Крем, табу и шизофрения. Почему важно уметь управлять страхом смерти

Теория управления страхом смерти

Мысль о том, что осознание смертности накладывает отпечаток на человечество, — мысль не новая. Пассажи на эту тему можно найти в Библии, Торе, Коране и древних буддийских текстах. Греческий историк Фукидид в «Истории Пелопоннесской войны» рассматривал озабоченность смертью как основную причину затяжных жестоких конфликтов. Для Сократа философия — это наука умирания. А для Гегеля история — это запись того, «что человек делает со смертью».

Позже эти идеи были подхвачены философами вроде Серена Кьеркегора и Фридриха Ницше, теологами вроде Пауля Тиллиха и Мартина Бубера, психологами вроде Зигмунда Фрейда и Отто Ранка. Великие умы вроде Уильяма Шекспира думали и говорили о смерти в том или ином ее аспекте, создавая хор, голос которого расходился по разным направлениям и дисциплинам, а потом растворялся в пустом эхе бессистемности.

В 1973 году антрополог Эрнест Беккер обеспечил новый виток этому вопросу: вышла его книга «Отрицание смерти», позже удостоенная Пулитцеровской премии. Мысль о том, что люди — это испуганные, избегающие смерти животные, проходит красной нитью по всему его труду. Беккер утверждал, что большинство человеческих действий совершается именно для того, чтобы избегать или игнорировать неизбежное — смерть. Ужас небытия вызывает настолько глубокую — хотя и бессознательную — тревогу, что люди всю жизнь пытаются найти в ней смысл.

Беккер стремился сформировать «общую науку о человечестве», заменяя фрейдистскую озабоченность сексуальностью страхом смерти как основной мотивацией человеческого поведения.

Несмотря на его старания, вопрос смерти не привлек особого внимания узкого научного сообщества психологов. Даже сегодня многие исследователи остаются равнодушными к этому неизбежному аспекту существования. Вероятно, это связано с убеждением, что влияние нашего отношения к смерти не может быть понято или проверено строгим научным методом.

И в итоге подходы практической психологии вообще не учитывали фактор тревоги, связанной со смертью. Но смерть — это неудалимая часть уравнения нашего существования. Со смертью придется столкнуться лицом к лицу всем.

Примерно 30 лет назад молодые исследователи Шелдон Соломон, Джефф Гринберг и Том Пищински вознамерились заполнить этот пробел. Они решили поставить перед психологией больше вопросов «почему?»: почему люди нуждаются в самоуважении? Почему людям необходимо верить, что из всех возможных способов понимания мира именно их способ является правильным? Почему людям, которые отличаются друг от друга, так трудно мирно сосуществовать? В попытках ответить на все эти вопросы была разработана теория управления страхом смерти — Terror Management Theory.

Поскольку все формы жизни упорно стремятся к выживанию, эти ученые полагали маловероятным, что знание о неизбежности смерти не будет иметь жизненно важных когнитивных, эмоциональных и поведенческих последствий.

Когда появляется страх смерти?

Во младенчестве мы слишком малы, чтобы сосредоточиться на чем-то большем, чем ощущение физического комфорта. Мы не рождаемся со страхом смерти в сердце: он закрадывается в него немного позже.

Сегодня, благодаря работам Ранка, Харлоу, Боулби и других авторов, мы понимаем, что основной источник психологической безопасности в раннем младенчестве — это родительская любовь и защита. Одного удовлетворения физиологических потребностей недостаточно: горький опыт румынских сирот показал это наглядно. Реальные дети не тамагочи: им нужно нечто большее, чем просто быть чистыми и накормленными, — им нужно родительское внимание и опека.

Когда мы обнимаем наших малышей, они чувствуют себя в безопасности и набираются смелости исследовать окружающий мир: что-то мы делаем правильно, а что-то не совсем, по мнению родителей.

Со временем «хорошая(ий)» девочка или мальчик начинает ассоциироваться с родительским поощрением, а «плохая(ой)» — с уязвимостью в виде родительского наказания. Спойлер: самооценка нам пригодится в будущем, чтобы продолжить чувствовать, что мы — это те самые «хорошие» девочки и мальчики, но уже не в связке с родителями, а в связке со всем миром и самими собой.

Когда дети учатся быть хорошими и чувствовать себя ценными, как предписывает их культура, они расширяют те психологические преимущества, которые изначально обеспечивались любовью и защитой родителей. Ведь мы нуждаемся в чувстве безопасности в любом возрасте. Оно необходимо нам для выживания и процветания, потому что рой ужасов окружает нас всюду, куда бы мы по жизни ни направились.

Вскоре после того, как дети узнают о смерти, их осеняет, что они тоже могут умереть. Они начинают примерять на себя роль маленького Гамлета, потому что собирают все свои детские страхи в один большой страх. Страх перед тем, что их в какой-то момент не станет.

Наверняка многих в детстве порой мучили кошмары. Ночные страхи — это яркие проявления зарождающегося в ребенке осознания собственной уязвимости. В ночных видениях часто возникает ощущение, что кто-то или что-то опасное прячется под кроватью, врывается через окно или внезапно материализуется из ниоткуда. Так мы осознаем шаткость и хрупкость жизни.

Я по ночам видела горы черепов в очертаниях игрушек и одежды, а после похода в террариум — змей в складках постельного белья. Кто-то видел монстров. В детстве это проходит мимолетными эпизодами, только позже мы сможем осознать, что испытывали чувство уязвимости и страх перед угрозой уничтожения.

Факты свидетельствуют о том, что уже в трехлетнем возрасте дети осознают смерть и испытывают от этого дискомфорт. Чтобы избавиться от него, они начинают использовать рудиментарные варианты стратегий борьбы с ужасом, на которые будут опираться во взрослой жизни. Я для успокоения бежала к родителям: в их комнате черепа не материализовывались. Или менялась кроватями с братом: складки его постельного белья не превращались в змей, а мои змеи не собирались его трогать.

Дети как можно дольше стараются отрицать неизбежность смерти. Иногда они ожидают, что умершие животные воскреснут: достаточно просто облить их «живой» водой. Ах, если бы смерть была человеком, с ней можно было бы поговорить, договориться, обмануть или одолеть ее с помощью смекалки, силы или магического заступника. В возрасте от пяти до девяти лет дети считают, что смерти можно избежать, если действовать достаточно быстро и ловко. И они любят истории про это. Например, Гарри Поттер благодаря волшебству смог спастись от своего смертельного врага — лорда Волдеморта (само имя которого напоминает французскую фразу vol de mort, что означает «полет смерти»).

Получив утешение от родителей и ободрение от историй из своей культуры, дети могут стать абсолютно уверенными в личной неприкосновенности. Вплоть до восклицаний, что они-то уж точно никогда не умрут. Но рано или поздно ребенка накрывает понимание, что и он, и его родители всё-таки не вечны. Поэтому дети начинают сосредотачиваться на других источниках психологического спокойствия. Религиозные, социальные и культурные институты теперь видятся более стабильными и долговечными, чем наши раньше слишком бессмертные и потому сейчас слишком уязвимые родители, бабушки, дедушки и домашние животные.

Как мы справляемся со страхом смерти

Ученые выделили три основных вида оружия, которые человек задействует в борьбе со страхом смерти, — повышение самооценки, укрепление мировоззрения и создание привязанностей. Это и есть наши основные защитные буферы, когда тревога, вызванная осознанием собственной смертности, встает перед нами.

Например, в исследовании 1992 года участники без предварительного подкрепления своей самооценки испытывали тревогу после просмотра фильма о смерти, в то время как участники с подкрепленной самооценкой не испытывали особого беспокойства.

Исследователи нашли подтверждение гипотезе, что наши защитные буферы срабатывают в разных временных рамках. К примеру, мы прибегаем к защите своего мировоззрения только спустя некоторое время после напоминая о смерти — это не молниеносный рефлекс на осознание смертности.

Наш немедленный ответ на мысли о смерти (проксимальный защитный механизм) — это зачастую действия, способствующие укреплению здоровья: допустим, съесть фрукт, купить витамины, сделать зарядку. Отвлечение на какую-то активность, созерцание природы или искусства — тоже адаптивный механизм. Есть менее адаптивный вариант реакции — употребить любимое вещество: алкоголь, никотин и т. п. Комфортное оцепенение от алкоголя и других веществ — отличный способ изгнать из сознания мысли о смерти, но опасный для здоровья.

Только по прошествии времени мы задействуем дистальные защитные механизмы вроде повышения самооценки, укрепления культурного мировоззрения или создания привязанностей. Как это работает на практике? В одном исследовании все участники сразу после напоминания о смерти выбрали солнцезащитный крем с большей степенью защиты, чем контрольные группы, которым про смерть не напоминали. Предположительно, чтобы защитить себя от рака кожи. Но после некоторой паузы люди, которым загар повышает самооценку, выбирали крем с меньшей степенью защиты, чем сразу после напоминания о смерти.

В то время как проксимальные защитные механизмы вытесняют мысли о смерти из сознания, дистальные укрепляют самооценку. Когда приходят мысли о смерти, то большинство людей — будь то спортсмены или офисные работники — говорят, что будут больше заниматься спортом. Всё потому, что мысли о пользе физических упражнений для здоровья вытесняют мысли о смерти из сознания. Однако когда мысли о смерти становятся бессознательными, то только те, кто основывает свою самооценку на физической форме, будут заниматься спортом регулярно. А мысли о смерти чаще всего именно бессознательные, потому что большинство из нас не сталкивается с ней каждый день.

Множество фактов свидетельствует об использовании романтических отношений для преодоления страха смерти. Мы создаем привязанности, чтобы отогнать от себя страх смерти в долгосрочной перспективе.

Люди с высокой самооценкой меньше боятся смерти и поэтому меньше нуждаются в отвлечениях и рационализациях, когда возникает реальная угроза — например, серьезная сердечная аритмия или раковая меланома. Высокой самооценкой обладают оптимисты, а они склонны верить в то, что медицинская помощь и здоровый образ жизни могут эффективно продлить жизнь. Поэтому они чаще обращаются за диагностикой и придерживаются оздоровительного поведения. Пессимисты же скорее критикуют себя и окружение и склонны сомневаться в полезности чего-либо против неизбежного. Они гораздо чаще делают ставку на отвлекающие факторы проксимальных механизмов.

При столкновении с напоминаниями о смерти люди реагируют по-разному. Кто-то закрывается от всего чужого, кто-то становится еще любопытнее, чтобы найти самый лучший ответ на извечный вопрос. Реакция зависит от мировоззрения, подпитывающего самооценку. В любом случае люди хотят считать себя ценными и значимыми, обладающими постоянством. Такая оценка себя известна в психологии как чувство собственного достоинства. Оно противостоит когнитивному диссонансу, возникающему при осознании того, что человек может оказаться не более важным, чем любое другое живое существо, которому суждено умереть.

Как мы тратим деньги, когда думаем о смерти

Немцы, опрошенные перед магазином, не выказывали особых предпочтений немецким товарам. Однако те, кто был опрошен перед кладбищем, часто отдавали предпочтение всему немецкому.

Как объяснить это с точки зрения рационального экономического выбора? Никак, потому что, совершая покупки, мы руководствуемся не только логикой. В сердцевине нашей ненасытной тяги к транжирству может лежать экзистенциальный ужас. Совершая покупки, мы поддерживаем свою самооценку и свое мировоззрение, отвлекаемся на приятное, стремимся улучшить свое здоровье, внешний вид и самочувствие.

Теннесси Уильямс в «Кошке на раскаленной крыше» писал:

«Человек — это зверь, который подыхает. Но если у этого зверя появляются деньги, он начинает покупать, покупать, покупать. Я думаю, единственная причина того, что он покупает все подряд, — это безумная надежда купить себе вечную жизнь… Увы, это невозможно… Человек — это зверь…».

Как мы пытаемся отдалиться от собственного тела при мыслях о смерти

Мужчины племени чагга в деревнях на склонах Килиманджаро традиционно носят анальные пробки всю свою взрослую жизнь, делая вид, что запечатали отверстие, как будто им никогда не нужно испражняться. Кикуйю из Кении верят, что мужчины и женщины обладают сильным половым влечением и что секс необходим для здоровья и здравомыслия. Однако женам запрещено прикасаться к гениталиям мужа, а мужьям — трогать соски жены ртом или руками. Мужчина должен лежать строго сверху на женщине. Считается, что любое нарушение этих правил может стать фатальным.

Странные обычаи? Возможно, не настолько, насколько кажется на первый взгляд. Люди во всех культурах стремятся к отрицанию своей животной природы, регулируя действия, напоминающие о ней. В современном западном мире не принято испражняться и совокупляться на публике. Некоторые африканские племена просто зашли немного дальше в одном и том же стремлении укротить животное в человеке.

Исследования показывают, что после размышлений о смерти люди склонны называть телесные процессы более эвфемистично, например «номер два» вместо «испражнение».

Чтобы отличиться от животных и этим преодолеть смерть, мы, люди, во всём мире с незапамятных времен ведем себя удивительно похожим образом.

В большинстве культур неукрашенные и немодифицированные тела считаются слишком «естественными» и поэтому потенциально вызывающими тревогу: они так похожи на тела животных, а они часто умирают.

Библия наглядно демонстрирует эту историю в картинках и персонажах. Съев яблоко с Древа познания, Адам и Ева осознают свою смертность: и это внезапно делает обнаженное человеческое тело постыдным. И фиговый лист становится первым украшением тела.

С библейской точки зрения знание, полученное Адамом и Евой после вкушения яблока, сделало их смертными. С научной точки зрения развитие человеческого неокортекса породило символическое мышление, самосознание, способность размышлять о прошлом и предвидеть будущее, а также знание о нашей смертности. Так грехопадение, аллегорическая основа западной религии, в каком-то смысле перекликается с современной наукой, только вместо вкушения яблока у человека развилась новая кора, или неокортекс. И это привело к осознанию конечности существования, а также к моральным эмоциям вроде стыда.

Исследователи обнаружили, что напоминание о смерти не повлияло на впечатления участников опроса от романтических аспектов секса. Например, выражение любви к партнеру через секс виделось как нечто исключительно положительное до и после напоминания. Однако после напоминания о смерти физические аспекты секса казались испытуемым менее привлекательными. Факт обмена слюной и другими жидкостями уже не вызывал столько положительных эмоций, сколько до напоминания о смерти. Поэтому люди стремятся превратить секс в нечто большее, чем то, что происходит между животными. Мы хотим устроить из него некий трансцендентный акт. Множество поучительных текстов вроде индуистской «Камасутры» нам в этом помогают.

Нам часто становится некомфортно из-за наблюдений за проявлениями репродуктивных процессов, а они — удел женского тела. Поэтому многие культуры придают бо́льшую ценность девственности и чистоте в отношении женщин, нежели в отношении мужчин.

Отделяя себя от животного и телесного, человек стремится возвыситься над природой, повышая свою самооценку до небес.

Когда страх смерти сводит с ума

Психологические расстройства обычно вызываются сочетанием факторов, но сложно отрицать, что тревога по поводу смерти играет важную роль во многих из них.

Когда человек успешно разворачивает свой двойной щит — проксимальную и дистальную защиту, — у него появляются все шансы прожить жизнь с относительно минимальными психологическими потрясениями. Эти механизмы защиты доказали свою эффективность, поэтому абсолютное большинство культур прибегает именно к ним.

Однако некоторые люди в силу генетической предрасположенности, биохимического дисбаланса, неудачного воспитания или другого стрессового жизненного опыта не могут успешно развернуть эти щиты, чтобы избавиться от беспокойства по поводу смерти. Поэтому они проявляют недюжинное воображение и возводят защитные сооружения собственной разработки. К сожалению, эти «неуклюжие способы борьбы со страхом смерти», как выразился экзистенциальный психотерапевт Ирвин Ялом, часто оказываются неадекватными: страх смерти просачивается через воздушные замки, причиняя сильные страдания.

Клинические наблюдения подтверждают, что шизофреники страдают от непреодолимого страха смерти или постоянных размышлений о ней. В исследовании 205 госпитализированных мужчин-шизофреников было обнаружено, что 80 пациентов были открыто озабочены смертью и что периоды страха смерти совпадали с обострением шизофренических симптомов.

Около века назад Фрейд предположил, что фобии и навязчивые идеи служат для защиты от некой воображаемой катастрофы, в основе которой лежит смерть. Смерть надвигается ежедневно и в конце случается с каждым. Но лучше бояться чего-то иногда, чем того, что в тебе всегда. Поэтому у людей, страдающих от различных фобий и навязчивых идей, страх смерти трансформируется в ужас перед чем-то более конкретным и осязаемым, начиная с аблютофобии (боязни умывания, купания, стирки или чистки) и заканчивая ятрофобией (боязнью врачей).

К таким выводам можно прийти, если брать за основу идею, что фобии часто связаны с проецированием страха перед большими, неконтролируемыми проблемами, такими как неминуемая смерть, на меньшие, более управляемые проблемы, такие как пауки.

Многие распространенные психические расстройства хотя бы отчасти связаны с реакцией на страх перед смертью.

Даже самоубийства, как это ни парадоксально, часто случаются из-за ужаса перед самой смертью. Зачем продолжать жить, если смерть всё равно настигнет?

«Большинство самоубийц, — писал испанский философ Мигель де Унамуно, — не стали бы лишать себя жизни, если бы у них была уверенность, что они никогда не умрут на этой земле. Самоубийца убивает себя, потому что не хочет ждать смерти».

К похожему выводу пришел и Достоевский в романе «Бесы», где герой Алексей Кириллов объясняет свое предстоящее самоубийство так:

«Я хочу лишить себя жизни потому, что такая у меня мысль, потому что я не хочу страха смерти, потому… потому что вам нечего тут знать…».

Многие самоубийцы разделяли идею шекспировской Клеопатры о том, что, умирая, они обретут бессмертие. Держа в руке ядовитую змею, она провозгласила:

«Подай мне мантию, надень венец,
Я вся объята жаждою бессмертья».

Осознанность может помочь нам справляться с экзистенциальными ужасами и не сходить с ума. Внимательность к настоящему опыту дает нам шанс понять, действуем мы по чужой воле извне или из своих личных убеждений. С осознанным подходом легче распознавать ситуации, когда близкие включают защитные механизмы или начинают оказывать влияние на наши защитные механизмы. Возможно, это поможет получать больше удовольствия от жизни и благотворно влиять на других. Ведь корень беды человечества может заключаться в том, что в стремлении отрицать смерть мы жертвуем красотой настоящей жизни, заключая себя в тотемы, табу, кровавые жертвы, армии и флаги.