«Умер Ильич — не плачь и не хнычь, а делай так, как делал Ильич!» Как оплакивали Ленина в советских журналах для женщин

Я, Нина и Поля

Одними из первых печальную новость услышали делегатки XIII съезда РКП(б), состоявшегося утром 22 января. Присутствовавшая на съезде работница фабрики «Двина» Витебской губернии Цыганкова рассказала «Работнице» (№ 3, 1924), как участницы съезда восприняли случившееся:

«…тов. Калинин нам объявил о смерти нашего доброго вождя. Я не знаю, поймете ли вы из моих слов на бумаге, что творилось на трибуне. Редкий не плакал, да и то только потому, что умел сдержать слезы. У меня так сжалось сердце, так хотелось крикнуть, что этого не может быть, что это неправда <…>. …слезы заглушили оркестр музыки, игравший похоронный марш. Плакали все: и женщины, и мужчины, и молодые, и старые сдержать слез не могли, ведь все потеряли самого близкого человека».

Анастасия Ивахнова, делегатка того же съезда, уроженка хутора Хезиков Воронежской губернии, рассказывала «Крестьянке» (№ 4, 1924):

«Я встречаю [перед началом съезда] своего земляка <…> А он заплакал, да и говорит: „Умер наш всероссийский отец“. А у меня темно в глазах сделалось от его речи <…>. Когда Калинин объявил всему съезду, что умер наш вождь, наш Ленин, все горько заплакали, многие даже не выдержали этой тяжелой вести и упали в обморок».

По свидетельствам очевидцев («Работница» № 5, 1924), одна из присутствовавших на съезде, не в силах поверить в случившееся, воскликнула: «Ведь он единственный защитник рабочего класса!». Другая женщина озадаченно шепнула соседке: «Что-то мне не верится: как это вдруг — Ильич и умер…»

Тверичанку Анастасию Заволокину, работницу Пролетарской мануфактуры, трагическое известие застало в театре: девушка пришла на спектакль, посвященный событиям 9 января 1905 года. Вместо актеров и декораций зрители увидели на сцене огромный портрет Ленина в черной рамке. Заволокина писала «Работнице» (№ 7, 1924):

«Подойдя к театру я услышала, что Ленин умер 21-го января. Я, конечно, этому не поверила, так как в газетах я читала, что Ленин поправляется, и что он себя чувствует совсем хорошо… и скорее поспешила зайти в театр, чтобы услышать истинную правду <…>. Несмотря на сильную жару в театре мне было холодно — мороз поднимал волосы на голове <…>. Когда докладчик стал говорить, что Ленина нет, что он умер, я не могла сдержать рыданий, я больше ничего не слыхала… только два слова стояли в моих ушах: „Ленин умер, Ленина нет“…»

Отдельного внимания заслуживает опубликованное в том же номере письмо крестьянки Беловой из станицы Богаевской. Отправленное сыну в Москву, оно почему-то оказалось на страницах «Работницы» и позиционировалось как подлинное. Белова писала косноязычно, но с большим чувством:

«…а когда была получена телеграмма о нашем дорогом вожде, Владимире Ильиче Ленине, что его постигла смерть, то настолько велики были горе и скорбь которые, можно сказать, мы никогда не испытывали.

Все у нас носят траур, в трауре вся власть пролетариев, а также я, Нина и Поля, кроме буржуев».

Также Белова с гордостью сообщала, что донесла на соседку, которая, услышав о смерти Ленина, сказала: «Одного черти взяли, если бы и другого, Троцкого взяли». Женщина просила сына написать, как хоронили Владимира Ильича и выслать его портреты «когда он был в живых и те, на которых он снят уже мертвым». В то время изображения покойного вождя (а позже — рисунки и фотографии мавзолея) пользовались широкой популярностью и печатались огромными тиражами.

Он нам важен не как личность

В некоторых письмах читательниц образный язык народного фольклора странным образом сочетался с неуклюжим новоязом советской пропаганды. Мелодичный, почти былинный плач крестьянки К. Дежкиной из села Горицы Бутырской резко обрывает грубая плакатная фраза («Крестьянка» № 5, 1924):

«…Ильич оставил нас… Срезал его враг костлявый — болезнь, подкосил его ноги, склонил его умную голову, обессилил его правую руку, которой он подписывал первый декрет по улучшению нашей крестьянской жизни <…>.Вечная память великому исполину, борцу за пролетарское улучшение!»

Из опубликованного в том же номере письма А. Ларюшкиной из села Бучалка Епифанского уезда:

«Страшнее бури и удара грома разнеслась над нашей деревней весть о смерти нашего дорогого вождя Владимира Ильича. Душа каждой женщины-крестьянки и каждого бедняка наполнилась горем. Безвременно угасло наше родимое, желанное, красное солнышко. Не стало нашего дорогого вождя Ильича».

Есть в этих письмах что-то от русских похоронных и поминальных плачей. Сравните со строчками из плача вдовы по мужу:

Укатилося красное солнышко
За горы оно да за высокие…
<…>
Подходила тут скорая смерётушка,
Она крадчи шла, злодейка-душегубица…

К слову, традиция народных плачей сохранилась и в советское время, более того — удачно подстроилась под новые реалии. Множество замечательных примеров советского псевдофольклора — причитаний по умершему Владимиру Ильичу — можно найти в работе филолога Моники Петрович:

Как услышали мы весточку нерадостну
Да извесье невеселое <…>,
Мы услышали, что нет в живых
Володимира Ильича Ленина.

Или:

Пошел плач да по белу свету,
Да пошла жалость по Росиюшки:
Как мы жить нонь будем, беднушки?

Вернемся к женским журналам, где встречались не менее занимательные стихотворные опусы. «В корявых строчках выливается эта любовь к вождю, эта крепкая вера в свои силы и клятва выполнить заветы Ильича», — писала «Крестьянка» (№ 2, 1925) о творчестве своих читательниц. В качестве примера в том же номере поместили стихотворение крестьянки и комсомолки Солдатовой:

Так спи же, дорогой товарищ Ленин,
Спи в земле сырой.
Мы не бросим дело, начатое тобой.
Мы — молодые комсомольцы, молодая рать,
Мы не бросим твое дело, будем его продолжать.
Мы бодро и смело идем по пути,
Знаем, что идеи ленинизма живут.

А вот какое стихотворение прислала в редакцию «Работницы» (№ 17, 1924) некая товарищ Панькова:

Сколько печали в великой потере,
Сколько страданий в великом венце.
Ты спишь наш вождь и не слышишь,
Как рабочий на наковальне кует…

В стихотворных посланиях вождю слово «смерть» часто заменялось эвфемизмами «уснуть», «угаснуть», «умолкнуть», а также «закончить тернистый путь» и «сойти с арены жизненной борьбы». «С кормы ушел на Рулевой», — писала безымянная сотрудница Ленинторга («Работница и крестьянка», № 2-3, 1924). «Рулевого» также именовали «бездыханным титаном освобожденья», «кузнецом стального коммунизма», «бесстрашным гением», «мировым неувядающим красным цветком» и «великим мертвецом».

Свершения «дорогого вождя» называли «прекрасным Ильичевым семенем», а его тело — «родным прахом Ильича».

Читательница «Работницы» (№ 6, 1924) Кочеткова из города Иваново-Вознесенск писала, что заменить Ленина не способен ни один из его соратников:

Покойся, товарищ, покойся наш Ленин!
Мы чтить будем память твою без конца…
Хорош и Зиновьев, хорош и Калинин,
Но нет и не будет другого отца!

Многие оплакивали Ленина как близкого родственника. «Я никогда не видела Владимира Ильича, но я знаю его, знаю так, как может знать и любить ребенок свою мать», — сообщала журналу «Коммунистка» (№ 1, 1925) работница ленинградской Фабрики имени Халтурина. Также она говорила, что если у нее будет сын, она назовет его «именем Ильича». Некоторые приписывали Ленину божественные черты. Так, читательница Е. Чуйкина из Тульской губернии рассказывала «Крестьянке» (№ 4, 1924), что после того, как большевики «освободили солдат от ненужного страданья» (имеется ввиду окончание Первой мировой войны) и вернули ее мужа домой, Ленин стал для нее «вроде святого».

Далее в письме она назвала Ильича «великаном особенным».

Как будто бы для того, чтобы умерить пыл читательниц, драматические возлияния которых становились все более похожими на причитания по ушедшему родственнику или даже супругу, журнал «Работница и крестьянка» (№ 1, 1925) опубликовал стихотворение Александра Безыменского «Товарищ Ленин». Оно завершалось такими строчками:

Он нам важен не как личность, он нам важен не как гений,
А как символ: «Я — не Ленин, но вот в Ленине и я».

Лучший венок на могилу вождя

Смерть принесла Владимиру Ильичу бессмертие, а пропаганда превратила вождя из некогда живого человека в нечто абстрактное. В статье из журнала «Работница» (№ 2, 1924) «Что может означать Ленин», вождя называли «чудеснейшей машиной», которая действует «с величайшим механическим совершенством», «особой системой», «методом практического разложения теоретической материи» и «порывом, который… как стихия, основан на своих собственных непреложных законах». Только одна героиня статьи, наивная старушка, назвала Ленина «нашим человеком», который «должен знать, почему выдают обувь с гнилыми подошвами».

Авторы текста заключали: «Не надо ломать голову над вопросом: что означает Ленин. Надо стараться немного походить на него».

Партия, опасавшаяся, что смерть Ленина разбудит оппозицию и посеет смуту среди народа, развернула масштабную пропагандистскую кампанию по увековечиванию памяти вождя, а точнее — по «воскрешению» усопшего. Кончина не помешала Владимиру Ильичу по-прежнему оставаться лидером советского государства и «присматривать» за его гражданами. Появился громкий лозунг «Ленин умер, но дело его живет», где «дело» и было тем самым нематериальным воплощением «великого мертвеца». В «Работнице» (№ 8, 1924) опубликовали рассказ Льва Гумилевского «Первый памятник Ильичу», простодушная героиня которого не поняла значения лозунга:

«Старшая же девушка, давно грамотная… обернулась, сказала:
— Ничего, бабушка! Ленин умер, а идея жива!
У Марфушки на глазах слезы навернулись, не выдержала, сказала:
— Уж лучше бы идея умерла, а он остался!
Захохотала девушка, как сумасшедшая… схватила ее за плечи, стала трясти и спрашивает:
— Марфушка, да ты знаешь, что такое идея-то?
— Не знаю. Жена что-ль, аль дочь?».

Работница московской фабрики имени Урицкого А. Семенова рассказывала «Работнице» (№ 1, 1925) о траурном заседании клуба, в помещении которого комсомольцы разместили лозунг «Умер Ильич. Не плачь и не хнычь, а делай так, как делал Ильич!». К этому призывала и Надежда Константиновна Крупская, которая просила рабочих и крестьян не устраивать «памятников, дворцов его [Ленина] имени, пышных торжеств в его память», а «во всем проводить в жизнь его заветы».

Работницы и крестьянки регулярно присылали в журналы письма с обещаниями продолжить дело Ильича. Так, крестьянки Новичкова и Потапкина из Керенского уезда Пензенской губернии писали «Крестьянке» (№ 2, 1925):

«Спи спокойно, великий наш вождь — сыны и дочери клянутся не забыть тебя и довести начатое тобою дело до конца. А вы не радуйтесь, паразиты: смерть Ильича не остановит великое дело всемирной революции».

В «Крестьянке» (№ 8, 1924) напечатали стихотворение А. Смирновой-Варфоломеевой «Ему на могилу», где старушка-вдова Аграфена вместо того, чтобы лить слезы, решает почтить память вождя вступлением в партию:

Долго Марья еще говорила,
Как боролся за женщину Ленин,
И средь речи ее опустилась
Аграфена-вдова на колени.
— Я ему это, — крикнула глухо, —
За заботу о долюшке нашей…
Может поздно… я, может, старуха…
Запиши меня в партию, Маша.

Для части советского населения смерть Ленина действительно стала поводом вступить в коммунистическую партию. «И даже самой физической смертью своей отдает Ленин свой последний приказ: „Пролетарии всех стран, соединяйтесь!“» — писала в «Крестьянке» (№ 3, 1924) член президиума XIII съезда РКП(б) М. Сапрыгина. В журнале «Работница и крестьянка» (№ 1, 1924) опубликовали резолюцию общегородского делегатского собрания ленинградских работниц, гласившую, что «самым лучшим венком на твою [Ленина] могилу будет наше вступление в РКП».

Эта формулировка — «лучший венок на могилу Ленина» — нередко встречалась на страницах советской прессы.

«Лучший венок работниц Красной Пресни своему вождю» — гласил заголовок статьи из «Работницы» (№ 7, 1924) о швеях московской фабрики, которые также решили вступить в РКП. Ранее «Работница» (№ 5, 1924) назвала «лучшим венком» организацию быта на коллективных началах. В «Крестьянке» (№ 11, 1924) поместили фото двух женщин, вышивающих полотенце для возложения на могилу вождя. Вышитую на ткани фразу полностью разобрать не удается, читаются лишь слова «заветы Ильича» и «на его могилу». «Крепкая смычка рабочих и крестьян — лучший памятник на могилу вождя» — писали в другом номере «Крестьянки» (№ 2, 1924). В «Коммунистке» (№ 1, 1925): «До 400 работниц в партию — таков наш венок на могилу Ильича».

Объяснение популярности этой фразы можно найти в книге Нины Тумаркин «Ленин жив! Культ Ленина в советской России»:

«На митинге петроградских женщин-работниц партийный руководитель товарищ Гордон обратился к ним с призывом пополнить ряды Коммунистической партии. Это „было бы лучшим венком на гроб погибшего вождя“. Женщины в своей резолюции подхватили этот образ:

„Мы знаем, что самым цветущим венком на твою могилу будет наше вступление в РКП, и мы клянемся быть достойными ученицами нашего великого руководителя“».

Сообщение о митинге было опубликовано в «Петроградской правде» 25 января 1924 года. Скорее всего, оно и было тем самым «собранием», резолюцию которого поместили в первом номере «Работницы и крестьянки» за тот же год.

Счастливо кончился дорогой человек

23 января гроб с телом Ленина был доставлен из Горок в Москву и помещен в Колонном зале Дома Союзов, где находился на протяжении нескольких дней. В течение этого времени люди непрерывным потоком шли проститься с Ильичем.

Несмотря на почти сорокаградусный мороз, они выстаивали многочасовые очереди, греясь у разведенных рядом костров.

Впрочем, об этих очередях женские журналы практически не упоминали. Их читательницы рассказывали главным образом о моменте встречи с усопшим. Работница А. Семенова, которую мы уже упоминали выше, писала:

«Помню, хочу посмотреть, а от слез ничего не вижу. Смахну их рукавом, а они снова скрывают от меня лицо дорого вождя, учителя, товарища и друга.Вот лицо бледное-бледное, вот сильные руки, которые так много сделали для угнетенных, на груди орден красного знамени. И, кажется, что горит это большое сердце Ильича.

Боясь разрыдаться и нарушить этот необычайный покой, я крепко сжимаю руку товарища, и, выйдя на улицу, почти теряю сознание».

Некоторые из присутствовавших действительно падали в обморок — то ли от горя, то ли от элементарной усталости и духоты, царившей в Колонном зале. Другие впадали в истерику. Крестьянка М. Сапрыгина, слова которой мы цитировали ранее, сообщала, что особенно эмоциональных граждан выводили на улицу «санитары в белых халатах». Из присутствовавших в зале автору этого письма наиболее запомнились двое:

«Старуха стояла недвижно, с ввалившимися глазами, и губы ее шептали:«Безмерна утеря, необъятно горе, но счастливо кончился дорогой человек, неповторима такая смерть, — всю Россию собрал, на миру кончился, вся Россия слезами польет его последний путь…«А вот остановился у гроба инвалид красноармеец <…>. Он постоял несколько минут, отцепил негнущимися пальцами свои ордена, передал караулу и сказал: „Вождю!“».

Героиню рассказа «К новой жизни» («Работница» № 7, 1924) посещение Колонного зала заставило отказаться от «опиума для народа». Набожная старушка Никитишна пришла посмотреть на Ленина, потому что «тянула ее к нему какая-то неведомая сила». Видимо, эта же «сила» затем побудила женщину сходить на траурный митинг, который изменил ее жизнь:

«Она глотала слова оратора, как голодный глотает хлеб и машинально повторяла за ним:
— Всю жизнь, всю силу и кровь до последней капли он отдал за рабочий народ. Всю жизнь боролся за нас, за нашу свободу, за счастье наших детей <…>.
— Никак Никитишна плачет, — сказала работница, а Никитишна сквозь слезы ответила:
— Зачем надо было Богу, чтобы он умер?
— Бог-то ведь за буржуев, — ответила молодая работница».

После митинга Никитишна избавилась от икон, а через неделю подала заявление в ячейку о вступлении в партию Ленина.

Говорят, святой человек был

Не все были согласны с тем, что Владимира Ильича следует похоронить в Москве. Петроградские рабочие и студенты на траурных собраниях высказывали пожелание, чтобы останки Ленина были погребены в городе на Неве. Некоторые коллективы даже настаивали на этом. Подтверждение тому встречаем в журнале «Работница и крестьянка» (№ 1, 1924). Из сообщения о собрании в ДК имени Молотова в Ленинграде:

«Здесь рабочие и работницы 25 типографии, Промбюро, 3 литографии. Вечер еще не начался. Тесной кучкой сплотилась небольшая группа. Говорят об Ильиче. Вдруг голос работницы уже пожилой: „Ленина нельзя хоронить в Москве. Он н а ш“. Не слушая доводов за похороны в Москве, она все продолжает:

„Он наш с первого дня до последнего“».

Из опубликованного в том же номере письма работницы Трампарка имени тов. Смирнова:

«Беспартийный тов. Тюрин вносит предложение отчислить один день заработка на венок Ильичу. „Принять целиком“ — дружно подтверждает вся масса.
— Переименовать г. Петроград в город Ленина, — выступает комсомолец Николаев.
— Похоронить Ильича в его Питере, — предлагает работница».

Петроград переименовали в Ленинград, но похоронить вождя решили все-таки в Москве. 26 января 1924 года в газетах «Правда» и «Известия» напечатали постановление президиума ЦИК СССР, согласно которому гроб с телом Владимира Ильича следовало сохранить в склепе, «сделав доступным для посещения населения». Нина Тумаркин пишет, что Крупская была категорически против этой идеи, о чем свидетельствует призыв Надежды Константиновны «не устраивать дворцов», процитированный нами ранее.

Церемония прощания с усопшим состоялась 27 января. Гроб с забальзамированным телом Ленина поместили в деревянный мавзолей — временную гробницу, которая, несмотря на лютые морозы, была построена всего за три дня. Вот как описывает церемонию прощания с Владимиром Ильичом крестьянка Анастасия Ивахнова:

«Когда опускали гроб в склеп… все притаили дыхание, всем хотелось, наверное, вместе с нашим отцом родным пойти в склеп, не жить больше.

Замолчала вся земля, все птицы, все люди, даже, кажется, солнышко перестало греть землю. Остановились все поезда, все движение во всей России, чтобы в одно и то же время выразить свою скорбь, свое горе по случаю смерти дорогого Вождя».

Заветной мечтой некоторых советских гражданок было не только сойти в могилу вслед за вождем, но и умереть вместо него.

Например, в «Работнице и крестьянке» (№ 1, 1925) рассказывали о работнице ленинградского печатного двора, которая, узнав о смерти Ленина, со слезами произнесла: «Уж лучше б мне умереть вместо Владимир[а] Ильича». То же и в рассказе П. Ярового «Грустная песня», напечатанном в «Крестьянке» (№ 4, 1924): набожная старушка отправляется служить панихиду по усопшему Ильичу, приговаривая: «Мне бы умереть-то, а не ему… Говорят, святой человек был…»

В день похорон Ленина по всей стране устраивались траурные заседания и митинги. Товарищ Белова — там самая, что просила сына привезти ей портрет мертвого Ленина — писала:

«Если бы ты знал, как нам хотелось глянуть хоть одним глазком на Москву во время похорон тов. Ленина. У нас вся площадь была переполнена народом во время похорон Ленина, мы пели похоронный марш. Картина была трогательная, но все-таки, наверное, не такая как в Москве».

Крестьянка Дежкина рассказывала о траурном собрании в селе Горицы Бутырской области:

«Все женщины горько плакали, когда мы запели похоронный марш. А одна бедная вдова перекрестилась и говорит: „Вечный ему покой!“. Не осудили мы ее за это, уж очень от души она сказала <…>. Двое взяли траурное знамя. Боевая делегатка моя Анисья Васильева взяла портрет Ленина. Двинулись мы по селу с пением похоронного марша <…>. Я взобралась на трибуну, взяла в руки портрет, подняла его высоко и сказала нашим крестьянкам, кого мы готовимся зарыть в сырую землю, нашего неоцененного борца революции, который… раскрепостил нас, дал равноправие… Зароем его тело, но идею оставим при себе… Реки слез пролились из глаз крестьян и крестьянок».

Всемирный Ленин

Внешний вид первого мавзолея оставлял желать лучшего — за три дня сложно было построить на мерзлой земле что-то красивое. Кроме того, эта гробница была слишком мала для того, чтобы вместить оборудование, необходимое для поддержания сохранности тела Ленина. Торжественное открытие более изящного и просторного — но тоже временного — мавзолея состоялось 1 августа 1924 года. Его описание находим в отправленном «Крестьянке» (№ 2, 1925) сообщении селькорки (сельского корреспондента) из Новгородской губернии Л. Ионовой:

«На Красной площади Кремля, у самой стены, стоит деревянный, стального цвета склеп <…>. И одно начертано черными буквами слово, ставшее великим: „ЛЕНИН“ <…>. Наконец, вот он — гроб красного дерева с высокой стеклянной пирамидой, под которой на красной атласной подушке спит наш вождь в военной форме защитного цвета, с красным орденом на груди».

В оформлении внутренней обстановки мавзолея были использованы только черный и красный цвета.

«Посетители вступали в здание и по лестнице, покрытой красным ковром, спускались в коридор; вдоль стен его тянулся красно-черный геометрический орнамент, — пишет Нина Тумаркин. — Коридор вел в небольшое помещение, где покоилось тело. Рисунок стен и здесь был красно-черным, красный потолок украшало черное изображение молота и серпа».

В «Работнице» (№ 1, 1925) напечатали несколько пугающее стихотворение Сергея Виноградова «У мавзолея», где автор описывал впечатления от увиденного:

…я пришел увидеть Ильича,
Не живым — так мертвым в Мавзолее.
Я пришел, чтоб жгучая печаль
Превратилась в пламенные зори,
Чтобы даль, чернеющая даль,
Окунулась в огневое море.
Будут дни, кровавой полосой
Вспыхнет мир, и сгинут мрака тени.
Будут дни, в коммуне мировой
Вырастет всемирный Ленин.

У иностранцев все эти «страсти по Ленину», и в особенности решение забальзамировать тело вождя и выставить его в мавзолее, вызывали недоумение. В книге Тумаркин можно найти интересную цитату американского писателя Теодора Драйзера:

«Я слышал не единожды, что о его [Ленина] набальзамированном трупе, который выглядит сейчас точно так же, как в день смерти, идут суеверные толки. Говорят, что пока он пребывает там в целости и сохранности, коммунизм будет побеждать, а новая Россия — успешно развиваться. Если же — тут рассказчики переходят на шепот — с телом что-нибудь произойдет, хотя бы поблекнет кожа, нужно ждать больших и невеселых перемен — прекрасной ленинской мечте придет конец».

В 1930 году на Красной площади был возведен гранитный мавзолей по проекту архитектора Щусева, и усыпальница Ленина приобрела привычный нам вид. Однако к тому времени оплакивать безвременно ушедшего Ильича практически перестали. Слезы сменились дифирамбами первой пятилетке и ожиданием «светлого будущего».

Выражение «жить по заветам Ильича» к концу 1920-х изменило свое значение и превратилось в призыв к борьбе с оппозицией — левыми и правыми «уклонистами».

В 1933 году ежегодным ритуалам, сосредоточенным исключительно вокруг личности вождя, был положен конец. В этом году мемориальные мероприятия, связанные с годовщиной его кончины, вылились в прославление пятилетнего плана и его зодчего — товарища Сталина.

Напоследок снова вернемся к книге Нины Тумаркин и попробуем найти ответ на вопрос — действительно ли смерть Владимира Ильича Ленина вызвала такие бурные эмоции у населения? Кажется, да. Были ли эти эмоции искренними? И да, и нет. Оплакивая «великого мертвеца», многие люди плакали в первую очередь о себе, о чем-то своем, личном, прожитом, но не пережитом:

«Скорбь, пробужденная смертью Ленина, была, вероятно, отчасти вызвана другими обстоятельствами. Прощание с покойным в Москве и траурные церемонии в других городах, несомненно, являлись разновидностью катарсиса для людей, переживших трагическое десятилетие — войну, революцию, гражданскую смуту, голод и эпидемии. Смерть Ленина стала поводом для первого общенационального ритуала оплакивания после всех тяжелых испытаний минувших лет».