Как хозяйки борделей Российской империи боролись с незарегистрированными секс-работницами и заставляли работать больных женщин
Несколько месяцев назад в издании Оксфордского университета вышла книга Шивон Хирн Policing Prostitution: Regulating the Lower Classes in Late Imperial Russia. На материале уникальных архивных источников, которых еще не касалась рука исследовательниц, Хирн описывает и анализирует социальную, экономическую и политическую организацию коммерческого секса в последние десятилетия существования царской России. В разных главах работы предлагаются истории и социальные портреты самих тружениц коммерческого секса, их клиентов, надзорных органов и обычных горожан и горожанок, для которых соприкосновение с борделями и их завсегдатаями было обыденной реальностью (в Российской империи проституция была легализована в середине XIX века). Мы предлагаем перевод отрывка из книги, посвященного хозяйкам борделей, тому, как они защищали общественную мораль и здоровье, и анализу того, почему эта защита была весьма неэффективна.
На страже общественного здоровья
На содержательниц публичных домов возлагалась функция защиты и контроля, поскольку они несли юридическую ответственность за обеспечение сексуального здоровья зарегистрированных проституток и, соответственно, их клиентов. Хозяйки борделей, в частности, были обязаны организовывать медицинские осмотры своих работниц два раза в неделю и предоставлять для этого специальную комнату с медицинскими инструментами. По закону мадам также несли все расходы по лечению венерических заболеваний зарегистрированных проституток. Они должны были содержать женщин, работающих в их заведениях, в «чистоте» и снабжать их так называемыми кружками Эсмарха (или эсмарховские кружки, как их тогда называли) — приспособлениями для вагинального ополаскивания, изобретенными немецким хирургом Фридрихом Августом фон Эсмархом в конце XIX века.
Хозяйки были обязаны вывешивать на стенах своих борделей объявления, напоминающие клиентам о том, что «каждый посетитель, желающий удостовериться в здоровье выбранной им женщины, имеет право посмотреть ее медицинский билет».
Некоторые местные власти давали мадам конкретные инструкции по поддержанию гигиены. Например, в 1911 году московский градоначальник издал циркуляр, напоминающий местным полицейским головам, что бордельные мадам обязаны обеспечить наличие теплой воды в каждой спальне своих заведений, чтобы их работницы и клиенты могли помыться и спринцеваться после полового акта.
Читайте также интервью с авторкой книги
В переписке с властями хозяйки борделей представляли себя как хранительниц общественного здоровья и подчеркивали свою роль в реализации медицинской цели системы надзора — предотвращении распространения венерических заболеваний. В 1901 году Август Красловский, житель Бауска (Латвия, 60 км к югу от Риги), подал прошение на имя губернатора края с просьбой разрешить открытие в принадлежащем ему здании первого в городе публичного дома. Автор петиции подробно описал, что в настоящее время в Бауске проживало всего пять «блядей», что было явно «недостаточно» для такого города. В силу этого, по его мнению, многие женщины приезжали в Бауск по субботам и воскресеньям, занимались подпольной проституцией и заражали людей «ужасной болезнью — сифилисом». В официальной риторике постоянно подчеркивалась очевидная опасность, которую нелегальные проститутки представляли для здоровья населения. Комитетам медицинской полиции было приказано выявлять и преследовать в судебном порядке женщин, которые оказывают коммерческие секс-услуги без регистрации в полиции. Красловский утверждал, что новый бордель «устранит» проблему «подпольной» проституции, так как в нем могут работать двенадцать зарегистрированных проституток, что будет вполне достаточно для города подобного размера. Но Бауские власти отклонили ходатайство Красловского на том основании, что, согласно закону, хозяйками публичных домов могут быть только женщины в возрасте от тридцати пяти до пятидесяти пяти лет. После этого в августе 1901 года Анна Бидка, неграмотная крестьянка, жившая в Риге, подала прошение о разрешении открыть публичный дом в доме Красловского. Получив прошение, власти выдали Бидке лицензию на открытие публичного дома, и Бауск получил свой первый легальный бордель.
В Верро (Выру, Эстония), еще одном городе Балтийского региона, за разрешением открыть публичный дом в конце Георгиевской улицы к местным властям обратилась Мария Лессенберг вместе со своим мужем.
«В настоящее время в Верро нет ни одного дома терпимости», — писала она в начале своего обращения, далее утверждая, что такое положение вещей «крайне опасно для здоровья жителей города».
В подтверждение своих слов Лессенберг ссылалась на резкий рост венерических заболеваний, произошедший после закрытия публичных домов в городе, а также на официальную риторику, согласно которой именно нелегальная проституция представляла собой главную угрозу распространения ЗППП. Таким образом, свое предложение открыть новый бордель Лессенберг преподносила именно как решение проблемы общественного здоровья в Верро.
Хозяйки борделей в переписке с полицией довольно часто проводили четкую грань между собственным бизнесом, одобренным государством, и теми, кто потворствовал незаконной проституции, акцентируя свою роль общей в системе надзора, когда это требовалось для защиты их финансовых интересов. 26 января 1910 года Дарья Щербинина, проживавшая в Славянске (Украина), обратилась в МВД с заявлением по поводу недавних требований жителей города перенести или закрыть ее бордель.
Щербинина заявила, что «закрытие моего дома может привести только к росту незаконной проституции на улицах», подчеркнув жизненно важное значение услуг, которые она оказывала властям, поддерживая проституцию, соответствующую установленному законодательству, в стенах своего лицензированного заведения.
В феврале 1908 года две содержательницы публичных домов в Вильнюсе (Литва), Этка Брезикер и Муся Каган, обратились к начальнику городской полиции с жалобой на конкуренцию, которую их законный бизнес на Киевской и Оренбургской улицах терпит от нелегальных публичных домов. Они утверждали, что на этих улицах было так много «тайных притонов», что их собственные бордели совершенно опустели. Существование такого количества нелицензированных публичных домов, очевидно, было причиной широкого распространения венерических заболеваний, особенно среди солдат низшего звена, так как, по утверждению бизнесменок, «женщины, которые там работают, редко ходят к врачу». Ухудшало ситуацию еще и то, что власти, «ничего не подозревающие о тайном разврате», обвиняли именно Брезикер и Каган в том, что солдаты стали чаще заражаться. В конце петиции обе женщины привели список четырех «тайных притонов разврата», которые они и просили власти закрыть.
Содержательницы публичных домов также цитировали и официальные дискурсы о том, что проститутки должны быть отграничены от городского населения ради защиты общественной морали. В 1900 году группа из пяти содержательниц борделей обратилась с письмом к начальнику городской полиции Вильнюса. Они жаловались на то, что если раньше их работницы проходили медицинское освидетельствование в специальных комнатах в самих борделях, то теперь им приходится дважды в неделю ездить в офис врача. Это изменение, очевидно, произошло из-за старости и лени врача комиссии Вильнюса. Согласно же письму, по пути на осмотр зарегистрированные женщины:
…на улице встречаются со своими любовниками и знакомыми [ … ] с бутылками водки, которые они совместно распивают, а затем вдрызг пьяными приходят в комиссию для освидетельствования. Они возвращаются в публичный дом в бесчувственном состоянии и начинают драться с посетителями, и тогда нам приходится вызывать полицию, чтобы утихомирить их. Были случаи, когда проститутки возвращались с комиссии настолько пьяными, что бросались в реку и кончали жизнь самоубийством.
Случалось ли нечто подобное на самом деле или это было преувеличение, призванное впечатлить читателя — вопрос, на который сохранившиеся источники ответа не дадут.
Однако использованный язык дает нам представление о том, как хозяйки борделей репрезентировали себя в отношениях с властями. Они подчеркивали свою общественную значимость, представляя зарегистрированных женщин как пьяный и потенциально опасный сброд, требующий постоянного надзора и сдерживания в борделе.
Они также подчеркивали необходимость государства соблюдать свои обязательства, чтобы мадам могли спокойно вести свой бизнес, не нарушая общественного порядка. По словам бизнесменок, если их просьба не будет выполнена, то это означает, что полиция Вильнюса, по сути, будет потворствовать публичным беспорядкам, которые нарушают социальную гармонию и могут даже закончиться самоубийством. Этот риторический прием заставлял читателя петиции, в данном случае начальника полиции, занимать активную роль. Переворачивая отношения власти между собой и надзорными органами, мадам возлагали «бремя совести» на получателя и призывали его к активным действиям.
В своих петициях мадам использовали язык, который перекликался с собственным языком государственных дискурсов. Обращаясь к чиновникам с просьбой вмешаться от их имени, письма содержательниц борделя отражали патерналистские отношения между царскими администраторами и их подданными, которые в целом характеризовали российское имперское правление. Институциональные структуры империи формировались людьми, отвечавшими за их функционирование, и эти люди пользовались значительной свободой в формулировании и реализации политических целей и способов их достижения. Правовые и административные режимы в разных регионах империи сильно различались, поэтому отношения между подданными и государством также существенно отличались в разных местах. Тем не менее патернализм пронизывал всю государственную политику.
[…] Несмотря на свою роль блюстительниц общественного здоровья, содержательницы борделей были не очень эффективны в деле сдерживания распространения венерических заболеваний в поздней Российской империи. Осмотр только женщин, плохое состояние учреждений здравоохранения и напряженные отношений между медицинскими экспертами и полицией приводили к тому, что регулирование проституции не приводило к снижению уровня венерических заболеваний.
Сегрегация зарегистрированных проституток в борделях не имела того профилактического эффекта, о котором заявляли мадам, и уровень венерических инфекций был намного выше среди работниц борделей, чем среди женщин, продающих секс в своих квартирах или гостиницах. По имеющимся данным, это происходило потому, что мадам часто не принимали необходимых мер и допускали к работе больных женщин.
Так в Кронштадте в 1903 году медицинский инспектор порта сообщал, что 69% работниц публичных домов были заражены сифилисом, в чем он винил нерадивость содержательниц публичных домов и их готовность незаконно нанимать больных женщин. Аналогичным образом, в 1909 году медицинский инспектор Санкт-Петербургского врачебно-полицейского комитета сообщил, что 47% женщин, работающих в публичных домах низшего класса, были заражены сифилисом, что почти вдвое превышало средний показатель среди зарегистрированных проституток в городе. В 1912 году Юрьевский врачебно-полицейский комитет утверждал, что среди содержательниц публичных домов в разных городах существовало негласное соглашение, согласно которому после заражения зарегистрированные женщины переводились в другой населенный пункт под видом «новеньких», чтобы избежать обязательной госпитализации.
Есть и примеры, прямо свидетельствующие о том, что содержательницы публичных домов сознательно брали на работу больных женщин. В августе 1900 года Рижский врачебно-полицейский комитет получил письмо от жительницы Пруссии Анны Шульц с просьбой вернуть ей паспорт, чтобы она могла вернуться на родину, так как страдала от различных заболеваний. К письму прилагалась справка от врача, подтверждающая, что у Шульц хроническое воспаление желудка и легких, а также анемия и нервное расстройство. Болезненные симптомы у Шульц, очевидно, были с самого момента ее прибытия в публичный дом два месяца назад, но хозяйка заведения всё равно взяла ее к себе. По закону, больная, тем более сифилисом, женщина должна была быть отстранена от работы в борделе, причем расходы на ее лечение должна была покрывать мадам. Но финансовые стимулы могли перевесить легальные обязательства. Финансовый удар, связанный с сокращением числа работающих женщин и обязанностью покрывать расходы на лечение своих работниц, зачастую побуждал содержательниц публичных домов разрешать и даже заставлять инфицированных женщин работать.