От пропагандистского листка кардинала Ришелье до закона о свободе печати: как французская пресса обретала независимость
Газеты во Франции начал издавать Ришелье: ему нужен был пропагандистский рупор для укрепления собственной власти. Французской прессе предстояло бороться за независимость следующие два с половиной века — вплоть до 1881 года и с переменным успехом. О том, как это было, рассказывает Дина Буллер.
Часть I. До Наполеона
Если коротко: хотите свободную прессу? Хотите дальше. А пока не забудьте получить патент на выпуск газеты и показать цензору тексты — у нас тут авторитарная система печати вообще-то.
Французская журналистика обычно производит на неискушенных студентов двоякое впечатление. С одной стороны, на лекциях часто звучат слова «первый в мире»: первое в мире периодическое политическое издание, первый специализированный журнал, первый военный журналист (по имени Людовик XIII), власть первой поняла, что кто владеет информацией — владеет миром. Недаром эти слова некоторые приписывают кардиналу Ришелье.
С другой — Франция же выглядит мировым аутсайдером. Регулярно выходящие газеты там появились позже, а журналистика развивалась медленнее, чем в других странах типа Германии, Англии или Голландии. Но давайте по порядку.
Париж, 1611 год. Книгопечатник Жан Ришар решает, что люди любят читать не только литературу, но еще и тексты о себе, и открывает журнал. Много времени этой ветви своего бизнеса он не уделяет: «Французский вестник» выходит раз в год. Контент — рассказы о самых важных новостях Франции и Европы в целом.
В 1624 году главой правительства становится Ришелье. Можно сказать, фактическим главой страны тоже — монарх ему попадается довольно мягкий и доверчивый. Идея периодического издания Ришелье в целом нравится, только желательно, чтобы оно было подконтрольное. И во главе «Французского вестника» оказывается его человек — монах ордена капуцинов отец Жозеф.
Отец Жозеф руководит ежегодником до 1638 года (продолжать выполнение обязанностей не может в связи с прекращением физического существования). Под его началом «Вестник» претерпевает ряд метаморфоз и в результате сильно политизируется. Разумеется, в нужную кардиналу (и короне) сторону. Одно плохо: номера в год маловато для управления общественным мнением.
После смерти отца Жозефа журнал печатается еще десять лет, но Ришелье уже потерял к нему интерес. Его новый эксперимент — газета. Рупор, так сказать, авторитарной власти.
Нужен компетентный и лояльный редактор. Выбор падает на Теофраста Ренодо. Он вообще-то врач по образованию, но оказывается достаточно разносторонним человеком, чтобы в своих путешествиях по Европе листать местную прессу. Ришелье решает, что на роль главреда Ренодо годится.
Первый номер расходится по Франции в мае 1631 года. Называется газета… La Gazette. (Кстати, знаете, откуда вообще появилось это название? Была такая мелкая монетка в Италии, за нее можно было купить листок с информацией.)
На старте тираж La Gazette — триста номеров раз в неделю. Сейчас звучит смешно, но для тогдашней Франции такое количество считалось о-го-го. Тем более скоро номеров стало больше: 800, 1200, три тысячи… Это всё за год. Периодичность тоже выросла — до трех раз в неделю.
Много материала, чтобы заполнять двенадцать полос, не требуется: формат газеты тогда был небольшим, примерно такого же размера, как современные тетради.
Кроме указов и придворных сплетен публикуются объявления, реклама (платная) и зарубежные новости. Надо сказать, собирали их довольно оперативно. Например, информация из Рима и Праги приходила с двухнедельным опозданием. О событиях в России Ренодо узнавал через два месяца.
Для La Gazette много писали Ришелье и сам монарх. Людовик XIII отвечал за заметки о военных походах и подвигах. Печатался инкогнито, а его творения Ренодо не стеснялся править.
Удается обеспечить газетой и провинциалов, не всё же парижанам просвещаться. Делали это так: несколько номеров отсылали в местные типографии, а уж те сами занимались перепечаткой. Выходило дешевле, чем отправлять почтой весь тираж. И бумага экономилась: местные издатели уменьшали шрифт.
La Gazette успешно пережила и Ренодо, и Ришелье, и французскую монархию. Стала называться «Газетой Франции», начала выходить ежедневно и закрылась только в 1915 году.
La Gazette — только первая ласточка, вскоре появляются другие: «Журнал ученых» французского министра финансов Кольбера, первый научный журнал в мире, сверхпопулярный благодаря развлекательности и непринужденному стилю «Галантный вестник» (там впервые публикуют «Спящую красавицу» Перро), «Парижская газета» химика Антуана Алексиса Каде-де-Во. Во второй половине XVIII века появляется региональная пресса, редакторы-парижане перестают быть монополистами. Но это всё детали.
Главное — система печати. Исследователи вполне справедливо называют ее авторитарной.
Просто так начать издавать газету нельзя — надо получить лицензию. Которая, разумеется, дается не раз и навсегда, поэтому в любой момент может быть отозвана. Непочтительно отзываться о короле, государстве и религии нельзя. Публиковать материалы, не прошедшие цензуру, нельзя. Распространять карикатуры нельзя. Гравюры можно, но не все, вдруг там разврат какой-то. Памфлеты и газеты из Англии — зло, их зачастую сжигали еще на таможне. Что еще можно? Ну, вот новая директива вышла, опубликуйте.
Согласно королевской декларации 1757 года, высшая мера наказания (то есть смертная казнь) полагалась тем, кто «будет изобличен в составлении и печатании сочинений, клонящихся к колебанию порядка и спокойствия государства».
Процветанию прессы такие ограничения не способствовали.
За год до начала Великой французской революции выходило 80 газет и журналов общим тиражом около 70 тысяч экземпляров, а цензоров уже тогда насчитывалось сто с лишним душ. Читали прессу чуть больше полумиллиона человек.
Но ситуация резко поменялась. В 1789 году журналистам стало можно всё, включая открытые призывы к насилию, убийствам и погромам. И их частенько можно было увидеть на страницах французских газет — многие издатели оказались ультрареволюционерами. Интересно почему…
На радостях случился бум прессы. Буквально за несколько недель возникло 250 новых изданий, уже через пару лет во Франции было пятьсот с лишним журналов и газет на любой вкус. Более того, свободу печати закрепили в Декларации прав человека и гражданина.
Но недолго музыка играла — начался якобинский террор, и не в меру свободных журналистов снова начали гильотинировать. Вот выдержки из моего университетского конспекта:
«1793. Закон „О подозрительных“. Истреблять всех „партизан тирании“ и врагов свободы. Как определить, что человек партизанит в пользу тирании? А на глазок.
- Ограничительный закон. Имя и адрес типографщика и автора на любом издании, иначе тюрьма или ссылка.
- Закон. Казнь для всех, кто выступит за восстановление старых порядков».
Некоторые не слишком принципиальные газетчики использовали новые законы в личных целях — чтобы устранять конкурентов. Не надо было даже особо заморачиваться с доказательствами, достаточно просто подать сигнал: мол, такой-то журналист призывает к реставрации монархии, примите меры. И несчастный отправлялся на эшафот.
Впрочем, дальше всё стало еще чудесатее. 17 января 1800 года вышел консульский закон о газетах. Автор — Наполеон Бонапарт.
Часть II. Наполеон у власти
Вкратце: если пресса не будет служить власти, то на кой черт она нужна? Поэтому давайте прикроем почти все издания, сейчас их трудно контролировать. И добавьте больше пропаганды. Больше. Еще больше. Слишком много? Да бросьте. Слишком много не бывает.
Декрет состоял из нескольких параграфов. Если коротко, то выглядел он так:
Параграф 1. Оставить тринадцать газет из семидесяти с лишним и строго их контролировать.
Параграф 2. Министр полиции имеет право следить за редакторами, настроениями журналистов и писать обо всем этом доклады. И побольше внимания региональной прессе.
Параграф 3. Создавать новые газеты на территории Франции строжайше запрещено. Париж, провинция — всё едино.
Забавно, что при этом Наполеон не использовал слово «цензура», а должность цензора называл постыдной.
Следующий шаг — создание Бюро общественного настроения. Согласитесь, звучит как что-то из Оруэлла. Этот многоуважаемый орган мониторил отношение французов к режиму и заодно контролировал газеты. Вдруг кто-то смеет не выполнять высочайшие указания.
В штате любого издания теперь присутствовал цензор. В штате — это в смысле из бюджета газеты ему и платили. Даже сумма была официально закреплена: одна шестая всего дохода. Разумеется, получалось намного больше, чем зарплата рядового газетчика или даже редактора.
Еще все газеты должны были ориентироваться на официальное издание. Таковым Наполеон объявил Le Moniteur Universel (переводят как «Всеобщий инструктор» или «Универсальный вестник»). Основал газету издатель и журналист Шарль-Жозеф Панкук еще на заре революции.
Он же сделал свое детище популярным: «Инструктора» читали не только во Франции и других европейских странах, но даже за океаном — в Америке. Редакция старалась быть непредвзятой, поэтому писала про всё и всех: монархию, конституцию, жирондистов, якобинцев.
В 1798 году Панкука не стало, и Наполеон решил, что проще взять что-то готовое и известное, чем прокачивать газету с нуля. Нейтральность уступила место пропаганде.
Думаю, не нужно объяснять, зачем всё это было нужно. Наполеон очень боялся потерять власть. Свободная пресса, по его мнению, обязательно стала бы оружием в руках врагов Республики. Люди могут быть не согласны сами по себе, а не из-за тлетворного влияния заграницы? Да нет, бред какой-то.
Многие источники цитируют фрагмент письма, которое Наполеон отправил министру Фуше в 1805 году:
«Пусть даже останется только одна газета, но безупречно верная мне. Время революции прошло, и я не потерплю, чтобы во Франции осталась хотя бы одна газета или партия, которая бы раздражала меня или выступала против моих интересов».
Писать о революции нельзя. Писать о (свергнутой) династии Бурбонов нельзя. Римского папу Пия VII не упоминать (понтифик находился под домашним арестом, фактически в плену).
Россию до 1807 года можно было только ругать. Когда заключили Тильзитский мир — только хвалить. А потом в 1811 году Наполеон решил пойти на нас войной, и похвалы закончились.
Кстати, его самого критиковать было нельзя (тут явно никто не удивился), но и лести он не любил. Когда какая-то газета переборщила с восхвалениями его гения, приказал уволить главреда.
Новый год — новый закон — новое ограничение. С 1807 года провинциальные газеты не могли публиковать авторские материалы о политике. Нужны статьи — перепечатывайте из официоза.
С того же года всю прессу обложили налогом. Одна шестая выручки теперь шла в казну. Итого на сторону уходила треть дохода, ведь плату цензорам никто не отменял.
Помните, выше я писала, что в Париже сохранилось тринадцать газет из семидесяти с лишним? Забудьте. В 1811 году Наполеон решил: тринадцать — слишком много, нам столько не надо. И их осталось четыре.
Причем осталось у государства, а не у издателей. Издатели и так вон сколько лет на них зарабатывали, государству нужнее.
Во многом Наполеон оказался новатором. Например, благодаря ему во многих обычных газетах появились военкоры. Это был ответ Наполеона Англии, которая в 1808 году посмела отправить журналиста на Франко-испанскую войну. Журналист писал, как испанцы мужественно сопротивляются захватчикам; англичане радовались и вдохновлялись (отношения Англии и Франции были, мягко говоря, натянутые), Наполеон злился.
Еще одна отличная его задумка — подкуп журналистов и целых газет из враждебных стран. Можно пропихивать дезинформацию, можно просто влиять на общественное мнение и склонять симпатии читателей на сторону Франции.
Использовались не только чужие медиа, но и свои. Одно время в Париже печатали англоязычную газету. Туда копировали материалы журналистов, относящихся к Франции и Наполеону с симпатией. Большую часть тиража отправляли в Англию для дальнейшего распространения.
А потом наступил 1815 год, и Наполеон неожиданно понял, что «каждый гражданин имеет право печатать и обнародовать свои мысли за своей подписью, без всякой предварительной цензуры». Была ли это отчаянная попытка сохранить власть, или он правда понял, что тиранов свергают, поэтому выгоднее договариваться, а не подавлять, — пусть остается на его совести.
Так или иначе, один из самых известных диктаторов планеты закончил свое императорство фактически Декретом о свободе печати.
Часть III. После Наполеона
В двух словах: по-прежнему не всё гладко, но свет в конце туннеля и свобода прессы уже виднеются.
На трон сел Людовик XVIII. Он решил, что выдумывать для журналистов что-то новое сейчас бессмысленно, и решительно откатил все законы о прессе на стадию «того, что после 1789 года, не было, отпустите и забудьте».
Цензура осталась, но только для газет и журналов тоньше двадцати полос. Мониторинг прессы взяла на себя комиссия из двенадцати цензоров. Комиссию по мониторингу прессы мониторила еще одна комиссия — девять университетских профессоров. Только они могли решить, закрывать ли издание.
Упразднил цензуру преемник Людовика Карл X. Это было в 1824 году, он едва успел трон занять. Монаршей расположенности к газетчикам хватило на шесть лет — до июля 1830 года.
Что случилось? Журналисты потребовали перемен. Самые смелые даже писали, что конституционная монархия с чисто символическим королем — отличная идея, давайте пристально ее рассмотрим, граждане.
В результате вышли пять новеньких ордонансов. Если коротко, Карл Х изменил избирательный закон, разогнал палату депутатов и восстановил предварительную цензуру. Ну и так, по мелочи: теперь лицензии на выпуск газет и журналов действовали только три месяца, после надо было получать новые. Это по сути означало, что снова пропадет вся пресса, кроме проправительственной.
Вот только журналисты успели осмелеть.
Подчиняться новым правилам отказались редакторы сорока четырех газет Парижа. А там и революция подоспела.
Результат — усиление влияния журналистики и послабления для прессы. В августе 1830 года новоиспеченный монарх Луи Филипп утвердил новую Конституционную хартию. Ее восьмой параграф официально положил конец цензуре.
На этом либерализация отнюдь не закончилась. Издателям разрешили не спрашивать разрешения у полиции перед продажей тиража, заметно уменьшились налоги и почтовые сборы. Дела журналистов теперь рассматривал суд присяжных.
Правда, через некоторое время Луи Филипп подумал, что в чем-то его предшественники были правы и печать стоит преследовать. Но слишком долго сопротивляться прогрессу он не смог — в феврале 1848 года во Франции началась очередная революция.
Журналистику лихорадило: период свободы от политического давления закончился при Наполеоне III. Потом его свергли, в 1871 году к власти пришла Коммуна — первое в мире рабочее правительство. Пресса снова освободилась, даже оппозиционеров особо не трогали. Через семьдесят два дня власть снова сменилась.
Газетчики оказались в очень интересной ситуации: касающееся их законодательство состояло из сорока с лишним законов, декретов, ордонансов и актов — всего больше трехсот пунктов, многие из которых противоречили друг другу. Даже самые опытные юристы не могли с уверенностью сказать, какие действуют, а какие можно смело сбросить с корабля современности.
Короче говоря, проще было написать новый закон, чем разбираться в наследии правителей. Так и сделали. Подготовка началась в 1878-м, работа заняла три года.
29 июля 1881 года — дата, когда во Франции появился закон о свободе печати, один из самых совершенных «журналистских» законов в мире. Он действует до сих пор.