Секретное оружие против пап и королей. Как теории заговора помогают в борьбе за свободу

Понятие «теория заговора» сегодня стало одним из самых популярных политических ругательств. Оно используется как ярлык, позволяющий с умным видом заткнуть рот оппоненту.

Ты пропагандируешь теории заговора — значит, ты не только неправ, но и распространяешь опасные предубеждения. Твое место — на обочине политического дискурса, рядом с сумасшедшими нацистами и торговцами мочой инопланетян.

Но в таком виде понятие теории заговора — всего лишь вредный и идеологически опосредованный штамп. Несмотря на то что гораздо чаще распространением теорий заговора занимаются разного рода расисты, сторонники диктатур и проповедники насилия — политические силы, которые мы не можем оценивать положительно, порой их могут использовать и те, кто борется за свободу, равенство и прогресс.

Таких примеров немного, но они всё же есть, и порой они играют очень важную роль в истории. Одна теория заговора, о которой пойдет речь в этой статье, поспособствовала тому, что католическая Европа не стала теократической империей, а другая помогла Америке завоевать независимость.

Что такое теория заговора и почему от этого понятия лучше отказаться

Что такое теории заговора? Сегодня чаще всего их определяют как некий вымышленный скрытый сговор влиятельных людей, которые ставят перед собой определенные (почти всегда исключительно зловредные) цели. Участники теорий заговора — это всегда политики, чиновники, крупные бизнесмены, духовные лидеры или знаменитости.

В качестве инструмента познания мира теории заговора в такой оптике — это упрощения, которые используются для того, чтобы объяснить сложную картину мира недалеким людям. Кроме того, это способ внушить определенные ценности или мобилизовать их на действия.

Примерно в такой формулировке это понятие используется в американских, европейских, а порой и в российских медиа. Однако многие современные философы и политологи критикуют этот шаблон и рекомендуют избегать его. Что же не так с теориями заговора?

Во-первых, заговоры всё-таки время от времени происходят в действительности. Людям в целом свойственно о чем-то скрытно договариваться, вводя общество в заблуждение насчет своих намерений. Громких примеров реальных заговоров множество — например, «Константинов дар» или Уотергейт. Уже это обнаруживает дисфункциональность данного понятия. Если заговоры возможны, то теории, предполагающие их существование, нельзя считать априори ложными — иначе можно пропустить реальные и очень важные злоупотребления властью и влиянием.

Во-вторых, это понятие пытается объять необъятное. Россказни о рептилоидах, которые правят миром, — это теория заговора. Предположение о том, что коронавирус появился из-за утечки в уханьской биолаборатории, тоже часто называют теорией заговора. Первое звучит как бред сумасшедшего, а второе — вряд ли менее реалистично, чем тот же Уотергейт.

В-третьих, отнесение того или иного предположения к теориям заговора полностью зависит от конъюнктуры. В США любое обвинение правительства в том, что оно участвует в политических убийствах, будет воспринято как теория заговора. Но в странах Африки, Ближнего Востока или даже на постсоветском пространстве устранение политических оппонентов властью — обычная практика. Кто сказал, что в Америке этого не может произойти?

Некоторые исследователи, например Джек Братич, считают, что само понятие «теории заговора» в такой расплывчатой формулировке — всего лишь идеологический инструмент, с помощью которого либеральные режимы очерчивают границы приемлемого и неприемлемого дискурсов.

Как же тогда относиться к теориям заговора — верить им или не верить? Философ Майкл Дентис предлагает два тезиса:

• теории заговора в принципе нельзя отметать только потому, что кто-то назвал их таковыми, или потому, что они звучат как теории заговора;
• в теории заговора нормально верить, если вы можете рассказать хорошую и непротиворечивую историю в их подтверждение.

Теория заговора как политический инструмент

Можно подойти к теориям заговора иначе: определить их как заведомо ложные нарративы о заговоре, которые кто-то намеренно распространяет для достижения своих политических, экономических или социальных целей. Такое определение наделяет это понятие смыслом и различительной способностью, хотя и лишает права называться теориями заговора многие предположения, которые принято считать таковыми.

Отличные примеры таких заведомо ложных нарративов — поджог Рейхстага в 1933 году, ответственность за который нацисты возложили на руководство компартии, что в итоге привело к ее запрету; или QAnon, запущенный американскими правыми радикалами для того, чтобы очернить Демократическую партию США.

Но и в таком понимании теории заговора нельзя считать однозначно отрицательным явлением. К подобным манипуляциям могут прибегать любые силы, в том числе борцы за свободу и равенство.

Например, как пишут исследователи Хильда Торисдоттир, Сильвия Мари и Андрэ Крувель, теории заговора могут мобилизовать недовольных против преступных властей. В конце концов, когда политическая справедливость восстановлена, какая разница, что заставило людей начать борьбу?

Исследователи отмечают, что позитивных примеров использования теорий заговора гораздо меньше, чем негативных. Тем не менее они всё же встречаются. Вот две такие истории.

Как итальянский схоласт отменил всех римских пап

Противостояние светской и духовной власти было центральной темой позднесредневековой идеологии. А главным пространством этой борьбы стало Regnum Italicum — Королевство Итальянское, на деле состоящее из множества независимых аристократических республик и княжеств севера Италии.

Де-юре Королевство Итальянское входило в состав Священной Римской империи (чего североитальянцы, в общем-то, и не отрицали). Но в жизни власть императора на эти земли не распространялась. При этом север Италии был богатейшим регионом Европы. Поэтому начиная с середины XII века все императоры мечтали покорить эти земли, а некоторые пытались это сделать — но каждый раз итальянцы давали отпор.

На первых порах союзниками городов-государств были римские папы. Однако во второй половине XIII века Святой престол начал всё чаще демонстрировать намерение самостоятельно подчинить Италию. Понтифики стали влиять на политику городов-государств, а затем и напрямую подчинять их силой и хитростью. К XIV веку Рим покорил значительную территорию севера Италии и влиял на политику в свободных городах.

Для итальянских республик этот конфликт из борьбы за независимость начал превращаться в борьбу потенциальных сюзеренов за их территории. Всё более хищнические действия пап, а также внутренние конфликты в городах-государствах вынудили многих североитальянцев начать поддерживать сюзерена, который выглядел как меньшее зло, — Священную Римскую империю. В городах стали появляться партии сторонников папы — гвельфы и союзников императора — гибеллины.

Последние считали, что император мог оставить городам гораздо больше вольностей, чем папа, но при этом остановить распри и привести их к порядку и единству. Самое известное произведение, выражающее эту точку зрения, — «О монархии» Данте Алигьери (1313).

В 1309 году папа перебрался из Рима в Авиньон, под покровительство французских королей. В 1327-м отлученный от церкви император Людовик IV вторгся в Италию и взял Рим, после чего возвел на Престол лояльного папу. Но на следующий год римляне восстали, а у самого Людовика закончились средства на содержание войск, и его армия просто разбежалась.

Этому позорному поражению предшествовала поистине выдающаяся идеологическая работа. Викарием императора во время похода стал один из самых важных идеологов гибеллинской партии — Марсилий из Падуи. В 1324 году он опубликовал двухтомную работу «Защитник мира».

Марсилий, ссылаясь на Священное Писание и труды отцов церкви, опровергает любые притязания Престола на светскую власть. Он доказывает, что папа — всего лишь епископ Рима и не имеет никаких прав на господство ни над церковью, ни над христианскими народами.

Рассуждая об этом, Марсилий заходит очень далеко и доказывает, что Христос намеренно отстранил церковных иерархов от «любой принудительной силы». Поэтому церковь Христова может быть лишь конгрегацией, чисто духовным, слабо организованным и деполитизированным объединением верующих, не посягающим на полноту власти светских правителей.

Высшим органом церкви должен стать Вселенский собор (в XIV веке он созывался лишь однажды). Вся политическая власть, которой обладает папа, в том числе полномочия по созыву и управлению Вселенским собором, должна быть передана «светскому христианскому законодателю», то есть руководителю государства.

Марсилий создает обоснование для широких политических притязаний императоров из Ахена. Но, как верный сын республиканского мира, он поддерживает умеренное правление, защищает гражданские свободы, а также одним из первых формулирует теорию национального суверенитета, в которой принудительная сила права исходит от всего народа.

Самой лучшей формой правления философ называет королевскую монархию, но отмечает, что она будет хороша лишь в том случае, если монарх правит в перманентном согласии с народом и строго соблюдает законы. При этом волей руководителя должна быть воля народа, выраженная на всеобщем собрании.

Наилучшей моделью смены власти Марсилий называет выборы монарха свободными гражданами на ограниченное время.

Столь смелая для XIV века работа кажется анахронизмом — подобный текст смотрелся бы более органично, будь он опубликован на 200–300 лет позже. Как отмечает главный современный историк идей Квентин Скиннер, многие тезисы Марсилия о полномочиях церкви звучат удивительно по-лютерански — и это почти за 200 лет до 95 тезисов.

Но, несмотря на всю прогрессивность, правоведческие рассуждения Марсилия суммируются теорией заговора.

Обосновав претензии императора на власть над Италией и опровергнув притязания Рима, ученый переходит к эмоциональным нападкам. Узурпацию власти у законных светских монархов Марсилий называет дьявольскими деяниями. Все римские папы, кардиналы церкви и их соратники предстают у него участниками одного большого сговора против единственно законной светской власти.

Марсилий доказывает, что начиная с V века римские понтифики понемногу захватывали себе авторитет и власть над церковью, которые им никогда не принадлежали. Он находит, в чем обвинить почти каждого из понтификов.

«Под влиянием дьявола-искусителя, который породил гордыню, высокомерие и все другие пороки, епископы Рима поддались соблазну и последовали по чуждому пути, отдаленному от пути Христа и апостолов, — пишет Марсилий. — Их замысел — террором и привилегиями, о которых мы уже говорили, применяя также для достижения своих целей интриги и коварные уловки, завладеть правом управления и юрисдикцией других королевств. <…> Они пытаются сделать орудием обмана присвоенное ими право полноты власти».

Источники для своей работы Марсилий тоже подбирает как типичный автор теории заговора. Оксфордский историк Роберт Гарнетт обращает внимание на то, что, выстраивая нарратив о «папах-еретиках», автор «Защитника мира» использует только те документы канонического права, что соответствуют его позиции. Для этого ему приходится залезать в книги, о которых все давно забыли. Но относительно свежие и хорошо известные документы предыдущих двух веков, в которых папы отступились от претензий на власть и принимали правильные, с позиций Марсилия, решения — например, энциклики, прославлявшие бедность и нестяжательство, — он совсем не цитирует.

«Упущения не являются свидетельством невежества Марсилия, они преднамеренные, — констатирует Гарнетт. — Почему он игнорирует множество документов канонического права XII–XIII веков? <…> Возможно, Марсилий мог счесть подробное рассмотрение этих документов потенциально опасным для его дела против папства как института».

В первой половине XIV века цезарепапистский политический идеал был навсегда уничтожен, и книга Марсилия внесла в его разрушение огромную лепту.

На фоне авиньонского пленения и интеллектуального пробуждения эпохи Возрождения папство, которое совсем недавно претендовало на политическую власть над Европой, было дискредитировано и вступило в период глубокого кризиса, от которого оправилось лишь в XVI веке. Но оно так и не смогло даже близко восстановить тот уровень власти и влияния, который имело в XII–XIII веках.

Кроме того, «Защитник мира» оказал огромное влияние на множество антиклерикальных движений католических стран. Уже в 1327 году папский суд признал Марсилия еретиком и отверг тезисы его работы. Но, как отмечает американский историк Пол Сигмунд, книга получила огромное распространение среди европейских интеллектуалов, ее читали и в Париже, и в Оксфорде.

Главным движением, на которое прямо повлияли идеи Марсилия, стал концилиаризм — его сторонники с разной степенью радикальности требовали сделать руководящим органом церкви Вселенский собор. Пик этого движения пришелся на XV век, а главным его идеологом был Николай Кузанский — последний великий философ Средневековья. В своих работах он критиковал Марсилия, но, по сути, заимствовал многие его идеи. Частично через Кузанского, а частично напрямую идеи Марсилия повлияли и на многих лютеранских проповедников. В 1535 году Марсилия перевели в Англии — его аргументы были использованы в поддержку отделения англиканской церкви от католичества.

Томас Джефферсон против лондонского коварства

Дискурс о теориях заговора в том виде, в каком мы его знаем, зародился в Америке в середине прошлого века. Поэтому весьма символично, что своей независимостью Соединенные Штаты во многом обязаны именно теории заговора.

Конфликт, который в итоге привел Соединенные Штаты к провозглашению независимости в 1776 году, начал разгораться в первой половине 1760-х. Британский парламент и колониальные власти приняли ряд законов и постановлений, которые были восприняты как тиранические. Главными проблемами стали всё новые и новые налоги, акцизы и поборы, а также наступление на местные суды — британцы стремились ограничить их полномочия и передать их судам, подчиняющимся короне. При этом представительства в британском парламенте американцы не имели.

Но последней каплей, которую многие исследователи считают точкой невозврата для американской революции, стал закон о гербовом сборе, принятый в 1765 году. Он обложил дополнительными акцизами множество товаров и услуг в колониях. Деньги понадобились Британии из-за Семилетней войны, из которой она вышла почти банкротом.

Законопроект предложил премьер-министр Джордж Гренвиль, который преподнес его как меру по улучшению административного управления империей. Но в Америке новые поборы были восприняты в штыки. Колонисты начали массово саботировать акцизы, а в некоторых городах были организованы группы, которые под угрозой насилия вынуждали чиновников, ответственных за сбор этого налога, уходить в отставку.

Примерно в это время в среде колонистов возник и стремительно распространился нарратив, согласно которому все тиранические действия лондонского правительства последних лет — результат злокозненного заговора.

Имперское руководство — премьер, министры, колониальные чиновники, многие депутаты парламента, а нередко и сам король — сговорилось навсегда уничтожить древние права британского народа и превратить самую свободную христианскую страну в тиранию.

Жертвами заговора колонисты считали в одинаковой степени и себя, и жителей метрополии, поэтому новости о злоупотреблениях властью в самой Британии лишь укрепляли эти домыслы.

Вот выдержка из наказа бостонской городской сходки депутатам от города в законодательном собрании Массачусетса, которую приводит историк Бернард Бейлин:

«Ряд происшествий, множество последних событий <…> дают серьезные основания предположить, что существует глубоко скрытый ужасающий план имперского деспотизма, нацеленный на уничтожение любой гражданской свободы, и что этот план частично исполнен. <…> Величественная и некогда внушительная твердыня английской свободы, поразительное создание многих веков — британская конституция, как кажется, быстро катится к роковой и неизбежной гибели. Ужасающая катастрофа грозит всеобщим крушением и страшным предупреждением взывает к нам, чтобы мы поставили на кон всё, если только в этих отдаленных пределах земли мы, паче чаяния, можем избежать всеобщей участи, гибели под обломками наших самых прочных прав».

Многие политики, сыгравшие ключевую роль в американской революции, получили известность как обличители заговора.

Главными апологетами версии о заговоре стали будущие отцы-основатели Америки Томас Джефферсон и Джон Адамс. Оба писали гневные памфлеты, в которых обвиняли правительство в намерении окончательно закабалить колонистов и лишить их свободной прессы и образования (сборы распространялись на печатные станки, колледжи и газеты).

Свою лепту в эту теорию заговора вносило то, что колониальные чиновники, присланные из Лондона, как правило, были коррумпированными, плохо ладили с местными жителями и воспринимались как локальные тиранчики, совмещающие личную наживу со службой короне, — что легко позволяло записать их в ряды участников заговора.

В 1766 году закон был отменен — но нарратив о теории заговора, недовольство Лондоном и недоверие к нему успели проникнуть очень глубоко в общество Тринадцати колоний.

«Эти убеждения изменили суть политической борьбы колонистов и придали сил оппозиционному движению, — писал Бейлин. — Теорию заговора, однажды привившуюся, трудно было развеять: опровержения только подтверждали ее, поскольку заговорщики по определению говорят не то, что думают, а лживая видимость скрывает злые умыслы».

Америка закипала, но правительство, кажется, не замечало этого и будто бы намеренно вело колонии к вооруженному восстанию. В 1768 году парламент одобрил дополнительные пошлины на ввоз товаров в колониях. Американцы ответили на них новой волной протестов.

В колонии были введены войска, что стало еще одним подтверждением заговора с намерением поработить американцев — в политической философии либеральных радикалов XVIII века постоянная армия сама по себе была инструментом тиранического государства, а ее расположение в мирных населенных пунктах представлялось прямым актом угнетения. И в каком-то смысле радикалы оказались правы — в том же году военные расстреляли мирную толпу бостонцев. В 1773 году власти ввели очередные акцизы — на этот раз на ввоз чая. Этот шаг спровоцировал «Бостонское чаепитие», с которого, как принято считать, и началась Американская революция.

Эта теория заговора стала одним из основных инструментов, объединивших разношерстное колониальное общество и сформировавших в нем консенсус о необходимости борьбы против английского владычества. Ее отголоски можно найти даже в Декларации о независимости, основным автором которой был Джефферсон:

«…когда длинный ряд злоупотреблений и насилий, неизменно подчиненных одной и той же цели, свидетельствует о коварном замысле вынудить народ смириться с неограниченным деспотизмом, свержение такого правительства и создание новых гарантий безопасности на будущее становится правом и обязанностью народа».