Пластик из крапивы, игра в тетрис на футболке и право на ремонт электроники. Как мейкеры и фиксеры создают альтернативу корпоративному производству и потреблению
Я сходила в магазин и купила себе новый планшет. Значит, теперь этот планшет — мой. Или нет? Что будет, когда он сломается? Что изменится в наших с ним отношениях, когда компания сменит прошивку и приложения перестанут поддерживаться моим софтом? Культуролог Анна Щетвина — об организованной починке вещей, самодельном анализаторе запахов и ложках для выдувания пузырей.
В середине 2000-х годов в США появляются движения, которые утверждают: вещь не принадлежит тебе, пока ты не понимаешь, как ее разобрать, починить или усовершенствовать. Если твой айфон сломается, без офиса компании ты бессилен. Если кран потек, ты выбрасываешь его и покупаешь новый (который тоже сломается через год, и ты опять будешь его менять). Получается, ты не владеешь ни краном, ни айфоном. Не выстраиваешь долгосрочные отношения, а существуешь в потоке потребления, купил-выбросил-купил. Движения мейкеров и мастеров предлагают не выбрасывать технологии, а чинить или вообще создавать собственные. Эта статья ― попытка разобраться, как движения мастеров и мейкеров переосмысляют отношения потребления и производства и предлагают рабочие альтернативы потребительским связям между людьми и вещами.
Мейкеры и мастера ― не одна консолидированная группа людей. Скорее это особая культура ― совокупность практик, пространств и идей. Само появление слова «мейкеры» во многом заслуга Дейла Дакерти. В 2004 году он основал журнал MAKE, задающий информационную повестку мейкеров. В нем публикуются новости, личные истории и инструкции в духе «умелых ручек» (например, как сделать колонки из грибного мицелия). Сейчас журнал полностью доступен онлайн.
В 2006-м он организовал первый фестиваль Maker Faire, на котором разные мастера могут представлять разработки, проводить воркшопы и продавать свое творчество. Сейчас фестиваль проходит по всему миру. В сентябре 2019 года он состоялся в Москве ― посетители могли посмотреть на пластик из крапивы, сыграть в тетрис и змейку на светящейся футболке и посидеть в кресле, собранном из картонных трубок.
На ярмарках часто презентуют новые инструменты для мейкеров ― например, на том же фестивале в Москве можно было посмотреть на работу 3D-принтера, который печатает керамику. Такие машины сложно спроектировать или купить в одиночку, поэтому движение мейкеров тесно связано с лабораторной работой. В первую очередь это FabLab ― сеть лабораторий по всему миру, в которых каждый желающий может воспользоваться особым техническим оборудованием для реализации своих идей. Первый FabLab открылся в Массачусетском технологическом институте (MIT) под руководством Нила Гершенфельда, преподавателя курса «Как своими руками сделать (почти) всё, что угодно». Сейчас фаблабы есть и в России, например в Санкт-Петербурге, в Москве или в Ставрополе.
В 2013 году в США вышла книга — манифест движения мейкеров с прозрачным названием ― The Maker Movement Manifesto. Хотя «Амазон» пытается продавать книгу за 20 долларов, электронную версию можно свободно читать онлайн.
Другой важный документ ― это The Fixer’s Manifesto, который появился в 2012 году. Его придумала и запустила компания Sugru, которая специализируется на производстве одноименного клея. Может показаться, что бизнес паразитирует на актуальной повестке субкультурных движений. Возможно, отчасти так и есть, но манифест широко распространился за пределами аудитории компании. Секрет может быть в том, что манифест емко выразил идеи, которые к тому моменту уже волновали многих людей. Это список из 12 пунктов:
Это не первый манифест подобного рода. В 2009 году похожий текст ― Repair Manifesto ― написал коллектив Platform21 из Амстердама. В отличие от Fixer’s Manifesto в нем говорится, что ремонт ― это не только ответственность пользователей. Возможность отремонтировать вещь должна учитываться в дизайне. О том же сказано в «Манифесте о самостоятельном ремонте» от iFixit (русскую версию можно посмотреть тут). Эти идеи ― часть движения за право на ремонт (Right to Repair, R2R). Это активистское движение, которое добивается от технологических компаний того, чтобы они делали гаджеты легко разбираемыми и доступными для починки. Например, платформа iFixit публикует мануалы и инструкции по разбору и починке разных популярных гаджетов.
В 2013 году iFixit вместе с Electronic Frontier Foundation основали коалицию по защите прав на починку электронной техники (Digital Right to Repair Coalition), но пока дела идут не просто. Немногие технические компании готовы подробно публично рассказать о начинке своих устройств и воспринимают деятельность коалиции как посягательство на коммерческую тайну.
Движение за право на ремонт оказалось неожиданно важным во время пандемии. COVID-19 стал причиной огромной нагрузки на медицинские учреждения, в том числе на механиков, которые должны обеспечивать работоспособность аппаратов. Производители медицинского оборудования вряд ли рассчитывали на эпидемию. И если уж что-то сломалось, им выгоднее продать новую машину, чем обучить людей чинить старые. Поэтому iFixit взяли эту работу на себя.
Но что такого нового в практиках мейкеров? Ведь сама идея ― чинить и делать вещи своими руками — звучит знакомо, правда? Вечные починки и переделывания ― это типичные позднесоветские практики. Наверное, любой житель постсоветской России может вспомнить какого-нибудь знакомого дедушку, который полдня копался в гараже и никогда ничего не выбрасывал. Или бабушку, которая каждой банке могла найти место и обладала невероятной магией по ремонту самой износившейся одежды.
Те движения, которые появляются сейчас, выросли из другого контекста. Это не ситуация нехватки, когда приходится чинить вещь из-за дефицита и ограниченности рынка. Наоборот, движения мейкеров, мастеров и Do It Together ― реакция на особенности массового производства и тех ролей, которые в этой системе устанавливаются.
Конечно, люди никогда не переставали креативно адаптировать вещи под свои нужды или чинить поломанное. Особенно это было важно в годы Второй мировой войны, когда индустриальное общество столкнулось с дефицитом товаров. В Великобритании особой практикой стало явление make and mend. Фраза вполне могла бы быть одним из лозунгов современных мейкеров. Но тогда всё было прозаичнее ― make and mend обучало людей перешивать порванную и старую одежду.
После войны дефицит товаров постепенно проходит, а навыки остаются. В 1950-е годы в США появляются доступные строительные супермаркеты, и создавать вещи своими руками становится проще. В 1970-е в Великобритании развивается панк-движение, которое эстетизирует диайвай и неловкую креативность. Дальше по всему миру самодельничество превращается из кризисной практики в хобби.
В отличие от самодельничества ХХ века движения мейкеров ― организованные и коллективные. Для мейкеров принципиально важна социальная составляющая: обмен знаниями, помощью, информационная и экономическая поддержка. Идея «сделай сам» (Do-It-Yourself) превратилась в «сделаем вместе» (Do-It-Together). Современные технологии требуют больших навыков, чем молоток или гаечный ключ, поэтому делать вещи проще вместе. Станки и инструменты достаточно дорогие, и проще купить их коллективно. Одна из важных идей мейкеров и мастеров ― не стоит пытаться быть экспертом во всем, лучше постоянно обучаться. Для этого важно общаться друг с другом без статичной иерархии, экспериментировать вместе.
Другая важная особенность мейкеров — креативность, созидание ради удовольствия, игровое взаимодействие с техникой. Предшественники мейкеров в этом смысле ― кружки технологических энтузиастов конца ХХ века. В США были хакеры, а в СССР — сообщества людей, экспериментирующих с программируемыми калькуляторами. И в США, и в СССР эти сообщества были организованы вокруг технологий и характеризовались совместным экспериментированием, обучением друг друга, зачастую особым товариществом. Мейкеры создают что-то очень похожее и в идейном, и в организационном смысле, но их деятельность выстроена не вокруг новой технологии (компьютеры, микрокалькуляторы), а вокруг особой формы взаимоотношений с вещным миром, и не очень важно, что это за вещь, важно то, как ты с ней взаимодействуешь.
Как мейкеры меняют консюмеристские практики?
1. Контроль и смена власти в отношениях пользователь/производитель
Все предписания, которые мы можем найти в манифестах и сообществах мейкеров, переопределяют те социальные роли, которые существуют в современной индустрии производства и потребления. Обычно только производитель знает обо всех деталях и составляющих вещей. Потребитель же ― покупает, пользуется и выбрасывает. Сломанный смартфон можно разве что подложить под неровно стоящую тумбочку на даче. Движение мейкеров переосмысляет роль дизайна и труда в производстве ― они должны быть доступны всем, как неотъемлемая часть повседневности. Вещь у мейкеров ― это то, с чем можно и нужно играть, экспериментировать, примеряя на себя роль дизайнера. Пользователь сам решает, какая у вещи будет жизнь, а не плывет по одному и тому же, предусмотренному индустрией конвейеру потребления.
2. Изменение не только практики, но и идентичности
Починка, эксперименты, коллективность ― эти аспекты становятся основой для новой идентичности человека в мире материальных объектов. Мейкер может определять себя шире, чем человек в консюмеристской культуре. Если идентичность в обществе потребления во многом строится на выборе между брендами, то мейкеры предлагают другую основу для самоидентификации: ты определяешься тем, как обращаешься с вещами, которыми пользуешься. Выбрасываешь или чинишь? Улучшаешь или переделываешь во что-то новое? Какими инструментами и техниками пользуешься? Что создаешь?
Эти идеи мейкеров интересным образом соотносятся с тем, что философ техники Жильбер Симондон в начале ХХ века описывал как проблему отношений машин и людей:
Недостаток участия пользователя в конструировании объектов техники провоцирует кризис идентичности и чувство отчуждения от самого себя. Симондон полагает, что отчуждение человека в современном мире коренится в незнании техники. Или, цитируя манифест мейкеров, «созидание ― одно из фундаментальных свойств, которые определяют, что значит быть человеком. А значит, созидая, вы постепенно будете становиться более полной версией себя».
3. Альтернативный взгляд на привлекательность вещей
Мейкерам важна материальность. Чинить ― это приятно. Апгрейдить, создавать новое ― это секси. Возможность создать кусочек материального мира в обход массового производства оказывается способом обрести немного больше контроля над миром. При этом материальность и своеобразная объективированность вещи оказывается фетишем.
Фетишизация вещей знакома нам и по консюмеристской культуре. Философы-марксисты Адорно и Хоркхаймер в книге «Диалектика Просвещения» критикуют культуриндустрии как то, что убивает внутреннюю, самостоятельную ценность объектов, заменяя ее стоимостью. Описывая ситуацию покупки билета на концерт, критики культуриндустрий говорят, что потребитель в действительности обожает не продукт, а деньги, которые он заплатил за билет. Это рождает ситуацию товарного фетишизма, когда товарность явлений важнее, чем иные их качества.
Похож ли фетишизм мейкеров на фетишизм консюмеризма? Всё не так просто. Если мы возьмем поп-арт ― например, картины Энди Уорхола, коллажи Ричарда Гамильтона, ― мы увидим много сходств. Образ вещи как объективированной, целостной, на уровне образа оторванной от других вещей. Вещь как объект желания, притяжения. Кажется, что культура мейкеров наследует от массовой культуры такое понимание материального мира. Конечно, большим нововведением оказывается видимость труда и связь вещи с процессом дизайна и производства. Но можно ли уйти от проблем объективации и эксплуатации рабочего, не уйдя от объективации и фетишизации вещи как продукта?
Кажется, всё же можно. Мейкеры переносят обожание с товарной ценности на количество вложенного труда и креативности.
Мы влюбляемся в починенную кофемолку, потому что провели несколько часов, неловко паяя, ругаясь, обжигая руки, но соединив-таки порванный провод.
Ее изначальная стоимость уже не важна (если только мы не испортили окончательно дорогущий предмет).
Есть и еще одно важное отличие, которое мы видим у мейкеров. Чтобы его понять, нам нужна метафора. Оторвитесь на минуту от статьи и посмотрите на пространство вокруг как на то, что покрыто плотным слоем смыслов. Смыслы, как сеть, оплетают вещи вокруг вас. Представьте тонкую сетку, подсвечивающую значимость вещей вокруг. Чем больше смыслов несет объект, тем плотнее и ярче сеть вокруг него (если вы смотрели или читали Филипа Пуллмана, то сделать это будет совсем просто).
Может быть, на этом диване произошел ваш первый секс. Может, в поисках этого стола вы провели несколько дней, бегая по всем мебельным города. Может, за окном стоит ваша новая машина, на которую вы копили несколько лет.
Вещи вокруг значат что-то, связаны с эмоциями. Какие вещи светятся ярче? Наверняка те, которые имеют особую историю.
Капиталистический рынок рисует дорогие вещи более соблазнительными. Чем дороже вещь, тем больше в ее рекламе будет крупных планов, внимания к деталям, формам и другим выражениям стоимости, роскоши. Тем больше значимости она должна иметь, тем ярче и плотнее смыслы, которые ее окружают.
Мейкеры и мастера заставляют ярче светиться те вещи, у которых есть история. Кружка, которую ты склеивал пять раз. Компьютер, который ты с друзьями собрал из запчастей. Самодельные сенсоры движения, которые говорят тебе «доброе утро», когда ты выходишь из спальни. Это и есть альтернатива традиционным идентичностям в консюмеризме: твоя идентичность определяется не тем, кто ты в машине производства и что ты покупаешь, а какие истории ты создаешь.