Социальная сеть XVII века: как привычка писать письма породила новостную журналистику

Новые средства информации станут источниками распространения полуправды, пропаганды и лжи. Они будут питать эгоцентризм и солипсизм, приведут к разрушению давно сложившихся сообществ. Если любой дилетант сможет высказываться публично, дело кончится смертью общественного дискурса! Знакомые тезисы? Вы будете смеяться, но именно так выражали тревогу люди в XVI, потом XVII, а потом и в XVIII столетии из-за распространения печатных средств массовой информации и их влияния на политику, культуру и литературу.

В 1620 году Фрэнсис Бэкон назвал печатный станок, порох и корабельный компас тремя изобретениями, изменившими мир. Многим тогда подобный уровень влияния казался угрожающим: как жить, когда любой дурак может просто взять и опубликовать свой бездарный опус?

Немецкий философ и социолог Юрген Хабермас в работе «Структурное изменение публичной сферы» (1962) обращает внимание на то, что печатные средства информации стали основой для зарождения общественных дискуссий. Именно в печатной периодике обычные люди получили возможность обсуждать социальные вопросы. Это поставило под угрозу привычный контроль над информацией со стороны власти и церкви.

Поворотной исторической точкой Хабермас называет начало XVIII века: именно в этот период печать газет и журналов получает взрывное распространение благодаря популярности британских Tatler, Spectator и Guardian.

В публикациях новой эпохи читатели получали возможность скрывать свою личность и вступать в дискуссию на условиях анонимности.

Кстати, сам основатель журналов Tatler и Spectator, Джозеф Эддисон, весьма неоднозначно относился к своему делу:

«Крайне печально осознавать, что Печатное Искусство, которое могло бы стать величайшим спасением для человечества, может оказаться источником величайшего вреда; вместо распространения Истины и Знаний мы получаем распространение Предрассудков и Невежества».

Многие современники Эддисона разделяли его пессимизм. Их бы весьма удивили утверждения Хабермаса о том, что печатные издания создают идеальную публичную сферу, необходимую для развития гражданского общества, и являются базой для распространения критического мышления. Они возразили бы, что пресса в равной степени является благодатной почвой для распространения клеветы, лжи и провокаций.

Безусловно, со временем печатные издания обрели солидность и стали подходящим местом для общественных дискуссий, но для этого им пришлось проделать долгий путь. И первым шагом на этом пути стало то, что пресса взяла на вооружение привычные формы коммуникации между людьми — письма.

Первый выпуск журнала Spectator на последней полосе разместил адрес для корреспонденции. Публика немедленно откликнулась на призыв. В дальнейших выпусках журнала, как и в его предшественнике, журнале Tatler, публиковались сотни читательских писем, которые иллюстрировали противоположные точки зрения, дарили выпуску толику юмора или просто заполняли полосу. Сегодня письма читателей тех времен можно найти в Британской библиотеке.

Именно читательские письма породили жанр печатных новостей: вплоть до XIX столетия в редакциях даже не было штатных позиций новостников.

А в 1800-х прежнее значение слова «журналист» (того, кто ведет журнал) уступило новому значению — тому, кто собирает новости.

В это же время появились новые жанры — интервью и репортажи. Первые печатные издания XVII века просто размещали письма, полученные от корреспондентов из Англии и Европы. Некоторым издателям поступали письма от официальных лиц, имевших доступ к дипломатической корреспонденции. Первыми «зарубежными корреспондентами» стали дипломаты, которые снабжали информацией одновременно и разведку, и редакции.

Ранние формы публичного обсуждения политики, экономики и литературы в печати представляли собой образцы эпистолярного жанра. Вместо того чтобы нивелировать излишнюю субъективность переписки, печатные издания акцентировали ее и с ее помощью достигали эффекта узнаваемости и понятности.

Задолго до появления газет и журналов мыслители использовали письма в качестве пространства для квазипубличного вовлечения. Посредством переписки ученые обменивались литературными и философскими работами и взаимной критикой.

Представители естественных наук обсуждали свои эксперименты, обмениваясь рукописными письмами через моряков. В конце XVII — начале XVIII веков они перекочевали в печать. Первый научный журнал в мире — «Философские труды Королевского общества» — полностью состоял из писем (как и первые журналы с книжными обзорами).

Корреспонденты XVIII века относились к эпистолярному жанру совсем иначе, чем мы сегодня. Если мы воспринимаем письмо как нечто личное, а нарушение тайны переписки считаем преступлением, в XVII–XVIII веках никто не относился к письмам как к чему-то приватному. Конверты получили распространение только после 1840-х годов, да и восковая печать на письме вовсе не была гарантией конфиденциальности.

Как правило, письма при получении читали вслух, а не старались где-нибудь уединиться. Часто их читали коллективно, чтобы каждый мог добавлять замечания и комментарии.

Письма были чем-то вроде общественного достояния, средством доставки новостей из одного места в другое. Они играли важную роль в бизнесе, их подшивали к другим документам официальные органы. Те, кто писал письма, знали о том, что переписка не конфиденциальна, и это осознание серьезно влияло на содержание и стиль.

Письма издавна связывали людей и помогали им строить сообщества. В последние годы исследователи всё чаще проводят аналогию между интернетом и феноменом старинной переписки, чтобы подчеркнуть важную роль, которую играла последняя в развитии литературы, философской, политической и научной мысли. Объединяя людей в децентрализованные сети без оглядки на пол, класс, уровень дохода и профессию, письма помогли людям смотреть на себя в национальном и глобальном масштабах.

Изначально письма помогали человеку, вступающему в диалог с весьма далеким и, возможно, даже незнакомым собеседником, ощутить себя частью общества. По мере того, как газеты и журналы поставили перед собой цель объединения людей в группы, они использовали знакомую модель эпистолярного жанра, чтобы читатели привыкли к новому средству информации.

Формат личной переписки также помог зарождающейся новостной индустрии обрести качество, которое сегодня мы называем незаангажированностью. Публикация писем создавала ощущение, что издатель просто передает мнение других людей, а не распространяет собственные взгляды (хотя, конечно, новости оставались однобокими).

Первые новостные источники были весьма предвзятыми. Во времена Английской гражданской войны (1642 год) конкурирующие издания кавалеров и круглоголовых обвиняли друг друга во лжи и торговле скандалами. В XVIII веке большая часть газетных изданий уже пользовалась покровительством каких-либо политических партий.

В 1720-х премьер-министр Великобритании Роберт Уолпол спонсировал различные газеты, хотя достичь полного контроля над новостями ему так и не удалось. А поскольку парламент до конца XVIII столетия запрещал конспектировать речи и выступления, в газетах зачастую публиковались мнения отдельных политиков по тем или иным вопросам. К этому времени газеты уже научились окупать расходы с помощью рекламы, однако вплоть до начала XX столетия британские и американские газеты были связаны с определенными политическими партиями (сегодня мы наблюдаем возрождение подобной модели взаимодействия).

В 1940–1980-х газеты переживали свой золотой век, когда основные западные издания следовали идеалам объективности. Общей практикой была независимость репортеров от политических интересов и стремление предоставить наиболее достоверную фактическую информацию.

Для того, чтобы эпистолярные традиции XVIII века эволюционировали в современную журналистику, понадобилось более 300 лет. Тем не менее у первых журналистов был свой козырь: получение новостей из первых рук предоставляло настоящее разнообразие взглядов.

Стандарты эпистолярного жанра призывали писателя не навязывать свое мнение корреспонденту; кстати, известная фраза “For Your Information” («Довожу до вашего сведения») добавлялась в конце письма именно в этих целях — предоставляя получателю свободу интерпретировать содержащуюся в послании информацию.

Будучи опубликованными в газетах, письма сохраняли это чувство свободы интерпретации. Многие издатели вообще публиковали письма как есть, без редактуры. Также при публикации сохранялось и обращение, что помогало каждому читателю осознать, что он тоже может стать корреспондентом или источником новостей. Это побуждало читателей сообщать в редакцию о событиях, казавшихся им важными.

Подобное доверие к читателю сняло с печатных медиа значительную долю существовавших в то время обвинений. Воспроизводя давно знакомый жанр переписки, печатные издания сократили разрыв между прошлым и настоящим.

Сегодня, с переходом к медиа цифровым, многие тоскуют по синхронному восприятию газетных новостей. Что имеется в виду?

Во времена популярности газетной индустрии бытовало ощущение воображаемого сообщества — когда ты, читая газету, чувствуешь себя одним из тысяч других читателей, которые сейчас тоже читают эту новость и размышляют над этой же проблемой.

Однако роль печатных изданий на общественное мнение заключалась не только в формировании общего понимания некоторых фактов. Сотни лет потребовались для того, чтобы развилась концепция объективности. Сегодня объективность выражается не столько в нейтральном отношении автора к описываемому, сколько в следовании процедуре получения информации.

Всегда ли является объективным материал от журналиста, который формально соответствует правилам объективности, поскольку в статье представлено несколько мнений? Результат не гарантирован, как в кейсах с освещением изменения климата или прививок — как оказалось, в таких вопросах предоставление альтернативных точек зрения может навредить.

В свое время письма помогли читателям понять, как им взаимодействовать с новым носителем информации. Конечно, большая часть людей не писала в редакцию, а читала мнения других. Нам не удастся избавиться от субъективных, иррациональных или ложных сведений, поскольку их продуцирование обусловлено свойствами человеческой природы. Но мы можем настраивать себя на открытость к чужим личным мнениям — чем больше таких мнений мы услышим, тем больше шанс составить адекватную картину мира.