Несвобода, неравенство, небратство. Почему идеи либерализма не совместимы с капитализмом

Зданием суда округа Махонинг в Янгстауне, штат Огайо, построенном в 1910 году в ренессансном стиле, мог бы гордиться любой американский город: красное дерево, терракота, двенадцать мраморных колонн и купол из витражного стекла диаметром двенадцать метров говорят об очевидном успехе региона на рубеже веков. На противоположной же стороне Маркет-стрит находится более скромное здание федерального суда, построенное в 1995 году на манер корпоративного офисного здания совершенно в духе того времени: бетон и камень, облицованный панелями камень и обрамленный сине-черным стеклом, с расположенными тут и там декоративными квадратами и кругами.

Федеральное здание и здание суда имени Томаса Д. Ламброса названы в честь судьи Томаса Деметриоса Ламброса (1930–2019), уроженца Аштабулы, штат Огайо, который в 1967 году был назначен президентом США Линдоном Б. Джонсоном на должность федерального судьи. На сайте Управления общих служб США судья Ламброс упомянут как «пионер движения за альтернативное разрешение споров» — имеется в виду арбитраж, как его обычно называют. Но, возможно, жители Янгстауна и долины Махонинг помнят судью Ламброса по другой причине.

В 1979–1980 годах Ламброс был председателем на громком судебном процессе, инициированном тремя с половиной тысячами сталелитейщиков, уволенных с завода United States Steel Corporation в Янгстауне. В сущности, этот процесс был отчаянной попыткой заставить US Steel продать компанию либо городу, либо рабочим, которые, как считалось, с помощью федеральных займов продолжат управлять заводом и будут платить зарплату остальным сотрудникам.

На раннем слушании судья Ламброс выступил с замечательным, почти революционным предложением к адвокатам рабочих.

Он сказал, что они могли бы выиграть дело, если будут настаивать, что у жителей Янгстауна есть «право общественной собственности», возникшее в результате «длительных, устоявшихся отношений между United States Steel, институтом сталелитейной промышленности, сообществом Янгстауна, жителями округа Махонинг, которые посвятили свою жизнь этой отрасли, и долиной Махонинг».

Поскольку производство стали играло ключевую роль в общественной жизни округа, его население, по предположению судьи, имеет право решать, как быть со сталелитейным заводом.

Тем не менее иск был отклонен. Когда судье Ламбросу предложили вынести решение по делу Янгстауна, он воспользовался своим собственным предложением. В законодательстве США просто не было прецедента, обратившись к которому можно было бы сказать, что рабочие или простой народ действительно обладают «правом общественной собственности». Ламброс разрывался между моральным чувством (у людей должно быть такое право) и профессиональным долгом судьи (закон — как тогда, так и сейчас — не признает такого права). Заводы Янгстауна были закрыты навсегда.

Нерешительность судьи Ламброса отражает противоречие, которое, по всей видимости, лежит в основе либерализма. С одной стороны, либеральное общество обещает создать общество равных — людей, которые имеют равные права, могут решать, как им поступать с собственной жизнью, и вместе управляют обществом. Либерализм утверждает, что все это может быть достигнуто путем защиты свобод. Некоторые из этих свобод являются личными свободами: я сам решаю, как укладывать волосы, какую религию исповедовать, что мне говорить или не говорить, к каким группам присоединиться и что делать со своей собственностью. Некоторые из этих свобод носят политический характер: я, как и любой другой человек, могу влиять на направление развития нашего общества путем голосования, вступления в политические партии, а также через организацию и посещение шествий и демонстраций, выдвижение своей кандидатуры, написание статей и т.п.

С другой стороны, когда говоря «либерализм», часто подразумевают капитализм. Капитализм — это социальная система, в рамках которой частные лица (или юридические лица, такие как корпорации) владеют средствами производства.

В рамках либеральной защиты прав и свобод это означает, что точно так же, как я могу решать судьбу своей машины, юридическое лицо US Steel может решать, что делать с целым заводом.

Из-за своей очевидной связи с капитализмом либерализм не может выполнить то, что пообещал. Чтобы понять это, важно помнить, что функционирование общества не ограничивается одними политическими процессами. Одной из главных задач общества является организация экономического производства. Мы, люди, — вид, который производит: инструменты, жилища, еду, искусство, культуру, новых людей и многое другое. Более того, обычно мы делаем это вместе, коллективно. Подобное совместное производство неизбежно приводит к разделению труда: одни охотятся, другие собирают; одни ловят рыбу, другие сеют; одни разрабатывают искусственный интеллект, другие чистят стекла на светофоре.

После индустриальной революции извлечение выгоды из расширения производства и внедрения передовых технологий становится возможно лишь для относительно небольшого числа людей или организаций. Это приводит не просто к разделению труда, но и к классовому расслоению общества. Некоторые люди — капиталисты — владеют материалами или технологиями, в то время как другие люди — рабочие — вынуждены работать на капиталистов в обмен на заработную плату. В рамках этого классового расслоения капиталисты не только принимают важные инвестиционные решения, задающие обществу направление развитя, но и фактически являются частными диктаторами, указывающими своим работникам, что делать, когда это делать, что носить, что писать и что постить в интернете.

Учитывая, что либерализм защищает права капиталистов указывать своим подчиненным, как жить, трудно понять, как либерализм мог бы достичь своей цели — создать общество равных, в котором у всех нас есть право управлять обществом.

Это и есть противоречие, лежащее в основе либерализма, и отсюда же проистекает дилемма судьи Ламброса.

Сейчас историки, экономисты и социологи активно спорят о том, какова была политико-экономическая подоплека закрытия заводов Янгстауна. Все сходятся во мнении, что это было частью феномена «глобализации». Конечно, бывший президент США Билл Клинтон (администрация которого, кстати, курировала строительство федерального здания в Ламбросе) мог заявить в 2000 году, что глобализация была «экономическим эквивалентом силы природы», но в это больше никто не всерьез верит.

Под руководством США (которое таким образом соперничает с Китаем) мир поворачивается в сторону «неомеркантилизма», стратегии, согласно которой правительства должны оберегать отечественную промышленность, одновременно стремясь на глобальные рынки и применяя кнут и пряник, чтобы направить частных инвесторов к конкретным экономическим целям, таким как инвестиции в экологически чистые технологии.

Это означает, что принципы организации производства вновь стали спорным политическим вопросом, но происходит это в момент идеологического раскола. Кажется, гегемония либерализма сейчас находится в пике. Авторитарные популисты и «нелиберальные демократы» в последнее время получили удивительный уровень поддержки и легитимности, в то время как постлиберальные идеологии смотрят вперед в поисках новых возможностей. Критики слева и справа предлагают два основных видения ближайшего будущего. Левые подозревают, что возвращение политики, защищающей отечественную промышленность, может оказаться совсем не таким «новым экономическим мировым порядком», каким его рекламируют его сторонники, и подчеркивают неспособность либерализма докопаться до корней проблем капитализма.

Те, кто придерживается этой точки зрения, например экономист Даниэла Габор, рассматривают законодательные усилия, такие как Закон президента США Джо Байдена о снижении инфляции (IRA) или европейская промышленная политика, предложенная президентом Франции Эммануэлем Макроном, как способ получения частной прибыли путем использования государства. Государство берет на себя «снижение рисков» некоторых капиталовложений, что делает их более безопасными для капиталистов, которые получают огромные выгоды. Некоторые социалисты даже предполагают, что закон Байдена — это регресс к своего рода феодализму.

Справа же некоторые так называемые постлибералы, такие как политический теоретик Патрик Денин, предполагают, что промышленная политика, направленная на восстановление рабочих мест «синих воротничков» в центре США, станет революционным первым шагом к отказу от либерализма со всеми его (лицемерными) стремлениями к индивидуальным свободам и социальному равенству.

Но такая дихотомия игнорирует возможность либерального антикапитализма. Это может звучать как оксюморон. Ни либералы, ни их критики не отделяют либерализм от капитализма (хотя некоторые историки уже начали это делать). Большинство либералов даже подчеркивают счастливый брак между этими идеями. Среди тех либеральных эгалитаристов, которые подчеркивают «новый курс» на перераспределение как моральную основу либерализма, лишь немногие всерьез занимаются серьезными проблемами политической экономии.

Как правило, либералы продвигают институциональные и процедурные решения — «структурные изменения» в представительных процессах, расширение доступа к голосованию и так далее, — но редко ставят под сомнение основы политической экономии, например, кто чем владеет и над кем господствует.

Это делает тем более удивительным факт, что величайший философский представитель либерализма Джон Ролз разработал принципиальный и крайне убедительный аргумент в пользу того, что даже самая гуманная форма капитализма несовместима с возможностью достижения главной цели либерализма: свободных людей, живущих вместе в обществе равных. Этот аргумент требует более детального рассмотрения.

Вопреки расхожей карикатуре на его взгляды, Ролз не сводит политику к технократическим подталкиваниям и манипуляциям с предельными налоговыми ставками. Либерализм — это философия «базовой структуры» общества. Базовая структура включает в себя фундаментальные институты общества: не только политические структуры, такие как конституция, но также рынки и права собственности. Все подлежит моральной оценке, причем не абстрактно, а с учетом того, как различные институты взаимодействуют друг с другом и влияют на человеческое поведение на протяжении поколений.

«Все» в данном случае подразумевает основы политической экономии, например, кто что производит, кому что принадлежит и кто принимает решения. По мнению Ролза, это важно для понимания того, как общество организует производство товаров и услуг. Сосредоточившись на неравенстве и господстве, которые возникают из-за того, что капитализм позволяет небольшой группе людей контролировать то, как мы производим общественное богатство, Ролз утверждает, что никакая форма капитализма никогда не сможет соответствовать либеральному идеалу общества равных. Рынок всегда будет препятствовать социальному равенству и основным свободам.

Наследие Ролза сложно и противоречиво. Но нам не обязательно соглашаться с ним во всем. Даже если отбросить множество поправок, внесенных им по отдельным темам после публикации «Теории справедливости» (1971), он изложил суть либеральной антикапиталистической политической экономии и никогда не отказывался от убеждения, что либеральное общество должно преодолеть капитализм.

Для Ролза либерализм вращается вокруг двух идеалов: общества как справедливой системы сотрудничества и людей как свободных, равных и способных к радости, доброте и творчеству, а также склонных сотрудничать друг с другом ради общего процветания. Ролз показывает, что эти идеалы ведут к принципам, к которым люди могут апеллировать при проектировании, совершенствовании и поддержании основных политических и экономических структур.

Капитализм — это экономическая система, обладающая тремя особенностями. Во-первых, Ролз говорит, что это «социальная система, основанная на частной собственности на средства производства». Капитализм предоставляет практически неограниченные права не только на личную собственность, но и на высокоценные и производительные промышленные и финансовые активы общества — то, что Владимир Ленин в 1922 году назвал «командными высотами» экономики. Во-вторых, капитализм распределяет доступ к частной собственности главным образом через рынки. Это включает в себя рынки товаров, рынки финансовых продуктов и рынки рабочей силы. Это приводит к третьей особенности капитализма: большинство людей — работники, они пытаются заработать достаточно, чтобы прокормить себя и свои семьи, продавая свой труд за плату капиталисту, владеющему средствами производства.

Таким образом, капитализм представляет собой экономическую систему, которая создает классовое общество и разделение труда. Либеральный антикапитализм Ролза, фокусирующийся на препятствиях, которые классово расслоенное общество собственников-капиталистов и рабочих создает для подлинно кооперативного и эмансипирующего либерального общества. Ролз утверждает, что капитализм нарушает два основных принципа либерализма: принципы социального равенства и широкой политической свободы. Более того, реформы, которые не затрагивают суть капиталистических отношений, вряд ли могут помочь исправить ситуацию. Давайте рассмотрим частности.

Социальное равенство

Одним из компонентов социального равенства является справедливое равенство возможностей. Ваши шансы на успех в какой-либо роли не должны зависеть от вашего происхождения или обстоятельств, над которыми вы не имели контроля. Все современные общества не в состоянии удовлетворить это условие: раса, пол, религия, состояние здоровья, сексуальность и другие обстоятельства дают преимущество одним над другими. Точно так же в классово расслоенном капиталистическом обществе то, владеете ли вы или ваши родители производственными активами, в значительной степени определяет ваши шансы. Таким образом, справедливое равенство возможностей маловероятно при капитализме. Я говорю «маловероятно», поскольку вполне возможно, что капиталистическое государство всеобщего благосостояния могло бы способствовать обеспечению равных возможностей, вкладывая значительные средства в образование и здравоохранение.

Но общество, в котором созданы равные возможности, все равно не дотягивает до полного идеала либерального равенства. Намного более важной, чем равные возможности, Ролз считал ценность, которую он называл «взаимностью»: важно, чтобы все люди были полноценными членами общества и воспринимались другими членами общества как таковые. При капитализме «взаимность» невозможна, поскольку он подразумевает разделения и разные «социальные роли и цели капиталистов и рабочих».

Следовательно, говорит Ролз, в капиталистической социальной системе именно капиталисты, индивидуально и конкурируя друг с другом, принимают решения о том, как инвестировать общественные ресурсы, что и как производить. Из-за этого работникам трудно воспринимать себя активными участниками управления обществом, поскольку, в общем, они таковыми не являются (за небольшим исключением голосования каждые несколько лет).

Это то, что случилось с жителями Янгстауна, когда владельцы US Steel решили избавиться от завода. Точно так же сегодня генеральный директор McDonald’s может до посинения говорить своим сотрудникам, что «мы все в этом деле заодно», даже несмотря на то, что он получает в 1150 раз больше, чем они, и решает, как им тратить свое время. В таких случаях «общество» ощущается как что-то, во что мы «втянуты», а не как что-то, что мы создаем и поддерживаем совместными усилиями, писал Ролз в книге «Политический либерализм» (1993).

Такие капиталисты принимают важные решения от имени общества, однако их интересы расходятся с интересами рабочего класса. Это форма социального доминирования. Ролз беспокоился, что те, кто не владеет средствами производства, будут «рассматриваться как самими собой, так и другими как низшая каста» и, вероятно, будут развивать в себе «чувство почтения и подобострастия», в то время как владельцы привыкнут к «желанию доминировать». Это противоречит истинной «социальной связи» между равными, которая призывает нас взять на себя «публичное политическое обязательство сохранять условия, которых требуют их равные отношения», как он писал в книге «Правосудие как честность: повторное утверждение» (2001).

Политические свободы

Капитализм также несовместим с основной либеральной ценностью политических свобод. Политологи уже продолжительное время говорят о том, что развитые демократии, такие как Соединенные Штаты и страны Западной Европы, вероятно, лучше характеризовать как олигархии, поскольку их политика почти не имеет отношения к интересам неимущих, когда они расходятся с интересами богатых. Обычно предлагаемое решение состоит в том, чтобы «вытянуть деньги из политики», изменив правила финансирования избирательных кампаний.

Но история с заводом Янгстауна наводит на мысль о чем-то еще более глубоком. Сталевары действительно пользовались значительной политической поддержкой в своей борьбе. Их представлял бывший генеральный прокурор при президенте Джонсоне Рэмси Кларк, а городской совет Янгстауна, законодательное собрание штата Огайо и Комитет Палаты представителей США по путям и средствам предпринимали некоторые действия от их имени. Но, как в конце концов признал судья Ламброс, ничто из этого не могло сравниться с мощью капитала.

Предвосхищая утверждение экономиста Томаса Пикетти, высказанное им в книге «Капитал в XXI веке» (2013), что капиталистические общества «дрейфуют в сторону олигархии», Ролз утверждал, что экономическое и политическое неравенство «имеют тенденцию идти рука об руку», и этот факт побуждает богатых «создавать систему права и собственности, обеспечивающую их доминирующее положение не только в политике, но и во всей экономике».

Богатые используют свое доминирующее положение, чтобы определять законодательную повестку дня, монополизировать общественное обсуждение, контролировать процесс принятия политических решений, угрожая бегством капитала, и заниматься откровенной коррупцией.

Реформирование правил финансирования избирательных кампаний так, чтобы деньги не попадали в политику, возможно, является важным шагом в сторону ограничения этой тенденции. Но это только начало.

Ролз был чувствителен к идее Карла Маркса, что либеральные права могут быть простой формальностью, ничем не обеспеченной декларацией меры защиты. В ответ Роулз настаивал на том, что правам на участие в политической жизни должна быть придана «справедливая ценность». В «Теории справедливости» он заметил, что политические меры, необходимые для защиты политической свободы, «похоже, никогда всерьез не рассматривались» в капиталистических обществах. Причина в том, что превращение экономического неравенства в политическое господство происходит достаточно быстро. «Политическая власть быстро сосредотачивается», когда условия владения собственностью неравны, и «неравенство в экономической и социальной системе вскоре может подорвать любое политическое равенство, которое могло бы существовать». Таким образом, обеспечение политической свободы требует от нас не просто ограничения использования денег в политике, но, по словам Ролза, в первую очередь она требует предотвращения чрезмерной концентрации собственности и богатства.

Как показали Пикетти и его коллеги, сегодняшний ошеломляющий уровень неравенства имеет два основных источника: огромное неравенство в доходах, которому способствуют более низкие налоговые ставки, и высокая норма прибыли на капитал по сравнению с доходностью труда. Сложные проценты для богатых продолжают делать богатых еще богаче, в то время как бедные становятся относительно беднее. Ролз утверждал, что нам нужно решить обе проблемы: первую — с помощью налогообложения и контроля за заработной платой, а вторую — изменив «юридическое определение прав собственности».

Легко не заметить, насколько радикально это последнее предложение. Как показала ученый-юрист Катарина Пистор в книге «Кодекс капитала» (2019), капитализм опирается на юридическое определение прав собственности. Не все права собственности накапливаются с такой скоростью, с какой накапливается капитал, и не все они дают их владельцам такой же контроль над другими людьми. Таким образом, изменение прав собственности лежит в основе власти капитала. Это могло бы привести к признанию «прав общественной собственности» того рода, о котором думал судья Ламброс, прежде чем отказался от этой идеи. Или таковое признание могло бы включать отделение прав собственности капиталистов, скажем, на заводское оборудование, от прав управлять тем, как это оборудование используется, оставляя право на это за рабочими, которые фактически его используют. Либерализм может в какой-то мере защищать собственность, но не обязательно предоставлять расширенные права собственности, которыми капиталисты пользуются сегодня.