«Краеведческий бум возникает в условиях ограничений». Петербургские краеведы — о том, почему сегодня растет внимание к истории городов
В соцсетях всё чаще появляются краеведческие блоги. В Петербурге их авторы не только рассказывают о достопримечательностях, но и сами реставрируют витражи, отмывают настенную плитку, защищают исторические двери и восстанавливают мостовые. Виктория Хрусталева поговорила с ними о том, почему краеведение становится всё более популярным среди молодых людей.
«Гэнгъ» — это неформальное объединение краеведов, но у каждого из нас есть свои проекты. Максиму интересен старый жилищный фонд, Маша занимается генеалогией и расследует истории по старым открыткам, Ксюша курирует практически все наши проекты с очисткой исторических деталей и изучает архитектурную керамику. А я ближе всех к классическому пониманию слова «краевед», очень давно занимаюсь изучением города. Совместно с «Гэнгом» я организовывал краеведческий фестиваль, иногда общаюсь с жителями дома и рассказываю, какие работы мы собираемся проводить у них в парадной.
Обычно мы выбираем такие места, где можно выполнить всю работу силами волонтеров и реставраторов. Смотрим, чтобы реставрировать было не слишком долго и не слишком трудно, потому что спонсоров у нас нет. Бюджеты, которые мы собирали ранее, кончились, а новые акции не скоро. Ну и конечно, важно, чтобы результат был эффектным: наша цель не всё в городе отмыть от краски и грязи, а показать, что своими усилиями можно очень многое сделать.
Мне очень нравится, как мы очистили настенную плитку на Рузовской, 19, отреставрировали витражи на даче Прибыткова. Или отмыли витражи и настенную плитку в Виленском переулке, 6. Это интересный дом, принадлежал двоюродному дяде поэта Велимира Хлебникова, потомку купеческой семьи.
Сейчас мы вместе с Ксенией отмываем витраж на Среднем проспекте. Маша курирует восстановление детской мозаичной площадки в Красногвардейском районе. Будет еще много всего интересного.
Мне кажется, что краеведческий бум возникает в условиях ограничений. Так уже было, например, в эпоху брежневского застоя. Нынешние классики краеведения пришли в науку именно в тот период. Вспомните образ интеллигента брежневской поры: он всегда отправляется в какой-то поход, проводит полевые исследования или занимается диким туризмом. Во многом это происходило из-за того, что туризм, краеведение — это сублимация гражданской и политической активности.
На самом деле краеведение — это всегда политика в той или иной форме. Но это такая ее часть, в которую можно вмешиваться без душевных травм и административно-уголовных последствий. Тебе кажется, что ты не можешь идти в городское самоуправление или влиять на то, как будут распределяться бюджеты. Но ты можешь изучать город и присвоить его себе если не административно, то хотя бы как хорошо знакомое пространство.
Мне кажется, сейчас краеведение переживает подъем, потому что мы все застряли в изоляции.
И изучать его сегодня проще, потому что в поход идти не обязательно. Многое можно найти в интернете, не выходя из дома, даже какие-то редкие книги. Плюс есть возможность общаться с такими же фриками, как и ты. Раньше краеведческая коммуникация была более рассредоточена, но всё начало меняться с эпохи ЖЖ.
Краеведение стало больше мелькать в СМИ. Раньше оно было заумным, а сейчас имидж меняется. В принципе сильные локальные исследователи есть во всех городах, просто не везде они ведут блоги или становятся медиаперсонами. Печальная особенность краеведения — нет единого объединяющего центра и горизонтальной системы. Поэтому то, что находят отдельные исследователи, может так и остаться неизвестным всем остальным.
Я не сторонник мысли «Не любишь старый фонд Петербурга во всем его великолепном многообразии — поезжай в Купчино». Пока это мнение будет постулироваться значительной частью защитников исторического наследия, всё будет очень плохо.
Не буду говорить о других городах и регионах, скажу про Питер. В нашем городе около 14 тысяч зданий, построенных до 1917 года, это больше всего в России, подавляющая часть — доходные дома.
Изначально у таких домов были владельцы, которые отвечали перед городской управой за содержание своей недвижимости. И если мы хотим сохранить всё в том же состоянии, как в августе 1918-го, то нужно взять 14 тысяч богатых людей и продать им целиком каждый дом.
Чтобы они получали арендную плату от тех, кто там живет, и следили, чтобы все внутренние детали сохранялись. Но, само собой, это невозможно.
Единственный способ сохранить архитектурные детали в дореволюционных домах — это, со стороны чиновников, изготовить памятку для добросовестных жильцов о том, что и как им делать для сохранения исторических элементов. Со стороны активистов — просвещение и диалог с жильцами.
Сейчас градозащита перешла совсем на другой уровень. Помню, что в конце 2000-х чиновники и активисты спорили, можно или нельзя за один раз сносить пять домов на Невском проспекте. Сегодня это кажется немыслимым — спасибо градозащитному сообществу, что задало такой тон. Но, может, как раз сейчас надо быть чуть менее бескомпромиссными и перейти к диалогу, а не к запрету?
Всё детство я провела в Коломне. Это очень уютный район рядом с Мариинским театром, там застыло время и очень примитивное и доступное для XIX века жилье соседствует с великокняжескими дворцами. Мы жили в старом доме без каких-либо излишеств. Помню, как по дороге в детский сад я постоянно спрашивала маму: «А почему всё так плохо? А нельзя ли покрасить тот домик? А можно покрасить наш лифт, давай возьмем мою акварель?» Ко всем этим вопросам из детства я вернулась три года назад.
Тогда у меня сам собой сложился блог, где я рассказываю об архитектурных деталях, часто с позиции историка. История места — это способ достучаться до людей, рассказать, почему то или иное красивое здание имеет большую ценность. И этот блог стал способом оперативно коммуницировать с людьми. Если есть угроза замены исторических деталей на новые или нужна помощь, чтобы что-то отреставрировать, можно кинуть клич среди жителей дома.
Например, в прошлом году была очень знаковая история с заменой дверей на Большом проспекте Петроградской стороны. Тогда в рамках благотворительной программы подрядчики «Газпрома» меняли железные двери на проспекте на деревянные. Но почему-то решили заменить и исторические деревянные на новодел. Это неправильно. Тогда вместе с жильцами и другими активистами нам удалось спасти все исторические двери. Был очень большой общественный отклик, поэтому в этом году, когда программа продолжилась на другом участке проспекта, подрядчики не стали менять двери. Они наняли мастеров, которые расчистили исторические элементы.
Недавно на улице Римского-Корсакова меняли асфальт на плитку и обнаружили булыжную мостовую. Изначально даже в Комитете по охране памятников не понимали, почему кто-то хочет это сохранить.
Активнее всего историческое покрытие защищал собственник одной из квартир. Мы долго вели переговоры с чиновниками, делали расчистки, и в итоге мостовую восстановили. Для Петербурга, возможно, это первый шаг, чтобы мостовые сохраняли.
Всё меняют люди, в них вся сила. Но иногда, желая сделать лучше, они допускают ошибки.
На Большом проспекте Васильевского острова, на углу с 3-й линией, есть красивый дом середины XIX века. Там очень интересный декор на фасаде, но большинство людей помнит его по дверям. Одна роскошная, с красивой фрамугой, необычайного рисунка, вторая более геометричная, и под фрамугой стоит простая, но историческая деревянная дверь.
В третьей была такая же историческая фрамуга, но с железной постсоветской дверью. В этой парадной поселился человек с деньгами, который хотел как лучше и решил, что уникальная геометричная дверь должна выглядеть как та, с завитками. За большие деньги он заказал копию соседней двери и старую фрамугу выкинул. В итоге исказил облик здания.
Чтобы не допускать таких ситуаций, нужны специалисты, краеведы и градозащитники. Необязательно, чтобы здание было шедевральным. Нам просто хочется, чтобы сегодня оставалось больше подлинного и сохранного. Я не вижу смысла в капремонтах, при которых просто приводят фасад в такой вид, будто здание только что построили.
В Петербурге еще много мест для изучения. Я сейчас живу в Стеклянном городке, это исторический район, но, когда туда попадаешь, ничего об этом не напоминает. Депрессивный промышленный район с какими-то вкраплениями сталинских запущенных домов. И сейчас я изучаю историю этого района по осколкам.
Около года назад подруга рассказывала мне про мадларкинг (от англ. mud — «грязь» и to lark — «возиться»). Эта история популярна в Лондоне, когда люди находят в Темзе осколки или разные предметы старого быта. У них это такая регламентированная деятельность, есть лицензии и свои правила. Но на самом деле предметы бытования можно найти в воде где угодно, в любом историческом месте.
Когда начался карантин, мы искали способы, как не сидеть в четырех стенах, и стали гулять по берегу Невы и искать осколки.
Уже после пары прогулок набралось большое количество артефактов. Стало понятно, что это живая история места, и появился азарт.
Я люблю осколки с черно-белыми сюжетами. Например, есть фрагмент чашки с каким-то пейзажем, там лодка, река, город. Мне почему-то кажется, что это обязательно Темза и Тауэр, но не факт. Еще у меня есть любимый кувшин, очень показательный. Состоит из более чем десятка осколков, но они находятся не единовременно, а просто проявляются на берегу в разное время. На самом деле мистики нет: их либо выносит вода, либо берег осыпается.
Многие рисунки я запоминаю и пытаюсь восстановить узоры по ним. В помощь идут каталоги, антикварные лавки, блошиные рынки. В целом это сложный процесс, особенно когда до этого ты не особенно интересовалась посудой.
Это такие guilty pleasures, не что-то суперценное, но интересное. Раз такое случилось со мной, я должна сохранить эти вещи и по возможности атрибутировать. Это способ рассказывать про Стеклянный городок, а потом, возможно, из отдельного блога это вырастет в какую-то локальную экспозицию.
С Сашей и Андреем мы познакомились на фестивале для архитекторов и краеведов «Том Сойер Фест». Обменялись мыслями, что слишком много исторических деталей утрачивается, и поняли, что хотим с этим что-то сделать. На сегодня мы уже спасли более 500 дверей, 5 печей, очень много окон — уже сбились со счета. И постепенно реставрируем всё это, дарим вторую жизнь.
Нам чаще всего присылают фото и адреса в инстаграм или фейсбук. Иногда случайно находим выброшенные двери в центре города и забираем. Отреставрированные двери ищут владельцы квартир старого фонда, чтобы восстановить былой дизайн.
Обычно на реставрацию одной двери уходит месяц-два. При этом никто из нас реставратором изначально не был, все знания получены «в бою».
До революции в России была очень хорошая школа столяров. Старые двери сделаны основательно, и материалы до сих пор пригодны для использования. Но сейчас знания и технологии прежних мастеров во многом утрачены. Чаще всего представители профессии были не слишком грамотными, а еще им, вероятно, не хватало времени, чтобы писать мемуары или учебники. Поэтому знания собираем сейчас по крупицам, находим старые журналы для столяров, общаемся с реставраторами из Финляндии, Швеции и США, читаем их блоги.
Однажды к нам попали двери с железнодорожной станции Удельной, выполненные в стиле финского национального романтизма, аскетичные, немного мрачные. Думаю, других дверей их архитектора, Бруно Гранхольма, больше нигде не осталось. Случайные прохожие заметили, что исторические двери заменили на пластиковые, а старые просто положили рядом.
Мы поехали и забрали эти невероятно тяжелые и массивные лиственные двери, чтобы они не оказались на помойке. После того как история получила огласку (о ней писали блогеры), начались странные истории. Нам и некоторым активисткам звонил детектив из РЖД, просил отдать двери. Градозащитники пообещали их вернуть только в случае, если нам дадут письменную гарантию, что двери будут поставлены на место. Но нам такой гарантии не дали — ответили, что теперь на станции всё в едином стиле и их всё устраивает. Когда мы передали историю про детектива журналистам, РЖД вдруг эти двери не понадобились. У нас очень не любят внимание и шум.
Или, например, по адресу Кузнечный переулок, 6 находится дом Каншина — содержателя питейных сборов. Очень богатый особняк второй половины XIX века, с лепниной и росписью внутри.
Случайные люди нашли на помойке распиленные на три части двери и прислали нам фото. Оказалось, это были двери с росписями, латунными петлями, позолотой и древесиной в отличном состоянии — это было сразу заметно, потому что их уже препарировали.
Выяснилось, что квартиру, откуда выбросили двери, снимает музыкальная школа. Вместо старых дверей они поставили стеклянные. На лепнине и потолке были схожие узоры, а росписи выброшенных дверей идентичны другой паре, что осталась в зале.
Тогда было очень много споров, когда именно появилась роспись на дверях. Мы консультировались со специалистами из Эрмитажа — те уверены, что она дореволюционная. К сожалению, так пропадают исторические детали.
Интерес к краеведению напрямую связан с ситуацией в обществе. Когда я училась в университете, поняла, что по моей специальности — инженер микро- и наноэлектроники — невозможно найти интересную работу в нашей стране. Ты либо работаешь на военных, либо в очень маленькой компании-стартапе, а таких практически нет. Меня накрывала апатия, и я не знала, что буду дальше делать. Не хотела идти в оборонку из-за идеологии, да и развития там нет, это не какие-то активные исследования.
У нас в университете была программа по обмену с Германией, Финляндией. На тот момент мне казалось, что у меня есть только такой выбор. Но с возрастом поняла, что не так просто оставить всё, что у меня есть, и просто уехать. Наверное, всё это повлияло на то, что я начала обращать внимание на происходящее в городе, вокруг себя.
Исторический город сейчас вымывается, как известняк водой, и очень не хочется, чтобы старинные детали исчезали. Мы же предпочитаем картины-подлинники — никому не интересно на репродукции смотреть.
А все эти здания и исторические детали — современники культуры, которую мы очень ценим.
