Гений человечества: чем живет и о чем мечтает Евгений «Маэстро» Дмитерко — артист, певец и популярный стример

Леонора Евгеньевна Дмитерко: …это допинг: немного выпил, глядишь, вроде бы огонек в глазах, вроде бы жизнь какая-то появилась.

— Откуда взялись прозвища «Маэстро Рыба» , «Евгений ШУЕ»? Что такое «ШУЕ» вообще?

Евгений «Маэстро» Дмитерко: ШУЕ — это движение «Шизофренический уклад един». Причем не просто ШУЕ, а ШУЕ ППШ, то есть «Путь пустого шприца». Эта идея пришла из советской карательной психиатрии, которая человека с небольшими отклонениями, находящегося в пограничном состоянии между полностью здоровым и сомнительным, автоматически записывала в нездоровые и делала из него действительно абсолютно нездорового человека, похожего на растение. Движение, борющееся против этого, возглавляли Валерия Новодворская и ее единомышленники: если человека можно не лечить, то давайте не будем его лечить до последнего. Просто если уже очевидно необходимое вмешательство, какая-то экстренная психиатрическая помощь, что тоже бывает, тогда ладно, но не в нашем случае… Это движение ШУЕ ППШ.

Кто меня познакомил с этими буквами, объяснил их значение? Шкилла, на канале которого я и стал звездой.

— Шкилла — это блогер?

Е.: Да, Шкилла Брянский — так назывался и сейчас называется его канал на ютубе, который всё время банят. Знаменитый Валентин Владимирович Ганичев, Депутат, в основном у Шкиллы как раз на канале появлялся… Почему банят канал? Потому что он действительно трешовый, кринжовый, там хоррор, чуть ли не до убийства там доходит. Пока не дошло, но на грани это всё. Понятно, что ютубу это не нравится, я даже с ним, может быть, согласен, понимаю, что…

Л.: Какие-то должны быть границы безопасности.

Е.: Да, должны быть, поэтому я оттуда уехал, мне это не понравилось. Для Шкиллы главное даже не контентмейкер [стримы подобного толка предполагают разделение ролей: ведущий-стример общается с публикой, гость-контентмейкер выполняет задания, нередко предполагающие унижения, физическое насилие и т. п. — Прим. ред.]. На контентмейкера Шкилле плевать. Ему нужен именно контент, то есть если какой-нибудь Стопарь, Лудожоп [так называемые топ-донатеры, скидывающие стримерам крупные денежные суммы. — Прим. ред.] — не важно, кто, зритель-донатер скажет ему: «Вот, тебе, Шкилла, миллионы долларов, условно, давай, убей Ганичева». Я очень даже допускаю такую мысль, что он запросто может это сделать.

Я из Брянска просто убежал. А почему ездил и не жалею? Потому что иначе я до сих пор был бы неизвестный и незнаменитый.

У меня на канале было семнадцать подписчиков — мои знакомые, просто контакты из телефона, причем это не развивалось. Сейчас по-другому, не так, как несколько лет назад, когда возможно было в ютубе просто взять и развить свой канал, теперь уже вряд ли получится. Реклама нового канала обязательно должна быть на другом канале, иначе это путь в никуда, как ноль подписчиков было, так и будет. Обязательно надо выходить на другие. И вот я вышел на другие, повыбирал, на какой бы канал мне напроситься в гости. Еще почему получилось удачно, что оттуда уехал к Ссанини, к Панине, грамотно скажем — Валентин Владимирович, место освободилось

А Шкилла искал новых персонажей, готов был уже брать к себе кого угодно, любого человека с улицы. Они действительно ходили по скучным, унылым, узеньким улочкам унылого, скучного городка Брянска, искали там персонажей, и понятно, что не нашли. Приехал туда Секта — вот так я познакомился с Сектой. Он приехал до меня, и я на его примере подумал: круто было бы напроситься. Напросился, меня пустили, и всё, и пошло, и я выстрелил. И я стал звездой. Потом были каналы «Секта», «Тупа Сплеш ТВ», «Юрист», «ФСБшник обычный» и т. д.

— Они в основном пытались всю трешатину типа выжать… Куча поклонников, готовых на проставление лайков, лишь бы кто-то сморкнулся из носа зеленой соплей. Но на самом деле ты-то не лишен определенной грации. Расскажи про свое детство, про то, как ты научился подпевать «Холодной луне».

Е.: Даже не «Холодной луне»…

— Насколько мне известно, Леонора, вы скрипачка?

Л.: Женя удивительно талантлив. Вы знаете, я поражалась, какой у него фантастический слух, память. Я помню, крошечным ребенком он мог любую арию спеть прямо с одного раза. Просто один раз услышал, и уже поет. Это фантастическое дарование. Я виновата в том, что… Понимаете, у меня сложилось очень трудно, потому что маме моей и мне всегда говорили, что я гениальна, вундеркинд, что мир будет под моими ногами. А потом как-то так сложно стало, и чем дальше, тем сложнее. Понимаете, да, совок, потому что нет интернета никакого, нет возможности себя показать. Тебя могут просто закрыть, и никто не узнает, что ты есть. Просто закрыли, и всё. Почему закрыли? Потому что династии живут. Приходишь сейчас — те же фамилии, которые были, когда я поступала.

Е.: Худсовет.

Л.: Понимаете, внуки, правнуки, дяди, тети — это всё династии. А у меня папа был инженер-полковник, ну совершенно далекий от этой сферы. Мама актриса, но она тоже даже в театре не играла…

Е.: Без блата.

Л.: Потому что она вынуждена была, полюбив папу, отказываться.

Е.: Добровольно.

Л.: Да, потому что выбрала семью. Военный городок, который может быть в пустыне Каракум, может быть в тайге, может быть в тундре. Вот, сегодня в двадцать четыре часа вы переезжаете в другое место. То есть мама ничего не могла сделать, хотя она гений человечества. Я перла дальше, потому что талант (не буду говорить «гений») не дает жить человеку — он всё равно будет заниматься своим призванием. Это милость божья, которую ты должен нести, хочешь или нет.

— То есть «Эти свободные бабочки» на валике Шнитке переворачиваются, не дожидаясь вас?

Л.: Да, понимаете, мне очень сложно было. Так получилось, что я закончила блистательно Московскую консерваторию, диплом с отличием, высшая квалификация, всё, что можно было высшего.

Е.: У тебя же повышенное высшее образование, как аспирантура в Петербурге.

Л.: Я стажировалась потом в Ленинграде, который тогда так назывался. Всё это, понимаете, как-то и никак — тебя всё время отодвигают и отодвигают. Потом еще у меня были сложности: я была очень хорошенькой, красоточка.

Е.: Харассмент.

Л.: Ужас, ужас. Представляете, начальство. Я помню, старец был…

Е.: Начальник. Хороший, но советский.

Л.: Жалкий начальник отдела, но от него зависит, будет ли у тебя концерт. Понимаете, этот старец был такая руина, что его приводили под белы рученьки, сажали с двух сторон, а у него страсть! Ну что же это за ужас! Или я тебя съем, и ничего у тебя не выйдет. И действительно закрыл. Раньше, при советской власти, устраивали концерт в красном уголке, допустим, шинного завода — это значит, что безумный шум и грохот, дышать нельзя, ничего не слышно. Но ты играй, вы играйте! А как же играть, если ничего не слышно? Ну, мы на вас посмотрим. Понимаете, какие у меня, якобы гениальной артистки, были концерты? У меня не было никаких шансов, только мечта о том, что, возможно, когда-нибудь у меня будет хорошая площадка.

— Оказавшись таким гениальным композитором, как Олег Каравайчук, можно надевать пакет на голову и играть — это же всё равно так или иначе воспримут другими людьми. Его творчество считывается как что-то стоящее, но при этом ангелы не летают вокруг, не появляются валькирии и русалки.

Л.: Да. Во всяком случае, наевшись безысходности, я поняла, что капец, но всё равно не уйду отсюда, буду ждать хорошего.

Е.: И дождалась, справедливости ради.

Л.: Это удивительно. Просто рухнул Советский Союз. «Помогая другим, ты поможешь себе». Я подумала — что это за фраза такая странная? А у меня так и получилось, потому что я бегаю с концертами по этим красным уголкам, по общагам для лимитчиков. Это значит, что девчонки, допустим, на босу ногу, кто в халате, кто в трусах приперся в комнату отдыха — ну, играйте. Но что мне нравилось: я сыграла, и каждый убежал. Я думаю, что такое? А они за подарками: одна мне бусики, другая — колечко, то есть всё свое сокровенное — возьмите, пожалуйста!

Е.: Сережки, браслетики.

Л.: Меня это очень трогало. Я поняла тогда, нет такого момента, что публика — дура, что она тебя не поймет, что только в большом зале консерватории тебя поймут. Я поняла, что везде поймут, если ты будешь играть так, как надо, понимаете? Это момент озарения. С тех пор я уже не чуралась такого: общага — значит, общага, не важно. Если магазин, то магазин, подвал магазина, я там играла, потом все убегали, а я уже знала зачем.

Е.: За подарочками.

Л.: Когда был жуткий дефицит при советской власти, мне какие-то ножки свинячьи для холодца приносили, еще что-то. Я уходила из магазина совершенно как самая блатная мадам, мне даже такси вызывали, чтобы я до дому добралась. Нет такого, что публика не поймет. Я ждала хорошего.

Но в общем, я оправдываю себя всем этим: почему я Женю, когда родился гениальный мальчик, оттаскивала от рояля всеми силами…

Е.: Чтобы талант из вокала не перешел в руки.

Л.: Чтобы он не влез в это. Два парня, коллеги мои по работе, покончили с собой — потрясающие артисты, красавцы. Они выходят на сцену, а публика уже в трепете, они еще никакого звука не издали, а энергия уже есть. И что? Нищие. Концерт один в подвале, другой в общаге. У Жени потрясающий голос, все октавы, какие есть. Он может за сопрано спеть, за что угодно, за баритон.

Е.: Когда был в два раза моложе — да, мог.

Л.: Всё, всё. Вот такой одаренности потрясающей. Понимаете, это всё как-то сложно. Я рада, что в этих стримах он всё же может какую-то частицу себя…

Е.: Найти себя.

— Было бы нелаконично, если бы он просто пел и чего-то ждал, приходил в консерваторию — я певец. Я постою здесь, когда вы скажете, я распоюсь. Меня заинтересовало то, что среди тупого пластикового треша за деньги в стримах происходит что-то абсолютно живое… Несмотря на то, что нереально ядерный треш, но при этом всегда есть живость процесса, жизнь по ту сторону экрана.

Л.: А вы знаете, между прочим, что Женя не берет никогда деньги со стримов, потому что это его хобби, увлечение. Так что вы абсолютно правильно догадались.

— Возвращусь к вопросу — что собой представляет «Маэстро Рыба», откуда это взялось? Про ШУЕ ты объяснил. Но почему Рыба? «Сcанини э па па»? Объясни людям, которые не понимают, что это такое.

Е.: Объясняю. Фразу «Сcанини э-па-па» тоже придумал Шкилла — за то, что Валентин Владимирович Ганичев уехал на канал «Панини TV #2».

Л.: К сопернику.

Е.: И они переиграли слово «Панини», перефразировали на «Ссанини», так его ненавидели, ну и я это подхватил. А кто придумал Рыбу — это было обидно. Мой друг так называемый, он всегда бегает вокруг меня…

Л.: Нет, это придумка Пекониди.

Е.: Так дай сказать. Который на задних лапках вокруг меня бегает: «Евгений Алексеевич, вы мой кумир». Владислав Пекониди с канала «Тупа Сплеш» соврал мне, что якобы до моего приезда в Ярославль к нему на канал они в закрытых чатах «ВКонтакте» и в телеграме советовались, какое мне дать еще прозвище, кроме «Маэстро». «Маэстро» меня назвали работяги, то есть зрители канала «Тупа Сплеш», когда увидели, как я пою, потому что трудно запомнить «Евгений Алексеевич Дмитерко».

Придумали мне название, оно мне понравилось, я с удовольствием его себе беру, но кто придумал «Рыбу»?

Якобы тоже работяги, но ничего подобного. «Рыбу» придумал сам Владислав Пекониди, и это одна из причин, по которым я его не люблю. Как-то не сдружились и друзьями никогда не будем, но я согласен с ним сотрудничать и приеду к нему 10 января на юбилей — будет ровно один год с момента легендарного стрима на «Тупа Сплеше», через год сделаем еще стрим тоже. Вот откуда взялось слово «Рыба». (Обращается к маме.) А ты расскажи, как голос уходит в руки. Ты чего не поешь?

Л.: Есть такой феномен. Я ведь тоже, когда была маленькой… С трех лет пела все арии из всех опер, но не так, как Женя. Мне надо было несколько раз послушать, вникнуть, а у него сразу, мгновенно получалось. Вот, значит, соседи говорили — деточка, спой еще, как только я замолкала, потому что красиво.

Е.: Спой, светик, не стыдись.

Л.: И маме не давали прохода: «Такая девочка, почему вы не отправили ее в музыкальную школу?» Считается, что с пяти лет надо. «Нет, нет, я не могу, потому что я не знаю, что будет завтра», — говорит мама. Допустим, девочка начала учиться, а тут — здрасьте! Надо переезжать в тундру, а она будет потом всю оставшуюся жизнь вспоминать, как держала в руках скрипочку. Для ребенка это будет травма, считала мама. Пошла я в простую общеобразовательную школу, а маму вызывает учитель по пению и говорит: «Если вы не отдадите ребенка в музыкальную школу, я лишу вас родительских прав».

Е.: По советскому суду.

Л.: Когда я начала играть, все поражались: «Боже мой, какое фантастическое звучание!» Если вы попадете на мой концерт, вы это отметите. Чарующе, то есть так никто не играет из скрипачей. И это вы увидите по телевидению, там будут говорить, что так никто не играет. Это совершенно уникально. Потому что голос, которым я пела, перешел в руки, голосом я петь уже не могу. А у Жени, к счастью, в руки не перешло. Остался шикарный голос, такой бархатный, совершенно изумительный.

— Мне очень нравится, что среди абсолютно непонятной атмосферы караоке-клуба вдруг появляется человек, который может легко брать разнообразные диапазоны. И реакция людей, которые случайно там оказались, которые делают стримы, донаты, попивают пивасик… Возвращаясь к разным стримам и действам, мне очень интересно, Евгений, спросить у вас насчет определенной воспитанности. Например, ситуация с VJLink в магазине…

Е.: Всё просто — это называется совесть.

— Но при этом вы на каких-то стримах оскорбляли свою маму.

Е.: Да, бывает, со зла, если довела. А что касается того же пива, всё очень просто — это советское воспитание. Советский Союз это всё привил с молоком Что касается оскорблений… А, расскажи. Был случай, например, одна из причин. Расскажи про ключики. А, мам, расскажи про Леонтьеву, такой случай один, например. Будет ясно, что ты очень часто выводишь меня из себя, и тогда действительно приходится уже оскорблять.

Л.: Что же рассказывать, когда я жертва. Ужасно получилось. Я по рассеянности, Женя этого не понимает, он мне не может этого простить, даже ненавидит, думаю. Это, понимаете, феномен многих киноактеров, просто артистов. Вот, известнейшая была телеведущая Валентина Леонтьева, вела «Спокойной ночи, малыши!». Ее очень любили, вся страна обожала.

Е.: Как ты про Полину Фейс хорошо сказала: «Это не твоя невеста, это всеобщая невеста». То же самое, что и сын Леонтьевой сказал про нее.

Л.: Когда сыну Леонтьевой говорили: «Смотри, твоя мама, что ты не смотришь телевизор?» — он отвечал: «Это не моя мама». — «Ну как же, не узнаешь что ли?» — «Это всеобщая мама». Такая обида ребенка, что мама не дает ему ласки, любви, когда больше всего это нужно, начальная школа, всё формируется у ребенка. А я автоматически доверила сына бабушке, дедушке, потому что как раз в этот момент появился Марутаев, потом другой, другой, я начала систематически выступать на сцене Дома композиторов. Это очень ценно, не просто так сразу получилось.

Е.: У тебя начались некие стримы, короче.

Л.: Да, вот Дом композиторов, у меня уже своя публика, я там выступала постоянно. Как бы, Боже мой, неужели! Я всё боялась, всерьез ли это. А еще мой папа, Царство ему Небесное, дивный человек, гений человечества тоже, был главным инженером после армии. Множество изобретений, множество стран сделали уже огромные проекты с изобретениями, на которые он здесь получил патент. Он всегда говорил, вот, мол, ты иждивенка несчастная, потому что у меня зарплата была 44 рубля — это даже не как у уборщицы. И меня дома нет. Вместо того, чтобы сына воспитывать. То есть Женя не понимал, что это необходимость, просто мама не хочет заниматься сыном — такая была версия. Занимается вместо этого собой. Поэтому Женя с детства имеет ко мне большое зло в душе.

Е.: Не, это не зло.

— Это неразрешенный конфликт скорее. Не зло, а что-то такое из прошлого.

Л.: Обида из глубокого прошлого. Меня на стримах спрашивали о том, как мне нравится моя будущая невестка. Я-то знаю, что одновременно… Я не смотрю на эти процессы… Я принимаю, не важно… Если я могу быть полезной, я теперь пытаюсь как-то компенсировать то, что я была плохая мама, ужасная мама. Но всё равно я пытаюсь как-то подставить плечо. Я вижу эту Полину, допустим, Женя вышел, еще восемь потом зашло, то есть… Когда они мне говорят «ваша невестка», я говорю: «Это всеобщая невестка, это не моя невестка, потому что смешно даже».

Е.: Правильно абсолютно.

— Когда происходит такой треш и угар, обычно у людей в глазах азарт, желание денег, какого-то хайпа. А здесь абсолютный прикол чувствуется…

Л.: Кураж.

— Да. В какой момент возникло желание действовать в любой возможной ситуации?

Е.: Это я знаю, почему… Когда я захотел известным стать, настраивался серьезно, начал на прослушивания ходить — это были сначала вообще безкастинговые проекты «Фабрики звезд», потом фейковые кастинги «Народного артиста». Ничего не получалось.

Л.: Знаете, что интересно? Всегда, когда Женя появлялся, он потрясающе пел, двигался хорошо, то есть всё хорошо было. Помнишь, как Иван Ургант смотрел?

Е.: Да, это «Народный артист».

Л.: Я тогда тоже пошла с Женей… Он еще начинающим был. И Ургант говорит: «Боже, я такого никогда не видел, какой ты талантливый». А потом как-то… тын-тын… Как-то отодвинул. Почему ты не стал героем?

Е.: Потому что фейковый кастинг. Что значит «почему»? Нет проекта, а ты хочешь, чтобы он был.

— Я намочу штаны, если не пописаю аккуратно туда, через забор. Всеразвращающая машина донатов, когда тебе донатят за какие-то абсолютно неприемлемые дикие поступки, и хотят посмотреть на то, насколько ты унизишься в глазах людей — как вы вообще к этому относитесь? На ваш взгляд, каков предел?

Е.: Предел есть. Он установлен рамками закона, само собой, а также рамками человеческой морали и нравственности, привитыми Советским Союзом в первую очередь, а также религиозными взглядами. Не подумайте, что предела нет, как многие говорят, — всему есть цена. Но так можно рассуждать со шлюхами: если какая-то шлюха, даже та же Полина Фейс, не хочет какого-то старика столетнего, он действительно может сказать, мол, если она шлюха, значит я дам еще больше, и захочет. Но если речь идет не о шлюхах и не о столетних стариках, а о каких-то неприемлемых вещах, которые, вернись мы на несколько десятков лет назад, в Советский Союз, невозможно было бы помыслить, если речь идет о чем-то таком, что невозможно было бы себе представить, то и здесь я тоже не собираюсь себе нечто подобное представлять.

Всё должно быть такое, какое могло бы быть.

Еще проще скажу: если какой-то фильм, который не сняли не потому, что не могли раньше снять — могли, но не сняли просто потому, что не могли же мы миллиард фильмов снять. Просто по ограничению по количеству возможного. Невозможно же снять за год миллиард фильмов. Просто не успели снять в то время, а могли бы.

Мои любимые времена, именно панчлайновые, самые интересные с точки зрения моего отца, кинорежиссера, — конечно же, это конец 1980-х — начало 1990-х годов, эта атмосфера абсолютной свободы. Я это всё впитал, воздух. Сейчас он тоже, кстати, свежий после дождя. «Воздух» в переносном смысле, как после грозы — всё это я боялся потерять.

— Дорасскажи про «Фабрику».

Е.: Там не получилось. Всё, что я хотел реализовать тогда, мне не дали… Я мечтал, чтобы мне дали телевидение, а тогда не было интернета, то есть был, но понятно, что стримить было невозможно. Даже сейчас очень сложно это в том же ютубе, далеко не у всех получается технически, это не так просто, как кажется. Поэтому вся надежда была на телевидение, которое меня отвергло, но я не терял надежды и дал себе установку, как говорил Кашпировский — «даю установку». Вот, я самому себе дал: «Если я дорвусь когда-нибудь до телевидения, я там так зажгу, дам такой контент, такую бомбу!» Разумеется, в переносном смысле, моральную бомбу, не военную. А потом я понял, зачем мне именно телевидение? Именно какой-то из этих двадцати каналов, которых так мало. Зачем мне это надо, когда есть интернет? В принципе, это то же самое. Ведь мне же главное, чтобы меня увидели люди, публика, чтобы действительно народ меня увидел. Когда я уже на всё это решился, подписался, начал свой канал вести серьезно, приехал к Шкилле и полностью был на это настроен. Получилось всё именно так, как я задумал. Я настроил себя на то, чтобы выстрелить, и выстрелил, я надеюсь. Ты как считаешь?

Л.: Жене все прямо телефон обрывают. А мы подружились с Юристом, все говорят про него всякое разное, но…

Е.: Так он с работы ради нас ушел, из-за нас.

Л.: Именно для того, чтобы больше времени было на стримы.

— Взяли бы вы с собой на Ноев ковчег Полину Фейс?

Е.: Так я бы ее и так взял, если бы она того очень хотела. Но мы с ней поговорили на эту тему, она мне объяснила всё, раскрыла карты, то есть, как и у Яночки Яреминой, предыдущей моей бывшей, — у нее такие же абсолютно взгляды на меня, отношение ко мне. То есть она мне призналась, и всем на стриме (но дело не в стриме), что далеко не меня она любит больше всего. После этих ее слов, извините, я себя уважаю. Раз так, тогда нет, как говорится. Пожалуйста, простите меня за мой ответ, но все-таки нет. Другое дело, если бы она меня любила больше всех, если бы Яремина любила больше всех, я бы женился на ней, если бы Полина любила меня больше всех, я бы, наверное, тоже женился бы на ней. Но и слава богу, хорошо, что они не больше всех меня любят.

Л.: Мой дедушка, прадедушка Жени, был великий врач. Он жил во Львове. Его попросили приехать преподавать, стать профессором в Венской медицинской академии.

Е.: Согласился, естественно.

Л.: И он там преподавал, был очень успешным, богатейшим человеком. Но когда возник СССР, он бросил всё. А его жена, бабушка моя, была потомком польских шляхтичей. Она вместе с ним решила бросить все богатства и ехать на телеге в СССР, потому что там всеобщее братство, счастье. Они не радовались своему богатству, а переживали, что они вкусно едят, а там ребенок подглядывает.

— Рябчики с ананасами.

Е.: Да. «Жри, ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй!»

Л.: Представляете, они всё бросили и поехали сюда, когда они пересекли границу… А дедушка шикарно одет, бархатный воротничок, понимаете? И тут они стали свидетелями расстрела, оказывается, чекисты расстреливали…

Е.: За воротник.

Л.: Интеллигент? Ах ты, шкура буржуйская! А за что? За костюм хороший. Ну, дедушка тут уже не стал говорить, что он профессор из Вены, а наоборот, быстренько переоделся как простой сельский учитель, чтобы спастись.

Е.: Спрятался, как от фашистов в 1940-х годах.

Л.: Короче. Я хочу про дядю закончить. И вот, он рассказывал сюжеты: как правило, там такая была свобода нравов, что барон его знакомый из Вены женился на девушке из публичного дома, потому что любовь, потому что…

Е.: Травиата.

Л.: Да. Не вникая, насколько она нравственна. Но это всегда очень плачевно заканчивалось, потому что, как правило, такие девушки уже привыкли жить не нормальной жизнью жены.

Е.: То есть у них не получится, скорее всего.

Л.: Да, поэтому у Полины Фейс ничего не выйдет. Всё равно она убегает из этого баронского дворца, возвращается на свою улицу Красных фонарей, в свой публичный дом: «Боже мой, я дома!»

Е.: К бомжу какому-нибудь.

Л.: Так что, если девушки уже, если это их стезя, то лучше на них не жениться, мне кажется. Ничего хорошего не будет, они будут убегать.

Е.: Вопрос был просто правильно задан, и я правильно его понял — о теоретической возможности дать человеку шанс. Почему бы нет?

— Мама берет верх. Вы, Евгений, будете косолапым, если не возьмете верх в разговоре — интервью ведь в первую очередь с вами…

Е.: Давай, я постараюсь.

— Значит, если мы оставим в стороне донаты за какой-то треш и стримерство и вернемся к неким старым попыткам друг друга приколоть каким-то стихообразием, галантностью походки — что можно такого из старого вернуть, чтобы Александр Гельевич Дугин и Герман Стерлингов были рады? Я сейчас вернусь, а вы пока отвечайте, Евгений.

Е.: Я понял. Я смотрел фильм, кажется не 1985-го, а даже 1990 года.

Л.: Женя, ты расскажи Павлу, потому что ты сейчас расскажешь всё это…

Е.: Так я рассказываю диктофону.

Л.: Всё равно лучше Павлу.

Е.: Как раз наоборот, он занят. Я правильно делаю, не перебивай.

Я про фильм 1990 года «Бакенбарды». Там как раз было на эту тему, кто кумиром является у молодежи, молодежь выбирает кумиров: кому-то Майкл Джексон, кому-то «Депеш мод» нравится. Дрались так, стенкой на стенку, район на район, эти с теми, металлисты, рокеры, панки — кто угодно. Главную роль там, как ты знаешь, играл не Безруков, а Сухоруков — роль лидера движения пушкинистов. Они все ходили галантные, во фраках, костюмах, в цилиндрах, с тростью, а главное, как выяснилось, зачем трость? А отбиваться-то чем? Трости у них с во-о-от такими набалдашниками!

Если нападут на нас какие-нибудь металлисты, мы их элегантно так, без злобы на лице, р-р-раз набалдашничком! И отбился.

Я бы, наверное, если выбирать бал-карнавал, в каком прикиде хотели бы явиться, чтобы шокировать своей галантностью, выбрал бы пушкинское время и оделся бы в костюм Пушкина, пожалуй. А ты бы как прикинулась?

Л.: Не знаю. Может быть, я бы просто занялась своим телом.

Е.: Нет, нет. В каком образе, это бал-маскарад, во что одеться?

Л.: Подожди, теперь надо повторить Павлу.

Е.: Повторять не надо, мы же постримили. Давай вспомним: когда больше года назад, 28 июля, вышла газета «Вечерняя Москва», там у нас брали интервью, и было у нас наоборот, мне это очень обидно. А я хотел именно такой формат. Брали интервью у тебя, я тоже туда приехал, специально даже прическу сделал, тогда у меня лысина была намного меньше, незаметная. Я хотел тоже поучаствовать в интервью, а мне не дали. Мне шансов не давали, а я всем даю, потому что понимаю, насколько это важно.

Л.: Я хочу, чтобы ты поговорил.

Е.: Так а я что делаю по-твоему? (прикуривает). Вот сейчас некая «Вечерняя Москва» [журнал «Нож». — Прим. «Нож»] у меня берет интервью, и я, разумеется, его даю с удовольствием, но в него включаю и матушку свою. Давайте просто побольше вопросов охватим, прочитаем, на каждый ответим, конечно же, потом смонтируем. Если надо больше меня, пожалуйста, время терпит. Там на стриме все с ума сходят, но не сойдут, они еще через сутки только разойдутся.

— Был какой-то скол во временном диапазоне, когда интеллигентная составляющая, вся эта воспитанность, сыграла вдруг злую шутку, и показалось, что можно взять и начать трешить. Это же случилось еще, полагаю, до стримов.

Е.: Да, но не в детстве, а в пубертатном возрасте. Надо рассказать, как меня избили, потому что… Это еще в школе произошло, в начале 1990-х годов, на окраине Москвы. Понятно, что там пацанчики на райончике, им этой интеллигентности не надо было, и они меня уже заново воспитывали, учили жить, объясняли, что так неправильно. То, что я рассказывал — одежда, Пушкин, — это всё не надо. А вот смотри, как надо. И воспитали меня. В процессе воспитания я получил травму, пытался с ними поспорить.

Так я понял, что если человек воспитывался в семье царя, князя, ну как раньше, до революции, то он очень многого не знает. Он не знает, как жить в обычном обществе, среди обычных людей: как ездить на трамвае, как стоять в очереди в магазине. Понятно, что очень помогли 1990-е годы, особенно когда не давали денег творческим талантливым людям. Маме же не давали зарплату, в общем-то. Это тоже привело меня к неправильному выводу о том, что нужно искать выход на какие-то другие профессии.

Потому что зачем это всё — человек образованный, с аспирантским музыкальным образованием, а ему денег-то и не дают.

Он не нужен по деньгам. То есть всё определяют деньги: раз по деньгам ты не нужен, значит, ты обществу не нужен. Такая мысль. Я уже начал смотреть в другую сторону, то есть на реализм, на что-то более материально ощутимое, как актер, допустим, не только как певец и музыкант. Начал развивать, и вот развил: все знают, что я не только певец, но и актер, артист. Потому что так было проще, больше вариантов заработать на такой профессии.

Понятно, что я абсолютно не брезгую обычными профессиями — я уже показывал на своем канале, как я в деревне запросто живу. Я могу и без города очень долгое время прожить, например, треть года. А что, полгода не смогу? Что, год не смогу? Получается, что всю жизнь мог быть просто в обществе, мог быть простым человеком, но это тоже грех с моей стороны — имея талант, зарывать его. Не зарывайте свой талант. Я не зарываю. Но что меня сделало немного другим, что создало другую сторону медали? Не только интеллигентность, но и некая маргинальность. Откуда это взялось? Конечно, это 1990-е годы, безденежье, окраины рабочие, как пел СТ: «Кутуза и Багратион, Красная пресня, район на район». Это всё я очень хорошо понимаю, при том что у них не окраины, а центр города.

Так и получилось две стороны у медали, мне кажется, это круто, это же лучше, чем одна сторона. Тут одна сторона интересная, и другая тоже интересная, и все у одного и того же человека. То есть два человека, но не подумайте, что я имею в виду раздвоение личности, это именно в одной личности, а многие думают и писали, что раздвоение, ну, хейтеры. Нет. А что доказывает отсутствие раздвоения, мою многогранность? Одновременность. Я делаю это не по очереди: в один день один, а в другой — другой. Подумали, может, это просто его брат. Нет. Я делаю это одновременно. И культурность, воспитанность, интеллигентность, эрудированность, и вместе с тем пошлость, треш, хоррор, кринж — это всё я умудряюсь делать одновременно. Это гремучий замес, гремучая смесь.

— То есть где-то ты воспринимаешь — «блин, откуда он это знает», где-то так — «блин, я бы такого не сделал». И вдруг ты осознаешь что смотришь контент, который ты не можешь осуществить ни по уровню треша, ни по уровню интеллигентной пропитки.

Е.: Да, потому что интеллигентам мешает моя трешовость, а тем, кто готов на треш, мешает отсутствие мозгов. То есть тот, кто готов на любой треш, пожалуйста, можете и кирпичи мне в голову, и что хотите, но у вас нет мозгов. А те, кто действительно с несколькими высшими образованиями, они не готовы пойти на треш. Получается, в этом моя уникальность.

— Являясь сейчас ребенком, который рожден в эпоху интернета, воспринимая все возможные пространства вокруг, вроде бы уже готовясь к тому, чтобы стать рэпером или блогером и найдя вдруг вас, как можно правильно воспринять информацию? Как можно перетянуть этот сок жизни, действенность всю, грацию момента, и понять здесьисейчасность того, что происходит? Как не уйти в какие-то странные эзотерические круги, в полный треш с отсосом жопы за гаражами, а именно прочувствовать, кем ты являешься в данный момент, учредить что-то, что свойственно именно тебе?

Е.: Очень просто. Жизнь сама нам подбрасывает моменты непридуманные. Сейчас объясню. Надо это использовать, и я это использую. Например, в клипах, которые мы сейчас будем снимать, это будет на «МУЗ-ТВ». Например, такая тема, как коронавирус, а мы, разумеется, сочувствуем, нам очень жалко пострадавших, но это же тема, а значит, давайте снимем клип на эту тему. Давайте. Вот мы его уже снимаем. Вместе с матерью будем снимать, это всё будет на «МУЗ-ТВ». Такая тема. Еще новости: берем всё, что можно обыграть. Например, все знают, что на МКС дырка была, воздух выходит. Обсмеем. Они же ее просто пластырем…

— Чайным пакетиком.

Е.: Да. Скотчем просто заклеили.

Еще скажу. А это Ярославль, где молодая, почти молодая семья наркоманов приглашают к себе в минимального размера квартиру кого угодно, для того чтобы постримить.

— Евгений, последняя твоя акция в KFC, когда…

Е.: Почаны из чата попросили подойти к кассе — а я уже нетрезвый был, весь, значит, черный, — и сказать: «Дайте, пожалуйста, три курочки, куриных крылышка, обожаю куриные крылышки». Я это все сделал, и все сказали, весь чат, что стрим был очень неплохой, хороший.

Но самые лучшие стримы, конечно же, с караоке. Помнишь, мам, когда мы были на караоке вместе с тобой, что сказали? Главное — публика. Мы же это делаем, я же существую именно для вас, для почанов, для зрителей артист существует, он живет только ради зрителей. Да, все встали и аплодировали стоя, особенно на такие панчлайновые песни, как «Голубая луна». Мне самому больше всего понравилось.

— К чему это все может привести, как это может нравоучить кого-то, какие полезные качества это может в кого-то внести?

Е.: Я всегда всем хочу передать…

— Энергетику ты передаешь.

Е.: Словесно трудно передать, а вот энергетику я всегда пытаюсь передать, потому что понимаю, что старею, и меня скоро… Все мы не вечные, то есть не больше же ста лет я проживу. Мне бы хотелось, чтобы кто-то, глядя на меня потом однажды, сделал как я — а я, глядя на моих любимых актеров, на того же Караченцова, Абдулова, Ярмольника, Филатова, конечно, попытался все у них взять все, что они могли мне передать через экран. Вот. Все, что они могли мне передать, я бы у них взял. И я сейчас нахожусь в той же стадии, пытаюсь не просто передать это все зрителям, которые посмотрели, им понравилось, они потом спать пошли. Я пытаюсь научить следующее поколение актеров, артистов, возможно, еще нерожденных. Певцов — не буду врать, их не я должен учить. А вот именно актеров, артистов я хотел бы обучить всему тому, чему я могу обучить. Эта вся энергия, энергетика. Хочу вот что в концовочку вставить — этот фильм же есть в ютубе, «Вход в лабиринт», 1989 года. Там было в одной из серии такое, про врача Парацельса: когда он умирал, его приговорила к расстрелу инквизиция того времени, это просто делалось, заперли его в темницу. И он взял символический огонь (режиссер красиво придумал) и передал его как Прометей на ладони через решетку кому-то, непонятно кому. И это все дошло до наших дней, до будущего. Я тоже пытаюсь это сделать, но у меня намного больше времени, чем у Парацельса: у него одна ночь была, а у меня ночей побольше.

Л.: Ты свою деятельность уже начал.

Е.: Начал. Меньше года назад, скоро будет юбилей начала славы моей, известности, как я выстрелил.