Ле Корбюзье в СССР: как французский авангардист отстраивал советскую Москву и почему предлагал снести ее исторический центр
Роман Ле Корбюзье с СССР оказался бурным, но коротким. С 1928 по 1930 года он трижды приезжал в Советский Союз, дружил со многими советскими конструктивистами и даже входил в редколлегию журнала «Современная архитектура». Он искренне считал Москву городом будущего и верил, что именно здесь найдет применение своим новаторским идеям. Но смена курса от авангарда к неоклассицизму в СССР произошла слишком стремительно: уже в начале 1930-х Ле Корбюзье навсегда рассорился с советским государством, и из всех идей французского архитектора в СССР успели реализовать только одну. Вспоминаем, как это было.
В середине 1920-х Ле Корбюзье уже был культовым теоретиком архитектуры, однако еще не успел реализовать ни один крупный проект: максимум — поселок Фрюже, жилой комплекс для рабочих из полсотни двух- и трехэтажных серийных домов, построенных по заказу промышленника Анри Фрюже в 1924 году. Советскую Россию архитектор воспринял как грандиозное поле экспериментов: ему казалось, что здесь-то он и сможет развернуться, освободившись от консерватизма буржуазных заказчиков.
Любовь была взаимной: советские архитекторы-конструктивисты горячо поддерживали новаторские идеи французского урбаниста.
О железном занавесе в те годы речи не шло: советские и западные специалисты свободно обменивались идеями. И этот обмен совсем не был односторонним: сам Ле Корбюзье многое почерпнул у советских авангардных архитекторов.
Так, многие исследователи считают, что некоторые идеи для своей знаменитой Марсельской жилой единицы французский архитектор позаимствовал у построенного на двадцать лет раньше Моисеем Гинзбургом московского Дома Наркомфина.
Короткий советский период Ле Корбюзье отмечен тремя масштабными проектами. Реализован из них, правда, был только один.
Дом Центросоюза
Идея строительства здания Центросоюза — организации, которая объединяла потребительские кооперативы во времена НЭПа — возникла в середине 1920-х. Предполагалось, что комплекс будет включать в себя административно-офисные помещения на 2000 рабочих мест, торговые площади, клуб со сценой и фойе, столовую, библиотеку и хозяйственные помещения. В 1928 году объявили международный конкурс на проект здания. По итогам трех этапов конкурса победил проект Ле Корбюзье. Во многом потому, что заказчик, председатель Центросоюза Исидор Любимов, был убежденным ценителем современной архитектуры; но даже советские архитекторы — конкуренты активно способствовали продвижению проекта знаменитого француза.
Строительство началось уже в следующем году. Ле Корбюзье курировал процесс лично. Правда, недолго: после фиаско в конкурсе на проект Дворца Советов — о котором речь ниже — архитектор навсегда обиделся на СССР и завершать строительство пришлось советскому соавтору проекта, Николаю Колли.
Дом Центросоюза, построенный между улицей Мясницкой и нынешним проспектом Сахарова, на самом деле не один дом, а четыре: три расположенных буквой Н восьмиэтажных, где находились офисные помещения, и одно двухэтажное параболической формы, с кинозалом и фойе. На тот момент этот комплекс стал самым крупным административно-офисным зданием в СССР (да, пожалуй, и в Европе).
И, конечно, самым новаторским. В этом проекте Ле Корбюзье воплотил основные принципы своего манифеста «Пять отправных точек новой архитектуры»: столбы-опоры, позволяющие людям и машинам свободно циркулировать под зданием, свободная планировка, которая стала возможной благодаря железобетонным каркасам, «чистый» фасад с минимумом декора, сплошное остекление (дом Центросоюза стал первым в мире крупным офисным комплексом с полностью застекленным фасадом), плоские эксплуатируемые крыши-террасы.
Внутренняя планировка здания Центросоюза тоже была абсолютно новаторской. Рабочие места — чуть ли не впервые в истории — были организованы по принципу open space, без громоздких перегородок. Даже традиционные лестницы Ле Корбюзье заменил пандусами с удобным наклоном в 14° (пройдут еще десятки лет, прежде чем идея «доступной среды» станет массовой), а обычные лифты — патерностерами, или лифтами непрерывного действия: такой лифт представлял собой открытую кабину без дверей, которая постоянно курсировала в шахте без остановок для посадки-высадки пассажиров. Всё было продумано до мелочей: даже система входов была спроектирована с учетом холодного московского климата.
К сожалению, не все технологические инновации, предложенные Ле Корбюзье, были реализованы. Так, архитектор придумал центральную систему охлаждения, отопления и вентиляции, которую назвал «свободным дыханием»: предполагалось, что воздух будет циркулировать в герметичном пространстве между двойными стеклами, летом охлаждая, а зимой утепляя помещения. Но на этапе реализации решили, как водится, сэкономить, поэтому блестящую идею так и не воплотили: из-за этой экономии, как вспоминают работавшие в здании люди, летом кабинеты на солнечной стороне сильно нагревались, а зимой продувались всеми ветрами. Сады на крышах (которые были нужны не только для красоты, но и чтобы избежать последствий расширения железобетона летом) тоже остались лишь на бумаге.
Впрочем, в процессе строительства проект не раз был изменен не только из экономии, но и по идеологическим соображениям: с начала 1930-х архитектурный авангард в СССР стремительно входил в опалу, уступая место помпезному неоклассицизму.
Поэтому, например, чистые лаконичные бетонные фасады Ле Корбюзье впоследствии облицевали красным армянским туфом — архитектор был настолько взбешен, узнав об этом, что даже собирался отказаться от авторства — а стильную лаконичную внутреннюю отделку украсили узорчатым мрамором и натуральным деревом.
Сегодня вид комплекса еще больше отличается от первоначального проекта: в 1970-х проход под зданиями заблокировали, первые этажи застроили, пространства со свободной планировкой разделили перегородками, лифты непрерывного действия демонтировали. Зато рядом с одним из зданий в 2015 году поставили памятник самому Ле Корбюзье — хотя, учитывая все отклонения от первоначального проекта, вряд ли он согласился бы здесь находиться.
Реконструкция Москвы
Но планы Ле Корбюзье простирались гораздо дальше отдельных проектов: он мечтал реконструировать города целиком. Еще в начале 1920-х архитектор обнародовал «План Вуазен» — радикальный проект полной перестройки правого берега Парижа. Ле Корбюзье предлагал полностью снести 240 гектаров старого центра и заменить их восемнадцатью стеклянными 50-этажными небоскребами, построенными на равном расстоянии друг от друга. При этом, по задумке архитектора, застраиваемая площадь составила бы всего 5% от территории; остальные 95% заняли бы парки, пешеходные зоны, широкие улицы и автомобильные магистрали.
В Париже проект, разумеется, отвергли. На Москву как город будущего он возлагал куда больше надежд. Разработанный им в 1932 году в рамках конкурса на генплан Москвы проект реконструкции советской столицы был даже более радикальным, чем «План Вуазен».
Архитектор предлагал снести практически весь центр Москвы (пощадив разве что Кремль, Китай-город и особенно ценные архитектурные памятники), избавиться от «средневековой» радиально-кольцевой структуры и построить совершенно новый город с прямоугольной сеткой улиц, логично разделенный на административные, жилые, промышленные и университетские районы.
Идея делового центра была той же, что и в плане реконструкции Парижа: небоскребы и зеленые зоны вокруг.
Впрочем, Ле Корбюзье переоценил прогрессивность советских властей. Руководивший разработкой плана реконструкции Москвы Владимир Семенов так высказался о проекте французского архитектора:
«Для реконструкции нужны решительные меры. Нужна хирургия. Но когда нужен хирург, не приглашают палача».
Дворец Советов
Дворец Советов — один из самых масштабных нереализованных советских проектов. Здание, которое планировалось возвести на месте храма Христа Спасителя в Москве, специально для этой цели взорванного, проектировалось несколько десятилетий — и, несмотря на то, что ни один из проектов так и не был воплощен в жизнь, само их обсуждение сильно повлияло на развитие советской архитектуры.
Идея строительства дворца, который был призван символизировать ни много ни мало торжество коммунизма во всем мире, появилась еще в 1920-х. В 1931 году объявили международный конкурс, в котором приняли участие 272 проекта. Из них 24 зарубежных: одиннадцать из США, пять из Германии, три из Франции, два из Голландии и по одному из Швейцарии, Италии и Эстонии. Причем самых известных зарубежных архитекторов — среди них, конечно, и Ле Корбюзье, — специально пригласили на конкурс, а работы их оплачивались (гонорар составлял 2000 долларов — примерно 24 000 долларов на современные деньги).
Проект Ле Корбюзье был, конечно, одним из самых новаторских. В лучших традициях архитектурного авангарда пространственный каркас здания был вынесен наружу, так что инженерная форма превратилась в элемент архитектурной композиции: прозрачные объемы залов предполагалось подвесить к несущим конструкциям на стальных тросах. Рассказывают, что на презентации макета перед государственной комиссией Ле Корбюзье сыграл «Интернационал» на изготовленных из струн вантах кровли макета. Но возглавлявший комиссию Сталин лишь сказал: «А „Сулико“ он сыграть сможет так?»
Архитектор тщательно продумал каждую деталь, каждое инженерное решение, включая вентиляцию, акустику, организацию движения внутри комплекса и даже транспортную доступность: предполагалось построить две автомобильные артерии, соединенные подземными гаражами под залами.
Возможно, если бы конкурс проходил несколькими годами ранее, для Ле Корбюзье всё могло сложиться иначе.
Но времена изменились: на смену архитектурному авангарду в СССР уже приходил неоклассицизм и то, что впоследствии назовут сталинским ампиром. Поэтому проект Ле Корбюзье отвергли как «слишком индустриальный» (более того, он не вошел даже в шорт-лист, что стало для архитектора особенным оскорблением).
Вместо него в результате приняли совместный проект архитекторов Бориса Иофана, Владимира Щуко и Владимира Гельфрейха: чудовищных размеров зиккурат, увенчанный гигантской статуей Ленина. Вместе со статуей конструкция доходила до 420 м в высоту, так что если бы этот проект был реализован, то стал бы самым высоким на тот момент зданием в мире (для сравнения, высота Эмпайр Стейт Билдинг составляет 407 м, а Эйфелевой башни — всего 303). Кстати, первоначальный проект Иофана был всего 215 м в высоту, но Сталин, узнав, что проектная высота канцелярии III Рейха выше, лично дал указание увеличить высотность.
Ле Корбюзье был настолько разочарован результатами конкурса, что даже обратился лично к Сталину. В письме он резко критиковал конкурсную комиссию за пристрастие к устаревшим архитектурным формам и непрозрачные критерии выбора. Кроме того, архитектор указал на то, что проекты рассматривались только с визуальной точки зрения, без учета их строительной и архитектурной осуществимости.
«Отмеченные комиссией проекты не содержат даже способов крепления потолков в зале, не говоря об акустике, отоплении и вентиляции», — возмущался он совершенно, кстати, справедливо: многие из конкурсных проектов были действительно оторваны от реальности.
А победивший проект, как писал Корбюзье, «демонстрирует порабощение современной техники духовной реакцией» и «возвращает на царство пафосную архитектуру былых монархических режимов».
Обращение Ле Корбюзье поддержали многие зарубежные коллеги, но ответа от советских властей так и не последовало. Короткий роман архитектора с Советским Союзом на этом был закончен. Роман Советского Союза с Ле Корбюзье, впрочем, тоже: уже в начале 1930-х авангард в архитектуре оказался фактически вне закона, а имя французского архитектора надолго исчезло из советских периодических изданий. Ренессанс произошел только в 1960-х, во время расцвета советского модернизма. Зато такой мощный, что едва ли не каждый второй дипломный проект молодых архитекторов был в той или иной мере подражанием Ле Корбюзье, и теперь некоторые специалисты даже называют тот период лекорбьюзеризацией СССР. Но это, впрочем, уже совсем другая история.