В позе прачки

Невозможно осмыслить труд, который мои женщины вложили в стирку за эти годы. Мокрый хлопок оттянет руки даже мужчине, каждую штуку стирать отдельно, да так, чтобы отошло. Майки со следами пота подмышками, трусы в пятнах, носовые платки, полные сухих соплей. Засаленные воротнички сорочек, летом в городе они за час набирают копоти и пыли. Стирают над ванной, согнувшись в три погибели, и руки часами в мыльной от порошка воде. Поверхностно-активные вещества кожи не смягчают, как вы понимаете.

Первую стиральную машину «Волна» купили только году в восемьдесят шестом. Это была капризная дура с вертикальной загрузкой, без конца в ремонте. Крохотная центрифуга теряла баланс, чуть набрав оборотов, и начинала грохотать, ее сразу выключали.

В итоге «Волна» эта жизнь в семье ничуть не облегчила, а стирка руками никогда не кончалась. Я строгал на ручной терке хозяйственное мыло — очередной артефакт советского быта: мама его бросала в воду, может, порошок не справлялся, или еще зачем. Хорошо, если кусок свежий, тереть каменное, как пемза, мыло — удовольствия мало. За редким немецким порошком «Лоск» стояли посменно всей семьей, его считали лучшим изобретением со времен пенициллина.

Белье мы сушили на длинной лоджии; а во дворах домов серии К-7, или хрущевок, стояли сварные рамы для белья, перетянутые веревками. Хозяйки поглядывали, чтобы вещи кто-нибудь не упер. Таков был уклад послевоенного поколения, ушедший вместе с гражданами в парусиновых кепках за столиками для домино.

Раз в месяц вся семья отправлялась в прачечную, стирать постельное белье. Кто-нибудь помнит это эпическое событие?

В моем районе было две прачечные самообслуживания, обе прямиком из готических историй вроде «Падения дома Ашеров»: кирпичные усталые халабуды со скрипучими дверями и плесенью внутри. Там была эталонная тетя-кассир в халате — попроси у такой сдачи и узри библейскую ненависть. Гораздо позже я понял, что моя семья следила за чистотой почти маниакально: белье меняли не реже раза в неделю, и за месяц мы впятером грязнили килограммов семь простыней, наволочек и пододеяльников. Тащить их в клетчатых сумках было мужской задачей, то есть моей и папиной. В прачечной стояли напольные весы, если белья выходило больше положенного, приходилось доплачивать. Никто никогда не заканчивал стирку вовремя, мы сидели в коридоре на дерматиновых лавках и ждали, пока освободится машина. Развлекались разговорами друг с другом.

Зал стирки был выложен красной плиткой, тысячи людей вытоптали на полу дорожки. Пахло паром и стиральным порошком, а по полу бежали мыльные ручейки. В углу стояла чугунная ванна, полная крахмального варева. Стиральные машины с огромными окнами походили на стимпанк-декорации, кашляли паром, рассохшиеся прокладки пропускали струйки или блевали пеной, если насыплешь лишнего порошка. Чтобы сделать погорячее, надо открыть кран, рукоятку обматывали куском войлока, чтобы не обжечься. Краны с войлочными «ушами» торчали отовсюду. На макушке машины — раструб, через который сыпали порошок и лили крахмал, я носил горячий кисель пластиковым кувшином.

Потом отжимали в центрифугах, снова устраивая так, чтобы не колотило и не грохотало.

После стирки, в банных жестяных корытах несли белье во второй зал, к огромным роторным машинам для простыней и прессам для наволочек. Широкая лента уволакивала внутрь простыни и пододеяльники, с другой стороны они выходили горячими и стоячими от крахмала; иногда гоняли несколько раз, чтобы высушить особенно толстый пододеяльник. На другой стороне сразу складывали белье особым порядком, чтобы легло в сумки, а потом ровно на полки. Восемь рук летали над машиной, как над шахматной доской.

Воздух холодил мне лоб, когда мы выходили из душного нутра прачечной. Даже сумки весили легче, дело было сделано, и о дурацкой стирке можно было забыть еще на один долгий детский месяц.

Общие прачечные сгинули вместе с таксофонами, я проверил: на весь Минск осталось штук шесть, и похожи они теперь на знакомые каждому американские общие прачечные, или ландроматы — стиральная машина снизу, над ней сушильная камера.

Ландромат! Всё та же часть американского ландшафта, как и шестьдесят лет назад. Тысячи раз воспет артистами везде, от живописи до поэзии.

По сравнению с советскими прачечными ландромат куда больше место общения, чем работы. Это что-то вроде клуба для небогатых, где за пятерку можно постирать и высушить, а заодно растрепать новостей, поболтать с симпатичной девчонкой, назначить свидание. Выпить пива или купить шмали. Ландромат на Сибрайт-авеню в Санта-Круз именно тем был знаменит, что там собирались персонажи «Консервного ряда» Стейнбека, но не безобидные «пайсано», а болезненно тощие юзеры с усами, их побитые жизнью подруги и неугомонные собаки, привязанные к велосипедной стоянке. Туда можно ходить с краеведческими экскурсиями, смотреть, как выглядит нынешняя босота графства Санта-Круз.

Стиральный порошок продают внутри, два пятьдесят стоит цикл стирки или сушки, если не хотите сушить дома или вам негде. Туда заходят постирать особо чистоплотные бездомные или просто люди на первых шагах длинной дороги к нищете. Длинные столы для белья сварены из нержавейки, тут же ряды комбо из стиральных машин и сушек. Классические ландроматы принимали только «квотеры» — монеты по двадцать пять центов. Сегодня, готов спорить, можно платить и пластиком. Как знать, вдруг ландромат доживет и до бесконтактных платежей, ведь он по-прежнему чувствует себя отлично.

При всем богатстве Америка не торопится обставляться стиральными машинами. Скорее это прерогатива частных домов, где и деньги водятся, и место есть, куда поставить.

Другая история со съемным жильем в городе: американский лендлорд не спешит раскошеливаться, чтобы обрадовать жильца, ищи дурака. В крупных городах спрос на жилье куда больше предложения, еще найди того лендлорда, чтобы отремонтировал, а о роскоши вроде автоматической стирки и говорить нечего.

Америка строилась так основательно, что во многих квартирах стоит сантехника, видавшая еще Скотта Фицджеральда. Врезать в тесноту старой бруклинской хаты пластиковое тело стиралки не выйдет технически — некуда сливать воду и нет розеток нужной мощности. Не говоря о том, как дико она будет смотреться рядом с латунными кранами и астматичными батареями парового отопления, которым давно за полвека. Многие домовладельцы просто запрещают жильцам ставить у себя машины, и точка.

Во многих кондоминиумах есть особая комната для стирки. Большинство тамошних машин — примитивные и дешевые в обслуживании аппараты вертикальной загрузки, считай, бессмертные. Да к тому же брендов, о которых никогда не слыхивал.

Если кондо дорогой, стираешь обычно бесплатно, но нужен ключ, чтобы попасть в постирочную, а он выдается только квартирантам. По адресу 140 Бей-Стрит, Санта-Круз, где я прожил два года, машины были coin-operated, то есть платные. Каждый раз, собираясь стирать, мы выгребали из карманов мелочь и отделяли четвертаки; когда надоело, завели специальную копилку.

У коммунальной стирки, как у любого общежития, есть свой кодекс, свод правил. Не трогай чужого порошка или кондиционера. Подписывай свои банки и следи, не тянут ли у тебя. Не оставляй чистого белья внутри, не мешай следующему. Не забывай чистить фильтр сушилки от скатавшегося хлопка, убежавших пенни и мусора, забитый фильтр мешает ходить воздуху и перегревает мотор.

Сушка-автомат очень облегчает жизнь квартиранта: засекаешь час и получаешь сухофрукты из носков, трусов и маек. Но вещи при такой сушке служат меньше, вынашиваются, да еще и садятся. Я бросил сушить свое — при росте сто-девяносто-четыре-поди-найди-брюки-нужной-длины, а ходить с голыми щиколотками идиосинкразия не дает. К тому же любой знает, что в сушилке есть портал в другое измерение, куда навсегда уходят носки.

Замечу, что американец почти никогда не гладит утюгом, нет такой культуры, как и не готовит дома, но это другая история. Те, у кого дресс-код, несут сорочки и брюки со стрелками в химчистку с полным циклом. Туда сдал грязное и мятое, а получи чистое, глаженое и половину чужого, потому что китаец перепутал. Люди, впрочем, не горюют и покупают еще шмотья.

Удивительно, но мы сегодня стираем куда проще, чем средний американский человек, вот какую шутку сыграло с Америкой привычка строить на века. Скупая фортуна, в кои-то веки, повернулась передом, и нам не нужно таскать кули с бельем ни в полуподвал, ни в ландроматы. А ты, прачечный комбинат «Чайка», прощай навсегда, я не буду скучать по тебе.