«Интересный же человек был»: Эдуард Лимонов прощается с Иосифом Кобзоном

С ним связаны несколько эпизодов моей второй московской жизни.

Эпизод первый.

Возможно, это был 91-й год или 92-й год. Я иду на Тверскую улицу в уродливый тогда отель «Интурист». Он выглядел как блочный панельный дом и портил Тверскую, в десятках двух шагов вниз на углу Тверской перед панорамой Кремля сидел приземистый «Националь», вот где было роскошно, шикарно и здоровски. «Интурист» имел 11 этажей и просуществовал до 2002 года.

Так вот. Они ждали меня у отеля. Я иду на Тверскую улицу в уродливый отель «Интурист», где моя белорусская издательница из «МОКА-Пресс» сняла себе офис. Платиновая блондинка Ольга, за нею ее водитель, он же охранник, с пистолетом ТТ и замыкаю шествие я.

Напротив офиса Ольги на кушеточке изодранного красного дерматина полудремлет мордатый парень, прижимая к груди автомат Калашникова.

— Чей автоматчик? — спрашиваю я Ольгу, войдя в ее офис.

— Депутат Иосиф Кобзон, — бросает Ольга. Сегодня охранник один. Обычно их у двери двое-трое сидят.

— Так что, Эдуард Вениаминович, давайте договариваться?..

Эпизод второй.

Полуподвальный лабиринт на 2-й Фрунзенской улице. Дверь мы себе пробили сами из окна. Она нам стоила кровавого пота, эта дверь. Фундамент дома был скалой из арматуры, цемента с камнями, и били мы его до нужных размеров несколько недель. Зато у нас отдельный вход.

Год это, кажется, был 1996-й. Два зловеще респектабельных джентльмена спустились к нам в полуподвал и вручили дежурному (пацан сидел под красно-золотой табличкой «Дежурный по полку»):

— Кто у вас тут директор?

— Директор? — Дежурный не представляет, что такое директор. — Вождь? — переспрашивает дежурный.

— Главный ответственный товарищ, — уточняет второй джентльмен. — Передайте ему этот конверт (протягивает конверт). И да, распишитесь за получение.

Я появляюсь через час или два.

Дежурный:

— Вождь, тут какие-то перцы приходили. Наглые такие, вот, просили конверт передать.

Некоторое время ищет конверт во всех ящиках многоярусного стола. Находит. Вручает мне. Я вскрываю.

Адресовано руководителю, подписавшему договор с Москомимуществом. «Уведомляем вас, что Москомимущество уступило нашей организации права на ваши долги за ЖКХ». И перечисляются в столбик аккуратненько наши, нам показавшиеся огромными, долги. И еще более безжалостные пени.

Прошуршав подошвами начищенных туфель, два респектабельных джентльмена поднялись по нашей доморощенной лестнице и вышли (там из всех щелей дуло) в нашу кое-как приваренную дверь, — рассказывает мне, пока я разглядываю бумаги, дежурный. — Сели в автомобиль. Укатили.

— И чего, не поинтересовались, что у нас за организация?

— Нет, — удрученно ответил дежурный.

— Хм. Обычно нас все боялись, с политикой никто не хочет связываться.

— Вы еще прочтите там, на последней странице, красным шрифтом в красной рамке.

Следуя указанию дежурного, переворачиваю шестистраничное издание их требований и обнаруживаю:

«Предупреждаем руководителя организации г-на (дальше шла моя паспортная фамилия), что в случае невыплаты в течение двух суток (сорока восьми часов) указанных сумм задолженности вся ответственность за невыплату долга ляжет на него лично. Со всеми возможными неприятными последствиями».

— Круто, — сказал я дежурному. И пошел в свой кабинет звонить.

Кабинет — это было громко сказано. Два обшарпанных стола, составленных буквой «Т», убогий склеенный шкаф, красные плакаты на стенах. До этого помещение выглядело ужасно. Сейчас, на наш взгляд (это был, навскидку, 1996 год), помещение выглядело прекрасно. Нацболы под руководством художника Миши Рошняка выкрасили помещение в белый цвет, плинтусы — в черный, полы в красный.

В кабинете я принялся звонить нашим, как мы их называли «силовикам», и партийным, и дружелюбным, тем, кто мог оказать нам в случае надобности силовую поддержку. Просил всех прийти к 19 часам. Поскольку у нас ЧП.

Собрались. Народ в ту пору выглядел (а это, получается, 23 года тому назад) куда агрессивнее, чем сейчас. Носили еще тяжелые косухи-кожанки, у рокеров или бывших рокеров по торсам струился металл — цепи там всякие. У кого еще были длинные волосы, кто уже расхаживал как скин.

Я изложил им проблему. Сказал, что некая наглая организация купила у Москомимущества наши долги и вот теперь предъявили нам предъяву. Платите, руководитель лично ответственен. Что они имеют в виду?

— Если б хотели решить по закону, то пригрозили бы судом, — сказал уж не помню кто.

— А как называется их организация?

Я, спотыкаясь, зачитал с бумаг, оставленных нам джентльменами, название организации, довольно длинное название.

— Там есть их адрес и телефон? — спросил уж не помню кто.

— На хуй нам разговаривать с ними? А вот адрес пригодится, пойдем и перестреляем их там. Скажем, двоих застрелим, остальные отлипнут, — предложил один дикий человек, он потом погиб в Сербии.

Собрание «силовиков» меня не успокоило.

Я выслушал всех и поступил по-своему. Я позвонил одному знакомому журналисту. Встретился с ним.

— Ты притворяться умеешь?

— Да вроде могу, хотя в театральную студию в школе не ходил.

— Сможешь пойти в тыл к врагу и выяснить, что это за организация? Притвориться нужно будет лишь чуть-чуть. Отрекомендуйся журналистом и попроси о встрече.

Парень так и сделал.

Встретился с одним из их руководителей у него в кабинете. Когда руководитель вышел, мой журналист нырнул под стол, выгреб добрую половину содержимого мусорной корзины (бумаги) и запихал себе в обширную журналистскую суму. И притащил мне. Разгладив бумаги утюгом и внимательно прочитав дома содержимое бумаг, я извлек оттуда одно знакомое мне символическое имя-звание-должность, Иосиф Кобзон. Выяснилось, что Кобзон был учредителем (точнее, одним из учредителей) организации под названием «Щит и лира», и уже «Щит и лира» была одним из учредителей той организации, которая на нас наехала.

Юридический адрес «Щита и лиры», где бы вы думали, находился? А в здании на Каретном ряду, на Петровке, 38, в одном из кабинетов. Тогда еще так делали, по простоте душевной.

Трындец. Было ясно, что дело темное. Прошли первые сутки, 24 из 48 часов, отведенных мне для уплаты задолженности.

У меня был факс. Я привез его из Парижа, Франция, в марте 1994 года, и он послужил мне верой и правдой. Это я вскользь упомянул о факсе. Сейчас он выйдет на сцену. Точнее, появится важным элементом в этой уже детективной истории.

Пока он стоял под настольной лампой в дальнем углу living room квартиры на Калошином переулке. Был включен в сеть, иной раз попискивал, не ожидая, какая роль ему уготована.

Разложив перед собой бумаги, я набрал номер телефона офиса великого человека. Вероятно, это был тот же самый офис, проходя мимо которого я видел охранника с Калашниковым. Мне ответила секретарша.

Я чуть-чуть позаикался (тогда я был на 23 года менее нагл, чем на сегодняшний день). Знаете, что, терпеливо выслушав часть моих заиканий, предложила мне секретарша? «У нас есть в офисе факс. Пришлите Иосифу Давыдовичу факс, чего вы от него хотите».

Я взял страницу из тех бумаг, которые мой разведчик-журналист выкрал из мусорной корзины. Подчеркнул там про «Щит и лиру» и, приписав на поле «Иосиф Давыдович, это очень важно», послал факс.

Мне позвонили через ну десять минут, очень быстро. Секретарша: тон очень серьезный и перепуганный. «Иосиф Давыдович просил вас не сообщать никому сведения, изложенные в факсе. Там ошибка. Не беспокойтесь, всё будет в порядке. Вам ничего не придется платить и, разумеется, никакой личной ответственности».

Как она сказала, так произошло. В течение суток приехали двое зловещих джентльменов, извинившись перед дежурным, и настоятельно забрали из штаба бумагу с красным предупреждением в конце. Мы ее еле нашли.

Потом его офис в «Интуристе» взорвали. Я в это время был в Государственной думе. Такое еще было возможно в те времена. Я слышал взрыв, а когда вышел из здания, то с угла Волхонки и Тверской можно было видеть висящий с окна его офиса раненый кондишен. Но это не эпизод, это к вопросу о тогдашних нравах.

Эпизод третий.

Мы сидим рядом на каком-то телешоу. Я вижу его в профиль, и он смотрится для меня памятником, национальным монументом, бронзовой головой и торсом. Он называет меня «Эдик», и мы практически во всем согласны, он только чуть-чуть пожурил меня пару раз за резкость.

Видите, как интересно я о Кобзоне написал. Так интересный же человек был. Не сидел, как тихая мышь, а вовсю в жизни участвовал.

Да и 90-е годы были куда интереснее путинских.