Когнитивный диссонанс Кощея Бессмертного. Как устроены шутки с точки зрения лингвистики

Как научный мир подходит к изучению разговорного юмора

Юмор с трудом поддается определениям. Пока нет консенсуса даже в самом базовом — что же является определяющим фактором рождения шутки? С точки зрения дискурсивного анализа главное — это то, как собеседник воспринимает шутку. Когнитивная лингвистика сосредотачивается на том, как смысл рождается в отдельном разуме. Ее основатель Рональд Лангакер, однако, подчеркивал, что «индивидуальный разум — это не то место, где следует искать смыслы». Вместо этого, по его мнению, появление смыслов нужно наблюдать в социальном взаимодействии.

Дискурсивный анализ сторонится даже самого термина «юмор» и рассматривает его как явление взаимосвязанное, но не совпадающее со смешным (laughable).

Почему так? Чтобы назвать юмор юмором, заранее потребовалась бы априорная концепция, которую дискурсивный анализ обычно применяет неохотно. «Когда во взаимодействии случается смех, то, скорее всего, это юмор, но не факт», — говорит нам дискурсивная лингвистика. Во-первых, не всем людям одинаково смешно от одного и того же проявления юмора. Во-вторых, смех и смешное — это явления на стыке телесного и символического. На смешную шутку мы реагируем на уровне физиологии, но обрабатываем мы ее на уровне когнитивных процессов. Телесное проявление смеха мы можем контролировать и сдерживать, но это не отменяет факта, что нам было смешно.

Юмор как вид коллективного творчества

Когнитивная лингвистика описывает юмор в терминах дезориентированной или деавтоматизированной концептуализации. Такая концептуализация подразумевает непрототипичное использование повседневных когнитивных механизмов. То есть юмор — это творчество, материал которого — концепты, а творцы — каждый собеседник.

Взять хотя бы теорию концептуального смешения Фоконье и Тернера, которая объясняет, как рождаются творческие концептуальные структуры. А они рождаются в отдельных разговорах в результате взаимодействия воспринимаемой речи с фоновыми знаниями.

Когда мы смешиваем разные логики вместе, из этой смеси появляется новое произведение: новая логика.

Такие смеси работают не только с языком, но и с действиями. Возьмем простой пример, описанный Шоной Коулсон как «мусорный баскетбол»: игра, в которую играют два студента, бросая скомканные бумажки в мусорное ведро. Эта смесь объединяет два поля фоновых знаний. Первое включает фоновые знания из области баскетбола (о мяче, корзине, правилах игры, типах бросков и т. д.). Второе вбирает в себя представления об утилизации отходов. Игроки их комбинируют: скомканная бумага превращается в баскетбольный мяч, а мусорное ведро — в корзину. Такая смесь предлагает понимать утилизацию отходов в терминах спортивной игры и превращает ее в более увлекательное занятие. Когда два студента пытаются делать броски своими бумажными «мячами», они запускают новую смесь смыслов и вместе моделируют ее логику.

Юмор — это феномен, находящийся на стыке индивидуального познания и социального взаимодействия. Новые значения часто появляются в результате совместного достижения.

Когда собеседники шутят, они используют фоновые знания, чтобы вызвать новые смыслы, передать дополнительные значения или предложить альтернативные интерпретации происходящего.

Юмор устанавливает необычные связи, допускает нетрадиционные точки зрения, а иногда способствует появлению подрывных смыслов.

В несерьезном ключе мы можем играть с познанием, творчески его перестраивая. Мы это делаем, переходя от одной интерпретации к другой. Когда мы находим связи в неожиданных переходах, мы получаем удовольствие, ведь это целое открытие или, по крайней мере, забавный сюрприз.

Потенциально смешное создается не только ради развлечения. Как и другие формы искусства, юмор может выражать и критику, и солидарность, а может и вовсе помогать преодолевать тревогу.

Почему это смешно?

Смех — не всегда чистая демонстрация настроения. Забавность самого стимула не является единственным фактором, влияющим на качество или интенсивность смеховой реакции.

Сложно представить исчерпывающую энциклопедию смешных высказываний, потому что практически любое высказывание или действие может вызвать смех в определенных условиях. Этот факт обрекает на провал любую теорию, которая пытается связно объяснить, почему люди смеются.

Некоторые обороты речи созданы специально для того, чтобы вызывать смех публики, — например, панчлайн шутки. Несмотря на это, различие между тем, что делает и что не делает некоторые конкретные предметы юмористическими, остается неуловимым.

Всё потенциально смешное: ошибки, шутки, литературные эффекты и нетипичные выражения — использует те же когнитивные операции, что и повседневный язык. Однако потенциально смешное в разговоре зачастую подчеркивается. Шуточные высказывания обычно отделены от окружающего серьезного дискурса особым оформлением и контекстом, «шутливым ладом».

Настройка на шутливый лад

Джон Хайман утверждает, что при сарказме говорящие отделяют себя от того, что они говорят, одновременно передавая метасообщение «я не имею это в виду». Это метасообщение передается с помощью «разделительной сцены», которая тем или иным способом сигнализирует о том, что говорящий ставит себя на расстоянии от того, что он говорит. Разделительную сцену нужно искать в контексте. Она маркирует любое действие или высказывание как вымышленное, постановочное, не имеющее влияния на реальный мир.

Несерьезность может «подстраховать» потенциально обидные высказывания. Шутливый лад позволяет отказаться от прямого смысла своих слов, предупреждая потенциальный ущерб отношениям.

В серьезном разговоре темы сменяются в соответствии с онтологической логикой, в то время как в шуточной последовательности темы связаны между собой достаточно ассоциативно. Это позволяет «выживать» связям между темами, которые в противном случае были бы подавлены нормами или логикой реальной жизни. Возьмем, к примеру, смесь фоновых знаний по принципу иконичности.

Друг в гостях у семейной пары наблюдает, как жена снимает шерстинки со свитера мужа. Внезапно друг подмечает неочевидную связь с прототипичным (иконичным) действием — грумингом у млекопитающих. Если он озвучит это серьезным тоном, то рискует задеть чувство собственного достоинства хозяев, ведь он косвенно сравнит их с обезьянами. В несерьезном же тоне риск испортить отношения гораздо меньше, но никогда не равен нулю, потому что шутка может просто прийтись не к месту.

В разговоре настройка на шутливый лад может выглядеть как легкое изменение тона или стиля речи, улыбка, преувеличенная жестикуляция… В общем, любой сигнал, который собеседник в состоянии считать.

Чтобы создать юмористический контекст, недостаточно просто подать сигнал. Нужно добиться «несерьезной» атмосферы. Элизабет Холт считает «несерьезность» результатом сотрудничества участников. То есть если нам удается шутить вместе, значит, мы нашли контакт. Возможно, нам даже не всегда нужно будет давать сигнал для шутки: мы просто шутим, потому что осознаем, что прекрасно понимаем друг друга. Забавность — это «совместно согласованное коммуникативное достижение».

Структура шутки

Самая известная практика, вызывающая смех, относится к области жанра — шутка. Харви Сакс фокусируется на последовательностях, из которых она состоит: вступление, рассказ и реакция.

Во вступлении шутка объявляется и может даже оговариваться ее авторство. Тут может прозвучать предупреждение о характере шутки, особенно если она похабная или затрагивает деликатную тему. Вступление работает как стоп-кран, останавливающий привычный ход беседы, чтобы войти в режим несерьезности. Оно может работать и как сигнал о том, что «смех желателен в ответной реплике, и это должно произойти при распознавании панчлайна».

Панчлайн знаменует собой завершение рассказа и место, где должна возникнуть реакция, смех.

Для Харви Сакса шутки работают как экспресс-тесты на понимание. Их смысл должен оставаться неявным, чтобы слушатели своим смехом показали, что смогли его разгадать. Если смысл лежит на поверхности — шутку можно назвать плоской и неинтересной. А если слишком глубоко — мы рискуем оставить наш панчлайн неразгаданным публикой.

Слои юмора

В шутках всегда есть больше одной интерпретации. Первая — очевидная и легкодоступная. Это дословное понимание высказывания, скорлупа. Другая интерпретация закодирована глубже, в сердцевине.

Гипотеза градуированной насыщенности построена на доступности слоев шутки. Тут можно представить себе не только скорлупу и желток, но и иглу в яйце, яйцо — в зайце и так далее, как у Кощея.

Только у лингвистов эти уровни — это спрятанные и явные значения. Самое насыщенное значение — самое доступное. Остальные можно «расколоть» с помощью контекста и знания сторонней информации. Явное значение доступно для понимания на автопилоте, независимо от контекста и уровня предубеждений слушателя. Все другие значения как раз зависят от того и другого.

Герберт Кларк тоже видит юмор слоями. В своей теории он демонстрирует слой базовый и слой постановочный. Ирония (и аналогично тизинг) опирается на совместное притворство: собеседники осознают многослойность и постановочный характер первого слоя.

В качестве примера приведем отрывок из разговора супружеской пары о том, сколько муж берет за частные уроки, который, по сути, сводится к использованию слова «дешевый»:

Кен: …и я дешевый.
Маргарет: Я всегда чувствовала это в тебе.
Кен: Ой, заткнись (смеется).

Как по чувству юмора узнать о собеседнике немного больше?

Восприимчив ли наш собеседник к невзгодам, или он скорее стрессоустойчив? Социолингвист Гейл Джефферсон показала, что люди, рассказывающие о проблемах, используют юмор, чтобы продемонстрировать сопротивление своим бедам. А если их слушатели не считывают нотку юмора и воспринимают всё на полном серьезе, то так они сигнализируют о своей восприимчивости к неприятностям.

Когда мы смеемся над своими проблемами, смех выполняет функцию ограждения, позволяя говорящему дистанцироваться от сказанного. Если слушатель это понимает и разделяет смех, значит, он не чужд некоторым стратегиям стрессоустойчивости.

Стремится ли собеседник к близости? Если он реагирует на деликатные рассказы смехом или обостренными комментариями, он демонстрирует свое соучастие. Мы оказываемся в одной команде, потому что нас забавляют одни и те же вещи. Так может возникнуть близость. В подобной ситуации смех смягчает реакцию на потенциальные нарушения норм.

Кроме того, шутки отвлекают собеседников от сути дела и, как следствие, влияют на организацию разговора. Если наш собеседник много шутит во время, казалось бы, важной и серьезной беседы, может, он отчаянно хочет сменить тему.

Смех любит контраст

Многие лингвисты утверждают, что юмор базируется на контрасте значений. Этот контраст они называют инконгруэнтностью и определяют его как «несоответствие между двумя идеями в самом широком смысле».

Когда публика интерпретирует и концептуализирует высказывание, она ищет несоответствие между тем, что говорится и что подразумевается. Вот наглядный пример:

— Что сказала ваша жена, когда увидела, как вы целуетесь с другой женщиной?
— Хотите верьте, хотите нет, но ничего. А эти два передних зуба… Я уже давно хотел от них избавиться.

Эта очевидная шутка заключается в контрасте между тем, что собеседник ответил и что случилось на самом деле. В приведенном примере комедию играет сочетание двух несочетаемых реакций жены на измену: пассивной и крайне агрессивной одновременно.

Сочетание несочетаемого подразумевает нарушение нормы, и это нарушение, в свою очередь, чревато когнитивными диссонансами. Теми самыми, которыми мы любим щекотать себе нервы. Когда мы объясняем шутку (по крайней мере, у себя в голове), мы разрешаем когнитивный диссонанс создавшегося контраста и освобождаемся от его напряжения.

В очевидных шутках когнитивный диссонанс разрешается слишком быстро или вообще не успевает возникнуть, поэтому они становятся несмешными, но базовый механизм действия любой шутки по своей сути одинаковый.

Когнитивный диссонанс может быть вызван не только сюжетными контрастами, как в примере выше. Мы испытываем дискомфорт от нарушений языковых конвенций, поэтому языковые игры тоже потенциально вызывают смех. Любые закономерности наших знаний о мире, будь то речевые, жанровые или социальные, — это нормы, которые потенциально могут быть умело нарушены в разговоре для детонации смеховой реакции.

Нарушить норму — раз плюнуть. Нарушить ее умело, чтобы вызвать и красиво развязать когнитивный диссонанс собеседника, — целое искусство.