спереди. А процессия все движется непрерывной стройной лентой… Есть ли ей конец? Строгие лица, темные одежды. Крупные мускулистые фигуры, одни мужчины, это металлисты. Светлые блузы, однообразные картузы с ленточками и непонятное знамя — социалистическое велосипедное общество. Женщины молодые и старые, с улыбающимися лицами и печальными, усталыми глазами — ремесленницы-швеи. А вот и знакомая группа наборщиц — идут в ногу с мужчинами. Строительные рабочие, прислуга, хоровое общество, вечерние курсы, и снова делегации районов, союзов, коопераций… <…> „Да, это сила, сила организованности“, — соглашаются теперь недавние критики».
Накануне Первой мировой войны Коллонтай находилась в Берлине. Она поселилась в пансионате на Губертус-аллее, 16, в Шарлоттенбурге, тогда еще отдельном городке близ Берлина. Неподалеку находился построенный два года назад Немецкий дом оперы, а соседкой Коллонтай по пансионату была певица Бэла Казароза, жена либретиста и театроведа Дмитрия Волкова. Казароза, псевдоним которой придумал писатель Серебряного века Михаил Кузмин, только начинала свою карьеру, сыграв несколько ролей в мейерхольдовском «Доме интермедий». Прославилась Бэла Казароза исполнением «Детских песенок» на стихи Кузмина и ярким полуцыганским-полудетским образом в кабаре «Бродячая собака». Она была на 20 лет моложе Коллонтай, казалось, как исполнительницу ее ждет большое будущее.
В Берлин Казароза приехала поправлять здоровье, тогда как для Коллонтай город был остановкой для встречи с Либкнехтами. Основная ее работа в те годы была в Лондоне: в библиотеке Британского музея она писала книгу «Общество и материнство». Голос Казарозы — она напевала, проходя по коридору пансионата, — показался Коллонтай похожим на голос сестры Адели Мравинской, оперной певицы.
Вот как Коллонтай вспоминает последние весенние дни в Берлине:
«Была весна исторического 1914 года. За обедом познакомились. Разговорились. Бэлочка была одинока в Берлине. Бэлочка хотела видеть Берлин. Не Берлин для иностранцев, а тот Берлин, что вносил в сокровищницу культуры свой огромный вклад. Берлин художественного творчества, Берлин исканий новых друзей, Берлин мысли.
По утрам мы работали. Бэлочка „распевалась“, как говорили тогда… Я готовила статью за статьей по страхованию и обеспечению материнства для Международного конгресса…
В послеобеденный перерыв заходили друг за другом.
— Поедемте на выставку?
— В Тиргартене цветут рододендроны… Вы видали? По дороге говорили, говорили о жизни, говорили о „новой женщине“. Бэлочка не была партийной, не была социалисткой, но она умела чувствовать социальную несправедливость. В то жаркое, сухое, пыльное лето 14 года, когда Европа беспечно доживала свои последние дни без кровавых ужасов войны, Берлин был особенно богат художественными выставками… Бэлочку интересовала художница рисунков пером, Hede von Trapp…».
Летом Коллонтай, как и многих русских, арестуют по подозрению в шпионаже, однако при обыске в ее квартире на Губертус-аллее найдут выданный ЦК РСДРП мандат на Женскую социалистическую конференцию и отпустят ее с условием в ближайшие дни уехать из Германии. Казароза покинет Берлин раньше, это будут последние ее годы на сцене.
В 1918 году погибнет в годовалом возрасте ее сын от первого брака, Казароза отправится на юг России и чудом избежит расстрела, когда там по подозрению в шпионаже ее арестуют большевики. А в 1929 году она покончит с собой в Берлине, узнав о романе своего мужа Дмитрия Волкова с 60-летней Ольгой Книппер-Чеховой.
Из Берлина Коллонтай приезжает в Швецию, однако оттуда ее требует выслать король Густав V, не заинтересованный в развитии социалистической сети и движения в стране. Коллонтай уезжает в Данию, а оттуда в Христианию, обосновывается в пригороде Осло Хольменколлене (теперь это часть города). В этот период она активно переписывается с лидерами движения в России и работает над организацией Международной женской конференции в Швейцарии.
«Поражение правительства и буржуазии в каждой стране должно стать лозунгом».
В феврале 1915 года в Петрограде, переименованном с началом войны с целью избавиться от всего «германского», пусть даже в названии города, подпольно распространяется брошюра «Кому нужна война?» авторства Коллонтай.
«Первое время, пока не остыла еще память, пока не смолкли пушки на фронте, о „героях“-солдатах будут помнить. Им придут на помощь грошевыми подачками и разные общества, и попечительства, и „красный крест“… Но пройдет год, другой. Настанут „мирные“ времена. Заживут народы прежней деловой, хлопотливой жизнью. Что станется тогда с „героями“? <…> А спросите любого солдата, русского ли, немца ли: за что дрались? За что проливали кровь братьев своих, рабочих и крестьян соседней страны? За что калечили людей? Не скажут, не ответят, потому что и сами толком не знают. Не то за сербов вступились, не то немцы на Россию напали. О земле поговаривали. Вначале думалось русским крестьянам-солдатам: „Идем землю у немцев отбирать“. Но скоро поняли: не в земле тут дело!.. А в чем? Мало кто понимает, мало кто осмысливает это. Не одни русские дерутся „вслепую“, сами не зная хорошенько, за что режут, колют, калечат людей? Так же точно не знают истинную причину войны немецкие, английские, французские солдаты. Спросите любого: каждый другую причину войны приведет. <…> Пошли: немцы спасать Россию от царского засилья, а французы освобождать немцев от власти кайзера… Но, как присмотришься, видишь — пока что кайзеры и цари все целы, невредимы, на местах, и власть их не поколеблена. Капиталисты нажились на войне, „заработали“ копеек по 20–40 на рубль поставок в армию, а эти поставки составляют сотни и тысячи миллионов рублей. А сотни тысяч, миллионы тех самых граждан, о ком вдруг захлопотали „великие державы“, усеяли костьми своими земли свои и чужие. В „освобождении“ ли чужого народа причина войны?»
Вернувшись в конце зимы 1917 года из поездки по Америке с докладами об идеях и стратегии Циммервальдской левой, Коллонтай поселилась в Turisthotell в Христиании (сейчас — Осло). В ночь на 4 марта к ней в номер постучит конторщица отеля фрекен Дундас с криком «Царь пал!». Так потеряли актуальность написанные Коллонтай и так и не отправленные в Петроград брошюры в стиле Салтыкова-Щедрина «Нужен ли нам царь?» и «Кому нужен царь?». В этих текстах она сближает сатирическое с этическим, вносит фольклорные мотивы, заимствует сюжеты у Твена и из народных сказок. Этими популистскими, как мы можем сегодня воспринять их, текстами Коллонтай объясняет систему отношений в государстве и то, каких изменений хотят добиться большевики, разрушив миф о монархическом государстве как акторе социальных преобразований и разрушив само это государство. К Коллонтай в Христианию приезжают Яков Ганецкий и Александр Парвус: устраиваются переговоры о возвращении Ленина из Швейцарии в Россию.
В конце марта 1917 года Коллонтай прибывает в Петроград и останавливается у своей подруги, писательницы Татьяны Щепкиной-Куперник. Первое, что она делает, звонит в издательство «Правда», ее принимают в штат. Второе — пишет письмо Ленину и Крупской:
«Народ переживает опьянение совершенным великим актом. Говорю народ, потому что на первом плане сейчас не рабочий класс, а расплывчатая, разнокалиберная масса, одетая в солдатские шинели. Сейчас настроение диктует солдат, солдат создает и своеобразную атмосферу, где перемешивается величие ярко выраженных демократических свобод, пробуждение сознания гражданских равных прав и полное непонимание той сложности момента, какой переживаем. Среди лихорадочной сутолоки, среди стремления создать, построить что-то новое, отличное от прежнего, слишком громко звучит нотка уже достигнутого торжества, будто дело сделано, закончено. Не только недооценивается притаившийся, но, конечно, далеко не добитый внутренний враг, но, несомненно, не хватает у наших, и особенно у Совета Рабочих и Солдатских Депутатов (Исполнительный Комитет), решимости и политического чутья продолжать начатое, закрепляя власть за демократией. „Мы уже у власти“ — таково самодовольно ошибочное настроение у большинства в Совете. И этим опьянением достигнутыми успехами, конечно, пользуется гучковское правительство, склоняясь лицемерно перед волей и решением Совета в частностях, но, разумеется, в основном и, главное, в вопросе о войне, удерживая в руках своих „бразды“ правления. Такое опьянение достигнутым — естественно. Внешне жизнь резко, неузнаваемо изменилась. Это сплошной праздник демократии, неумолкающий гимн свободе. Шествия, манифестации не прекращаются. В Совете (помещение Государственной думы) целый день идут митинги, преимущественно для солдат, но приходят и гимназисты, и прачки, и дворники, и извозчики».
Дворников припомнит Коллонтай писательница Зинаида Гиппиус в дневнике в декабре 1917 года, когда Коллонтай будет назначена министром:
«Вчера был неслыханный буран. Петербург занесен снегом, как деревня. Ведь снега теперь не счищают, дворники на ответственных постах, в министерствах, директорами, инспекторами и т. д. Прошу заметить, что я не преувеличиваю, это факт. Министерша Коллонтай назначила инспектором Екатерининского Института именно дворника этого же самого женского учебного заведения».
Брошюра «Кому нужна война?» будет приобщена к заведенному на Коллонтай уголовному делу о беспорядках в Петрограде 3–5 июля 1917 года. Коллонтай обвинят в насильственном посягательстве на изменение установленного основными законами образа правления или порядка наследия престола или отторжение от России какой-либо ее части, что наказывалось смертной казнью или каторгой, если подобное посягательство обнаружено в самом начале.
Из протокола ознакомления с брошюрой «Кому нужна война?»:
«Автор развивает мысль, что „лозунг воевать из-за отечества“ неправилен, так как у рабочего отечества нет… Отечество есть у генерала, у помещика, у купца, у фабриканта, у всех тех, кто носит в кармане туго набитый кошелек. Им, богачам, толстосумам, отечество дает права и привилегии, о них заботится государственная власть».
12 июля Коллонтай будет помещена в женскую тюрьму в финском городке Торнио, по месту ее задержания, а затем переведена в Выборгскую женскую тюрьму как обвиняемая по делу об июльском восстании — вооруженном выступлении рабочих 3–5 июля против государственной власти. Как свидетелей допрашивают сопровождающих: подругу детства Зою Шадурскую и журналиста Иосифа Колышко. На втором допросе Коллонтай следователь покажет ей фотографию Фюрстенберга-Ганецкого, показания Коллонтай будут краткими:
«Лицо это мне знакомо, но я считаю излишним давать в дальнейшем какие бы то ни было показания и не желаю назвать фамилии этого лица».
Вероятно, следователи хотели уличить Коллонтай в получении иностранных денег за антивоенную агитацию с целью победы Германии и в целом за саботаж на фронте. Ганецкий занимался импортом в Россию медикаментов для фронта.
«Мы не пацифисты. Мы противники империалистических войн из-за раздела добычи между капиталистами».
Показания прапорщика 1-го пулеметного полка, в котором пропагандировала антивоенные идеи Коллонтай:
«Я состою временно командующим 7-ой ротой 1-го пулеметного полка, который, как известно, выступил вооруженным 3–4 сего июля. Этому выступлению полка предшествовали усиленная агитация и пропаганда среди солдат, которая велась постоянно многими лицами, из которых я лично могу назвать известную большевичку Коллонтай. Она приезжала к нам в полк в апреле месяце и на собранном в ожидании приезда Ленина полковом собрании произнесла речь, в которой доказывала ненужность войны, говоря, что она навязана нам капиталистами и империалистами, что в Германии сражаются с нами те же рабочие, которые охотно положат оружие, если это сделаем мы, призывала к братанию с немцами, к свержению Временного правительства и передаче всей власти Совету рабочих и солдатских депутатов, доказывая, что министры наши — капиталисты и как таковые не способны защищать интересы народа и что это могут сделать только солдаты. Эти призывы Коллонтай оказали сильное влияние на поведение и настроение солдат, и уже в том же собрании один из наших офицеров, фамилии его не помню, выступивший с газетой, в которой была напечатана статья Плеханова, посвященная текущим военным событиям, был жестоко освистан солдатами, и после собрания солдаты вынесли резолюцию о непосылке маршевых рот на фронт».
Показания против Коллонтай давала в числе прочих сестра милосердия Евгения Ивановна Шеляховская, «неоднократная слушательница речей Ленина, Зиновьева и Коллонтай». Показания Шеляховской отражают стремление власти дискредитировать большевиков как провокаторов на содержании у Германии. Следователи надеялись раскрыть финансовые источники и уличить Коллонтай в переправке немецких денег. Впрочем, всё, что получилось изъять у Коллонтай и Шадурской, — это грим, который они везли из-за границы своей подруге, актрисе Вере Юреневой, и пару купленных в Скандинавии ботинок.
Сестра милосердия Шеляховская свидетельствовала, что 21 апреля 1917 года у дома Кшесинской за антивоенную агитацию и поддержку большевиков людям платили по 10 рублей:
«У дома Кшесинской я была очевидицей раздачи денег для призыва свержения правительства. Смотрю, мужчина интеллигентного вида, в большой шляпе, в черной косоворотке и пиджаке раздает по 10 руб. и говорит, что нужно собраться туда-то (было указано место), где будут розданы плакаты и вы будете призывать: «Долой правительство», «Долой министров-капиталистов», «Смерть буржуям-капиталистам», «Долой войну», «Против наступления», «Германцы — это наши братья», «Война нужна буржуазии». По-видимому, раздавая десятирублевки, у него их не хватило, и он пошел в дом Кшесинской, вошел в ворота дома, пробыл минут 15–20, а я все смотрю, что будет дальше. Смотрю, этот же мужчина вышел из дома Кшесинской с деньгами — десятирублевками — и стал продолжать раздавать при таких же обстоятельствах, как выше объяснено. Было много подростков, а мужчина этот раздавал и им, причем мое внимание обратили выкрики таких подростков: «Дяденька, дай и мне, и я буду кричать: „Долой правительство“, „Долой войну“» и т. д. <…> Что касается событий 3–5 июля, то очевидицей их не была, но мне известно, что этого числа событие было подготовлено также путем подкупа деньгами.
9–10 июля на Финляндском вокзале меня встретила сестра милосердия, фамилию спросить было ни к чему, разговорились, и она мне рассказала следующее. В ее присутствии было арестовано несколько солдат, и выяснилось, что среди них было несколько переодетых солдат, у которых были найдены деньги, и на расспросе они сознались, что за выступление 3–5 июля они получали по 40 руб. в день. Один из «действительных» солдат, когда его стали обыскивать и нашли 80 руб. денег, то он заявил, что эту сумму получил за два дня за выступление также 3–5 июля, сказав: «Что же, почему же за такие деньги и не пострелять». Все эти факты мне были переданы сестрой милосердия при таких обстоятельствах, которые исключают всякое сомнение в правдивости их.
Были и другие факты. Будучи сама очевидицею происходившего на моих глазах у дома Кшесинской 21 апреля, а с другой стороны, зная то, что мне передавали про события 3–5 июля, я положительно и самым категорическим образом удостоверить могу, что пропаганда о выступлении вооруженном с лозунгами о свержении правительства и приостановлении военных действий против Германии и Австрии велась на деньги путем подкупа. На вопрос, из какого источника, я могу ответить, что это — первоначальный источник из Германии. У меня даже имеются некоторые факты, которые, прежде чем передать Вам, должна проверить. Мое внимание всегда останавливало явление, знаю я многих лиц нуждающихся, и как только стал «большевиком», смотрю, — метаморфоза — обладают средствами и даже большими. Узнаю, смотрю — посещают Ленина и Зиновьева. Совпадение поразительное«.
Пока Коллонтай была в заключении, ее избрали в состав Центрального комитета партии большевиков. В тюрьме Коллонтай переживает сердечный приступ. 17 августа поступает прошение от сына Александры, Михаила Коллонтая, об освобождении ее по состоянию здоровья под залог в пять тысяч рублей и под поручительство Максима Горького.
Выйдя из заключения, Коллонтай приступила к работе: в ноябре 1917 года был введен запрет на ночные смены для женщин, декретный отпуск и выплаты. С 16 по 21 ноября 1918 года состоялся Первый Всероссийский съезд работниц и крестьянок, в котором приняли участие 1147 делегаток из всех губерний России (10% из них были женщины из деревень).
Обсуждались организация домов материнства и младенчества, трудовая школа, работа с беспризорными детьми, семья и коммунистическое государство, работа в домашнем хозяйстве и хозяйстве народном, отношения работницы и церкви, борьба с проституцией, а сам съезд должен был мотивировать женщин к политической активности на местах. В целях реализации его решений на основе местных и центральных партийных органов создавались районные комитеты по пропаганде и агитации среди женщин — женотделы.
Ленин считал, что в мирной жизни именно женщинам суждено сыграть главную роль в устройстве коммунистического быта. Так, женотделы стали контролировать питание учеников школ, распространение пайков и помощи красноармейцам, их вдовам, инвалидам, искали новое жилье тем, чьи дома были разрушены в период войны.
Но улучшение быта было лишь малой частью в работе женотделов — на них лежала задача повышения грамотности населения, культурного уровня, они организовывали тематические лекции, театральные студии, кружки и клубы по интересам, кинопоказы.
Изначально главой по работе женотделов была назначена Инесса Арманд, но после ее внезапной смерти в 1920 году этот пост заняла Александра Коллонтай. Главными целями женотделов была борьба с неграмотностью, в том числе в быту (гигиена материнства, знания о распространении заболеваний), борьба с предрассудками и верованиями, повышение качества жизни женщин. Среди мужчин также проводилась работа по культуре общения и взаимодействия с женщинами, в прессе 1920-х годов осуждались домашнее насилие, предрассудки по отношению к женщинам и фемицид.
Коллонтай будет заведовать женотделами менее двух лет. Под ее руководством по России в 1920 году курсировали агитпоезда, приуроченные к «Неделе ребенка», — в них врачи, акушеры и агитаторы распространяли информацию о базовых правилах гигиены, обращении с ребенком, болезнях. Коллонтай распространила деятельность женотделов на территории Киргизской, Башкирской, Туркестанской АССР и Азербайджана. Женщины Востока объединялись в трудовые артели, эмансипация шла маленькими шагами, пока еще рано было говорить о совместной работе мужчин и женщин, но сам факт активности женщин и их заинтересованности имел огромное значение.
В последние месяцы нахождения Коллонтай в России состоялись женские съезды в Азербайджане и Грузии. В феврале 1921 года — Первый съезд работниц Азербайджана, в июне того же года — Первый беспартийный съезд трудящихся женщин Грузии. Коллонтай не присутствовала ни на одном из них, но отправила участницам съездов телеграммы. На съездах говорили о том, что «советская власть явилась родной матерью для женщины Востока, что до сего времени мусульманская женщина не знала даже о жизни своей соседки, а теперь будет разбирать вопросы и нужды всей страны. От нас ожидают освобождения все женщины Востока».
В 1921 году Коллонтай вместе с единомышленниками Александром Шляпниковым и Сергеем Медведевым создала «рабочую оппозицию» — фракцию партии большевиков, выступающую против засилья бюрократов в госаппарате и требующую передачи профсоюзам управления народным хозяйством, и стала автором ее программного текста («О рабочей оппозиции«).«Рабочая оппозиция» критиковалась Лениным, он боялся раскола партии, пропаганда идей «рабочей оппозиции» была запрещена на X съезде партии в марте 1921 года. Более того, товарищи Коллонтай по этой фракции столкнулись с неизмеримо большим осуждением со стороны ЦК: на следующем, XI съезде РКП (б) в марте 1922 года поставили вопрос об исключении Шляпникова из партии, но для осуществления этого не хватило одного голоса. Коллонтай лишь пригрозили исключением. На съезде ей была дана следующая характеристика:
«Именно т. Коллонтай, проводившая в своей брошюре до X съезда РКП мысль о том, что раскол неизбежен и что необходимо для него лишь выбрать наиболее удачный момент, не отказалась после X съезда от этой линии поведения и в своих объяснениях перед комиссией XI съезда РКП (б) подтвердила, что считает неизбежным раскол, если партия не изменит своей линии, т.-е. если партия не станет на путь ошибочных и вредных для рабочего класса взглядов товарищей Коллонтай, Медведева и Шляпникова».
Вероятно, именно активное участие Коллонтай в деятельности рабочей оппозиции заставило Ленина и Сталина пересмотреть роль Коллонтай и лишить ее возможности влиять на политические процессы внутри страны. Для партии после 1920 года стало важным заменить прежних, пусть даже и активных участников, красноречивых и образованных, нередко, как Коллонтай, выходцев из буржуазии, выходцами из народа, теми, у кого не будет ярких политических амбиций. Кронштадтское восстание в марте 1921 года закрыло вопрос об оппозиции внутри партии.
Летом 1921 года Александра Коллонтай читает один из последних своих рефератов — «О партийной этике. Мораль как орудие классового господства и классовой борьбы». С середины 1921 года она уже не оказывала значительного влияния на внутреннюю политику Советского Союза в отношении женщин и нового быта. Обещанное ею утопическое будущее для женщин столкнулось с прагматизмом Ленина и общим кризисом, охватившим страну в 1920 году. В ситуации войны, голода и бандитизма, распространившегося к 1921 году на все губернии, невозможно было продуктивно работать в сфере улучшения прав и увеличения самосознания женщин.
В январе 1922 года Коллонтай попросила отпуск для литературной работы. Формально оставаясь в должности секретаря Международного женского секретариата Коминтерна, она так и не смогла вернуться к руководству женотделами. По инициативе Сталина Коллонтай направили на дипломатическую работу в Норвегию в должности торгового советника. Ее знание языков, политический опыт, партнерские и дружеские связи в Скандинавии и умение договариваться сыграли важную роль в ряде торговых и дипломатических решений. В Россию Коллонтай вернулась лишь в марте 1945 года.