От поповской коровы жонглера Боделя к моральным деревьям Леонардо да Винчи. Гид по западноевропейской басне Средневековья и Возрождения

Здесь на схеме можно посмотреть историю басни в заимствованиях от Античности до Нового времени в полноразмерном формате.

Средневековая басня

Как мы уже однажды писали, в Средние века традиция античной басни разделилась на две линии — византийскую и европейскую. Византийская восходила к басням греческого баснописца по имени Бабрий, жившего примерно во II веке н. э. Вплоть до середины XIX века его басни, принадлежавшие к «высокой», художественно-повествовательной манере, в Европе были известны лишь по переделкам, прозаическим пересказам и подражаниям. Главным из таких подражателей был римский писатель IV–V веков Авиан. С баснями самого Бабрия Европе удалось познакомиться лишь в 1844 году — после того как Миноидис Мидас опубликовал рукопись с ними, найденную в книгохранилище Афонского монастыря.

Читайте предыдущие тексты цикла

От Эзопа до Федра: чему нас могут научить античные басни

От древнего грека Бабрия до Средних веков: как басня из эпохи Античности перекочевала в труды византийских интеллектуалов

Европейская линия восходила к басням римского баснописца по имени Федр, жившего в I веке. Его резкие, сжатые и сухие стихотворные басни написаны в «низовой», нравоучительной и «сатирической» манере, подразумевающей обычно жанровые эксперименты. В IV–V веке басни Федра, множество раз до этого пересказанные прозой, легли в основу народного басенного сборника на латыни под названием «Ромул». От первоисточника басни «Ромула» отличались пространным, сентиментально-патетическим стилем, однообразием в выборе материала и упором на поучительность. Так получилось, что в средневековой Европе именно этот сборник, бытовавший сразу в нескольких редакциях, был на протяжении многих веков основным источником басенных сюжетов для народной литературы. При этом он и сам дополнялся произведениями близких к басне жанров: сказками, христианскими притчами, легендами, новеллами, фаблио и шванками. Два последних жанра представляют особый интерес.

Фаблио и шванк — это жанры стихотворной юмористической повести в литературе средневековой Франции и Германии. Буквально названия этих жанров переводятся как «побасенка» или «шутка».

Сюжеты фаблио и шванков нередко строятся вокруг семейных отношений, в их центре оказываются «распутные и ловкие жены», которые, как сообщает мораль, «умнее самого черта» и всегда смогут обмануть своего мужа.

Фаблио и шванки были по природе устными жанрами и предназначались в первую очередь для горожан, а их героями могли становиться также попы, ремесленники, вилланы, рыцари, простые девушки, жены, юноши и мужья. Авторами фаблио были бродячие клирики и жонглеры. Большинство из них анонимны, но некоторые имена всё-таки сохранились. Например, фаблио «О Буренке, поповской корове» написал жонглер Жан Бодель — в 1202 году он умер в лепрозории от проказы:

Вот быль про одного виллана.
В день Приснодевы, утром рано,
Пошел с женой он в Божий храм.
С амвона перед службой там
Поп начал паству наставлять:
Мол, Бога надо одарять,
Чтоб не была молитва лишней;
Вознаградит вдвойне Всевышний,
Коль дар от сердца принесен.
— Жена, смекаешь? Поп умен! —
Виллан промолвил. — Ей-же-ей,
Даруй по совести своей,
И Бог добро твое умножит.
Пожалуй, пригодиться может
Корова наша в дар для Бога, —
Ведь молока дает немного
И нам не больно-то нужна.

Читать полностью

— Ну что ж! — отозвалась жена, —
Отдать Белянку я согласна. —
И, слов не тратя понапрасну,
Едва домой прийти успев,
Виллан стопы направил в хлев;
Свою Белянку он выводит,
К попу с коровою приходит,
А поп их был большой хитрец.
Виллан с мольбой к нему: — Отец!
Примите, Богу в дар, корову. —
И он вручил попу веревку,
Клянясь, что отдал всё, что мог.
— Ты мудро поступил, дружок! —
Сказал отец Констан учтиво,
Довольный эдакой поживой. —
Ступай, твое похвально рвенье.
Другим бы столько разуменья,
И я бы насбирал тогда
С прихода целые стада!
Виллан в обратный путь идет,
А поп слуге приказ дает
Белянку к дому приучать:
Для этого ее связать
С Буренкою, своей коровой,
Что на земле паслась поповой.
Слуга Белянку и повел.
Коров связал, а сам ушел,
Пастись оставив их. И вот
Буренка книзу шею гнет —
Жует траву, хвостом махает,
Ну а Белянка ей мешает:
Веревку тянет во всю мочь —
Уходит за ограду прочь,
Ведет Буренку по лугам,
По огородам и полям,
Пока ее не притащила —
Хоть нелегко бедняжке было! —
Во двор виллана, к самой двери.
Виллан глядит, глазам не веря.
— Жена! Смотри-ка! — молвит он,
Обрадован и удивлен, —
Ведь поп наш правду говорил —
Господь вдвойне нас наградил:
С Белянкой к нам пришла Буренка,
То бишь вторая коровенка!
Чай, тесен будет хлевушок…

В моем рассказе всем урок:
Не пожалев даянья Богу,
Приобретает умный много,
А глупый терпит неудачу,
Свое добро копя да пряча.
Как видите, совсем нежданно
Две коровенки у виллана,
А поп корову потерял:
Мнил выиграть — ан проиграл.

«О Буренке, поповской корове» (пер. С. Вышеславцевой)

По словам Михаила Гаспарова, «Ромул» обильно дополнялся таким «специфически средневековым литературным материалом, странно выглядящим для нас под названием „басен Эзопа“». Однако в Средние века этот сборник привлекал не только простолюдинов, но и знатных особ. В конце XII века англо-нормандская поэтесса Мария Французская, жившая при дворе Генриха II Плантагенета, взяла английский перевод «Ромула», выполненный, по легенде, в IX веке королем Альфредом Великим, и переложила его простыми, но изящными стихами на нормандский диалект французского языка. Мария явно писала с оглядкой на свое благородное окружение: она уделяла большое внимание стилю, манере изложения и разработке диалогов, некоторые образы заимствовала из рыцарской литературы, а морали помещала в современный ей феодальный контекст. При этом из 102 басен, вошедших в ее сборник, лишь треть восходит к известному нам эзоповскому корпусу. Остальные две трети — басни собственного изобретения Марии либо заимствования из арабской литературы и кельтской мифологии. Но, несмотря на это, сборник Марии Французской всё равно получил название «Изопет» — по искаженному прочтению имени Эзопа.

«Изопет» Марии Французской получил такую широкую известность, что с него даже было сделано два обратных перевода на латынь. Первый — это «Расширенный Ромул», послуживший впоследствии основой для немецких переводов. Как пишет Михаил Гаспаров, сборник этот состоял из 136 басен, «изложенных очень подробно, грубовато сказочным стилем». Второй — это «Робертов Ромул», названный так по имени издателя и включавший в себя всего лишь 22 басни, «изложенных сжато, без какого-либо сказочного влияния и с притязанием на изящество». Зато в некоторых из них отчетливо присутствовали христианские мотивы:

Волк решил замолить свои злодеяния и дал обет не есть ничего мясного весь великий пост до самой пасхи. Но вскоре встретился ему на опушке рощи жирный баран, один-одинешенек, и сказал волк сам себе: «Ах, с каким удовольствием отведал бы я этого барана, кабы не было на мне зарока! Впрочем, о чем я думаю? ведь он один, а это значит, что любой прохожий может с ним расправиться, если я сам о нем не позабочусь! Стало быть, уж лучше я решу, что это — лососина, возьму да и съем; тем более, что лососина — пища нежная и в эту пору стоит дорого». И с этим он барана схватил и сожрал.

Так иные, привыкнув ко злу, настолько бывают развращены душой, что ни клятва, ни обет уже не сдерживают их желаний, и при первом же случае они возвращаются к своим привычкам.

«Робертов Ромул», «Волк кающийся», 6 (пер. М. Гаспарова)

Вслед за «Изопетом» Марии Французской в XIII–XIV веках во Франции стали появляться и другие «Изопеты». Так, «Изопет II Парижский» и «Изопет Шартрский» были переработками басен английского энциклопедиста XII века Александра Неккама, а «Изопет I Парижский», «Лионский Изопет» и «Изопет III» — переработками некоего Анонима, за которым часть ученых усматривает Вальтера Английского, капеллана Генриха II Плантагенета, при дворе которого жила Мария.

В свою очередь, басни Александра Неккама и Анонима также являлись обработкой «Ромула». Оба этих поэта писали на латыни элегическим дистихом, но стиль их разительно отличался: если Неккам писал просто, держась близко к оригиналу, то Аноним писал напыщенно, с обилием параллелизмов, антитез и игрой слов. Но несмотря на это, в Средние века и в эпоху Возрождения басни Анонима были куда популярнее басен Неккама: их не раз переводили на французский, итальянский и немецкий языки, включали в различные сборники и изучали по ним латынь. В одном лишь XV веке басни Анонима были переизданы 39 раз.

Сюжеты и герои античных басен в Средние века проникали также в животный эпос, популярный в городской среде. В 1175 году французский поэт Пьер де Сен-Клу, опираясь на басни, фаблио, народные сказки и устные рассказы о животных, написал поэму о похождениях лукавого, находчивого лиса Ренара, враждующего с тупым и кровожадным волком Изенгрином — вассалом короля-льва по имени Нобль. До этого похожую поэму в 1148 году написал на латыни живший в Нидерландах монах Нивард Гентский, однако главным героем в ней был волк Изенгрим, а повествование касалось в основном монашеской жизни. История о проделках лиса Ренара, написанная Сен-Клу на народном французском языке, стала намного популярнее: за тридцать следующих лет она обросла двадцатью новыми «ветвями», которые сочинили другие авторы, и получила названием «Роман о Лисе». Одну из версий этого романа в 1180 году перевел на немецкий язык поэт Генрих Лицемер, а в середине XIII века возникла нидерландская версия. Позже, через немецкие обработки, она попадет в руки Гете — и в 1793 году он напишет знаменитую поэму «Рейнеке-лис». Ниже — эпизод из второй «ветви» романа, в котором коварный Ренар пытается «поцеловать» синичку:

Синичка, выводя птенцов,
В дупле сидела и была
С утра свежа и весела.
Ренар тропинкою бежал
И, видя птичку, закричал:
«Привет вам, кумушка моя!
Давненько вас не видел я.
Спуститесь, дайте вас обнять!»

Читать полностью

«К чему, Ренар? Пора бы знать,
Что никакой вам веры нет, —
Синичка молвила в ответ. —
Вы столько всем чинили зла,
Что, верно б, дурой я была,
Когда бы ласковым словам
Я вашим верила. Нет, вам
Меня никак не обмануть,
Так продолжайте же свой путь!»
«Помилуйте! — воскликнул лис. —
Не бойтесь и спускайтесь вниз,
Ведь вам всегда я другом был,
Не правда ль?.. Да! Совсем забыл
Сказать вам новость! Потому,
Должно быть, к нраву моему
Вы недоверчивы… Со львом,
Великим нашим королем,
Я мир недавно заключил.
Неужто вам не сообщил
Никто о том? Не ожидал.
Так вот послушайте. Я дал
Недавно клятву мир хранить,
Чтоб меж зверями устранить
Вражду навеки. Если ж я
Нарушу клятву, то меня
Пусть судит Нобль, король зверей,
Верховной властию своей».
Смеясь, синичка говорит:
«Признаться честно, весь ваш вид
Внушит доверье хоть кому,
Да непонятно мне, к чему
Мир мне-то с вами затевать, —
Чтоб только вас поцеловать?..»
«Да, вижу я, мне веры нет;
Я натворил немало бед, —
Сказал Ренар, потупя взор. —
Но изменился я с тех пор,
Как отпущенье получил
И мир великий заключил…
Спуститесь же, кума моя,
Свои глаза закрою я,
Чтоб убедились вы вполне,
Что нынче можно верить мне».
«Ну что ж, согласна я, скорей
Глаза закройте-ка плотней!»
«Пожалуйста!» — ответил лис.
Тогда синичка камнем вниз
Слетела. Веточкой слегка
Она коснулась волоска
Усов Ренара и легко
Опять вспорхнула высоко.
(Теперь мы видим, кто хитрей,
Но дальше слушайте скорей.)
Ренар разинул было пасть,
Чтоб насладиться птичкой всласть,
Да промахнулся. «Вот так раз! —
Раздался голос. — Вы сейчас
Клялись, что мир оберегать
Решили вы… Зачем же лгать?
К чему?..» Ренар решил схитрить,
И так он начал говорить:
«Да я хотел вас напугать,
Зачем же, кумушка, мне лгать?
Спуститесь! Я на этот раз
Не испугаю больше вас».
«Что ж, я согласна!» — и стремглав
Слетела птичка вниз, не дав
Ренару точно рассчитать
Удара, и тотчас опять
Взвилась и села на сучок.
И снова лис ее не смог
Схватить, он только пасть раскрыл,
Но вновь хитро обманут был.
«Поверь я вам, мой кум Ренар, —
Услышал он, — и адский жар
Меня теперь бы охватил!..»
«Кума, да я опять шутил!
Как вы трусливы, боже мой!
Да я клянусь вам головой,
Что в мыслях даже не имел
Зла причинить вам; я посмел
Лишь попугать вас, и вина
Моя, ей-богу, не страшна.
Во имя бога вас молю:
Простите шуточку мою!»
Но был у хитрой птички вид,
Что лис наскучил ей, что спит
Она, уткнув свой клюв в пушок.
Тут вдруг охотничий рожок
Оповестил охоты час,
И раздались в лесу тотчас
Свист, лай собачий, топот, крик…
Обманщик-лис мгновенно сник,
Поджал свой хвост и поскорей
Решил исчезнуть меж ветвей.
Тут птичка крикнула ему:
«Идти решили? Почему?
Не торопитесь, я сейчас
Вас поцелую в третий раз!..»
Но лис хитер был и умен
И знал, что должен скрыться он.
Заврался, что тут возражать,
Теперь бы только убежать!
«Вас, милый кум, не проведешь,
Вы так хитры, умны, а всё ж
Уж предки прадедов моих
Ум раскусили лисий; их
Не удавалось обмануть,
Как и меня вам. Грешный путь
Привел вас, видите, к тому,
Что вот теперь и самому
Спасаться надо вам. За ложь
В конце концов и пропадешь!
Не торопитесь, кум, сейчас
Я прилечу к вам в третий раз!»
…Ренар бежал, поджавши хвост,
Боясь во весь подняться рост.
«Да нет, — бросал он на ходу, —
Прощайте! Я уж побреду
Домой. Устал. Хочу соснуть…»
«Что ж, ваша светлость, в добрый путь
Коль страшно стало!..» В лес густой
Ренар бежал теперь стрелой,
Насмешки слыша за собой.

«Роман о Лисе», II, «Ренар и синичка» (пер. Вик. Масса)

В «Романе о Лисе» было множество прямых выпадов против церковного сословия, но это не мешало клирикам вслед за горожанами зачитываться историями о проделках Ренара: служители церкви издавна переписывали латинские и народные басни для учебных и воспитательных целей, а самые предприимчивые из них составляли даже комментированные сборники.

Так, английский проповедник Одо из Черитона, заметную часть жизни проведший во Франции и Испании, в начале XIII века издал на латинском языке сборник под названием «Параболы». В книгу вошли известные басни «Ромула», анекдоты, сведения из бестиариев, английские народные сказки, выдержки из Библии, античных и средневековых авторов и, наконец, «Романа о Лисе». Сборник этот предназначался в основном для служителей церкви. Одо специально снабдил оригинальным комментарием почти весь собранный в книге материал, чтобы его можно было использовать в проповедях:

О собрании зверей. Случилось Волку умереть, и тут Лев собрал всех зверей, чтобы справить похороны. Заяц тащил святую воду, ежики — свечи, козлы били в колокола, овцы рыли могилу, лисы несли погребальные носилки с усопшим, Беренгарий, то есть Медведь, справил мессу, Бык читал Евангелие, Осел — Послания. Справив мессу и похоронив Изе[н]грима, звери хорошенько перекусили на его средства и пожелали повторить еще раз. Так оно и происходит после смерти богатого грабителя или ростовщика. Аббат собирает всех зверей, то есть тех, кто живет по-звериному. Частенько случается, что в толпе монахов, одеждах черных и белых, всё одни звери: львы — грех гордыни, лисы — обман, медведи — ненасытность, зловонные козлы — похотливость, ослы — лень, ежики — язвительность, зайцы — трусость, ибо дрожат, даже когда бояться нечего, быки — земные труды.

Одо из Черитона, «О собрании зверей» (пер. Я. Горелова)

В качестве материала для проповедей басни попали даже в энциклопедии. В середине XIII века доминиканский монах и капеллан французского короля Людовика XI Винсент из Бовэ составил «Зерцало Великое» — огромную энциклопедию в трех частях и восьмидесяти книгах, которая должна была свести воедино все тогдашние знания по естественным наукам, богословию, истории и философии. Во второй части этого сочинения, «Зерцале вероучительном», Винсент привел 29 басен из «Ромула», сопроводив их такими указаниями: «против клеветников, коварных, алчных и опрометчивых», «против тщеславных, надменных, заносчивых и презрительных» и т. п. Позже Винсент привел те же самые басни в «Зерцале историческом», когда дошел до «первого года царствования Кира»: в этот год, отмечает Винсент, в Дельфах умер баснописец Эзоп — по этому поводу он снова приводит «его» басни и добавляет, что они могут быть отличными примерами в проповедях.

В Германии XIII века басни сочинял странствующий средневерхненемецкий поэт, называвший себя Штрикером, «ткачом». Штрикер прославился прежде всего как автор первого сборника сатирических шванков «Поп Амис», однако и его басни, написанные рифмованными двустишиями и пронизанные лукавым юмором, пользовались в народе популярностью. Вот прозаический пересказ одной из них:

Однажды Лис и Кот отправились вместе на охоту. Кот сказал: «Как нам избежать беды, если на нас нападут собаки?» Лис ему ответил: «Мне нечего опасаться, у меня есть мешок, доверху набитый хитростями». Услышал это старый охотник и спустил на говоривших свору собак. Кот поспешно вскарабкался на дерево, Лис пустился на утек. С дерева Кот крикнул Лису: «Скорей развязывай свой мешок с хитростями, не то плохо тебе придется!» Но прежде, чем Лис успел это сделать, лежал он уже мертвый на земле. Мораль басни такова: если ты хитер, то вовремя пускай в ход свои хитрости, дабы избежать грозящей опасности.

Пуришев Б.И., Жирмунский В.М. и др., «История немецкой литературы. Том I»

Но самым крупным немецкоязычным баснописцем в Средние века был швейцарский клирик и поэт Ульрих Бонер. Около 1350 года он издал сборник из ста басен под названием «Самоцвет», куда вошли его вольные переработки из Анонима и Авиана, басни собственного изобретения, а также разнообразные пословицы, поговорки и изречения. Как и многие авторы бюргерской литературы того времени, Бонер преследовал дидактическую цель: басня была для него средством проповеди. Но христианские нравоучения Бонер облекал в форму простого, занимательного рассказа, а мораль нередко превращал в самостоятельный аполог — например, как в басне «О козе, быке и овце»: «С высокими господами плохо есть вишни за одним столом — они бросают косточки в глаза своим соседям». Басням на собственные сюжеты Бонер охотно придавал социальные очертания — из-за этого они часто походят на зарисовки из средневековой жизни. Так, в басне «Лихорадка и блоха» Бонер изображает «келью изнеженной аббатисы, возлежащей на пуховиках и помыкающей днем и ночью служанкой», а рядом — «трудолюбивую прачку, в доме которой нет ничего, кроме бедности».

В названии сборника Ульрих Бонер обыграл средневековое поверье о целебном свойстве драгоценных камней, а заодно и сюжет басни Федра, в которой петух нашел жемчужину в куче навоза и не знал, что с ней делать («Басни», III, 12). Свой «Самоцвет» Бонер предлагает разумным людям — тем, кто, не в пример петуху, сможет найти применение собранным в книге крупицам мудрости. Сборник Бонера разумным людям и вправду понравился: на протяжении десятилетий его читали и переписали множество раз, а в 1461 году в Бамберге вышло его издание, украшенное гравюрами на дереве. Это была одна из первых печатных книг на немецком языке.

Басня эпохи Возрождения

В 1476 году, всего через пятнадцать лет после печатного издания «Самоцвета» Ульриха Бонера, ульмский врач Генрих Штейнхевель впервые издал «Басни Эзопа», переведенные прозой на немецкий язык. При подготовке этого издания он опирался на басни Авиана, Анонима, одну из редакций «Ромула» и латинские источники. Хотя этот сборник состоял всё еще из средневекового материала, он, как пишут в учебниках, уже представлял собой «пример целенаправленной деятельности ученого-гуманиста».

Дело в том, что Генрих Штейнхевель издал «Басни Эзопа» не на потеху публике, а для того, чтобы познакомить читателя с выдающимся образцом античной литературы — поэтому, например, он старался давать точный и верный по смыслу перевод басен, а перед самим переводом помещал латинский оригинал.

При этом Штейнхевель не отказывался еще полностью от дидактики и некоторые сюжеты пояснял примерами из жизни Германии. Издание Штейнхевеля, включавшее также перевод легендарного «Жизнеописания Эзопа», вызвало в Европе большой интерес — очень скоро его перевели на английский, голландский, французский, испанский и чешский языки.

К басням Эзопа Генрих Штейнхевель приложил еще перевод восьми фацеций итальянского гуманиста Поджо Браччолини. Фацеция — это небольшой прозаический рассказ, в основе которого лежит обычно бродячий комический сюжет. Считается, что Поджо Браччолини первым ввел этот жанр в литературу. В 1438 году он издал «Книгу фацетий», которую дополнял вплоть до 1452-го. В течение пятидесяти лет Поджо Браччолини работал секретарем папской курии, и в основу его книги легли забавные истории, которые ему приходилось слышать от своих коллег во «Вральне» — «потайном местечке папской курии, куда мы, — пишет Поджо, — приносили все новости и где мы беседовали о разных вещах как для развлечения, так иногда и серьезно». Как признается Поджо, однажды ему пришла в голову мысль проверить, справится ли «серьезная», классическая латынь с «низменным», смеховым материалом, поэтому он и составил свою книгу. Но несмотря на то, что фацеции Поджо были лишь шутками, за которыми не следовало никаких нравоучений, в Европе их всё равно восприняли как подвид басни и начали печатать вместе с Эзопом, приписывая иногда «недостающую» мораль. Вот одна из самых популярных его фацеций:

Другой человек, у которого жена утонула в реке, шел вверх по течению в поисках трупа. Кто-то, удивленный, посоветовал ему искать ее, следуя по течению. «Нет, — отвечал тот, — этим способом я никогда ее не найду, ибо при жизни она была упряма и неуживчива и делала всё наоборот, не так, как все люди. Поэтому после смерти она непременно поплыла вверх по реке».

Поджо Браччолини, «Фацетии», LII, «О человеке, который искал в реке утонувшую жену» (пер. А. Дживелегова)

Почти одновременно с Поджо Браччолини сборник «Моральных фацеций» издал его младший современник и соперник Лоренцо Валла, вошедший в историю как основоположник историко-филологической критики. Около 1440 года Валла перевел на латынь 33 басни Эзопа, которые, по его словам, нашел в «греческой книжечке» с разграбленного корабля. Свой перевод он преподнес вместо обещанных когда-то перепелок Арнальдо Фенолледе — секретарю неаполитанского короля Альфонса V Арагонского. В отличие от фацеций Поджо Браччолини, которые за пределами Италии воспринимались как басни, хотя по сути ими не являлись, фацеции Лоренцо Валлы, наоборот, были баснями, изданными под видом фацеций. Как полагает исследовательница Ирина Стаф, называя свой перевод Эзопа «Моральными фацециями», Валла хотел вывести низкий жанр басни из «поля притяжения средневековых „изопетов“» и встроить ее «в контекст гуманистического общения».

Образец фацеции, который разработали Поджо Браччолини и Лоренцо Валла, быстро подхватила народная литература. Во второй половине XV века появились анонимные «Фацеции о сельском священнике Арлотто» и «Прекрасная книжечка веселых фацеций и острых слов многих выдающихся и благороднейших умов».

Главный герой первого сборника — это реально живший Арлотто Майнарди, настоятель прихода во Фьезоле, который, поучая прихожан, любил рассказывать занимательные истории. Многие из этих историй вошли затем и в «Прекрасную книжечку», в которой умело обработанные фацеции соседствуют с притчами. Авторство «Книжечки» приписывают иногда поэту Анджело Полициано — подражателю историко-филологической деятельности Лоренцо Валлы и другу Лоренцо Медичи и Сандро Боттичелли.

В XV веке басней и фацецией заинтересовался Леонардо да Винчи: произведения того и другого жанра разбросаны у него по записным книжкам, при этом сами жанры Леонардо да Винчи строго разводил. Фацеции Леонардо написаны в духе Поджо Браччолини: это — забавные лаконичные истории без морали, построенные на остроумных ответах. Вероятно, да Винчи записывал их для того, чтобы кстати использовать в светских беседах при дворах государей. Вот, например, обработанный им старинный рассказ о разговоре, якобы произошедшем когда-то между Данте и Джотто:

Спросили одного живописца, почему, в то время как он делает такие прекрасные фигуры, являющиеся ведь предметами мертвыми, — по какой такой причине сделал он детей своих столь безобразными. На это живописец ответствовал, что живопись он делает днем, тогда как детей — ночью.

Леонардо да Винчи, «Фацеции», 853 (пер. А. Эфроса)

Возможно, в светских беседах Леонардо да Винчи прибегал и к басням, но вот писал он их совершенно иначе.

Басни Леонардо — это живописные наблюдения ученого-естествоиспытателя за окружающим миром. Герои этих басен — растения, животные и подручные предметы.

Мораль в них редко выражена напрямую: обычно читатель должен выводить ее из рассказа самостоятельно. Исследовательница Ирина Стаф объясняет это тем, что у Леонардо да Винчи «мир человеческой морали не самодостаточен», и поэтому человек должен учиться извлекать нравственные уроки из явлений живой и неживой природы. Единственное, что, по мнению Леонардо, может в этой области превзойти природу — это человеческое искусство:

Лавр и мирт, увидя, что срубают грушу, вскричали громким голосом:

— О груша! Куда повлекут тебя? Где гордость, которая была у тебя, когда на тебе были зрелые твои плоды? Отныне уже не будешь ты бросать сюда тень густыми своими волосами!

Тогда груша ответила:

— Меня возьмет с собой крестьянин, который рубит меня, и понесет он меня в мастерскую лучшего ваятеля, который при помощи своего искусства придаст мне форму бога Юпитера, и буду я посвящена храму, и все станут заместо Юпитера поклоняться мне. Ты же будь готов к тому, что часто будешь оставаться покалеченным и лишенным ветвей, которыми люди, дабы выказать мне почитание, станут окружать меня.

Леонардо да Винчи, «Басни», 822 (пер. А. Эфроса)

На самом деле, такие развернутые басни у Леонардо да Винчи — редкость. Гораздо чаще он ограничивается одним-двумя предложениями, которые лишь набрасывают аллегоричный сюжет:

Кедр, возгордившийся своей красотой, не доверяет деревьям, его окружающим, и велит их снести. Тогда ветер, не встречая больше препятствий, вырывает его с корнем и бросает оземь.

Леонардо да Винчи, «Басни», 815 (пер. А. Эфроса)

Такие небольшие басни сближаются с апологами — краткими прозаическими иносказаниями. Жанр аполога тоже был популярен в эпоху Возрождения: как пишет Сергей Аверинцев, престиж ему обеспечивала «крайняя сжатость изложения, предполагающая у читателя сугубо взрослый ум, довольствующийся мгновенным намеком». В 1437 году «Сто апологов», написанных на латыни, издал известный итальянский архитектор Леон Баттиста Альберти:

Пока урна была полна, она стояла, смежив и затворив уста, а когда ее опустошили, она, широко отверзнув уста, шумно вопила ко всем подходившим.

Леон Баттиста Альберти, «Апологи», XVII (пер. С. Аверинцева)

Вообще, в XV веке итальянцы сыграли главную роль в открытии и распространении греческих первоисточников басен. В 1438–1445 годах в Ферраре, Флоренции и Риме прошел знаменитый Ферраро-Флорентийский собор, в ходе которого высшее католическое духовенство попыталось примириться с Константинопольской православной церковью. Хотя эта цель не была достигнута, многие византийские гуманисты сблизились по итогам собора со своими итальянскими коллегами, а заодно — познакомили их с неизвестными до того в Европе греческими рукописями. Среди этих рукописей были, конечно, и басни Эзопа.

В силу краткости, ясности и простоты басни Эзопа оказались отличным материалом для изучения греческого языка и упражнений в переводе. Именно поэтому в Италии только в первой половине XV века появилось как минимум семь рукописных переводов Эзопа на латынь.

Один из этих переводов мы уже назвали: «Моральные фацеции» Лоренцо Валлы. Другой выполнил его учитель по греческому языку Ринуччо д’Ареццо. В 1448 году он переложил на латынь сто басен Эзопа, значительно при этом изменив их стиль: вместо простых и прямолинейных текстов получилась украшенная подробностями ритмизованная проза в духе Цицерона. Выполненный таким образом перевод, содержавший также «Жизнеописание Эзопа», оказался успешным: в 1474 году он был напечатан в Милане, а в 1476-м Генрих Штейнхевель включил его в свой сборник. И всего через пять лет, в 1479-м, в том же Милане итальянский гуманист Бон Аккурсий впервые напечатал басни Эзопа на греческом языке. «Так, — пишет Михаил Гаспаров, — после долгой разлуки западноевропейская, латинская басенная традиция вновь встретилась со своим источником — греческой басенной традицией».

Но история ренессансной басни на этом не заканчивается. После встречи западноевропейской и греческой басенных традиций интерес к басне как жанру возрождается с новой силой: по всей Европе то тут, то там появляются переделки и переводы Эзопа. Так, в 1495 году итальянский филолог Лоренцо Абстемий опубликовал «Гекатомифий» — сборник ста басен на латинском языке, среди которых были переложения Эзопа, и его собственные басни, а также фацеции Лоренцо Валлы и Поджо Браччолини. В 1505 году Абстемий издаст и «Второй гекатомифий», куда войдет сто новых басен, но из-за того, что часть из них будет высмеивать церковнослужителей, католическая церковь внесет их в Индекс запрещенных книг. Впрочем, это не помешает басням Лоренцо Абстемия переиздаваться на протяжении следующих веков еще множество раз — как самостоятельно, так и в составе других сборников.

На одном из таких сборников мы и хотели бы закончить наш текст. В 1513 году нидерландский гуманист Адриан Барланд, преподававший в университете города Лёвен латынь, издал латинский перевод басен Эзопа, предназначавшийся в первую очередь для студентов. Однако очень скоро этот перевод стал главным источником басен в Европе: за всё время он был переиздан больше двухсот раз и при этом несколько раз дополнялся. Дело в том, что сборник Адриана Барланда вмещал в себя почти все основные работы и переводы предшествовавших филологов и баснописцев. Так, в переиздание 1519 года входили: прозаическое переложение Эзопа и Авиана, выполненное самим Барландом; краткая биография Эзопа; прозаическое переложение Вальтера Английского, или Анонима, сделанное Вильгельмом Гуоданом; притчи и пословицы, собранные Эразмом Роттердамским; фацеции Лоренцо Валлы, Анджело Полициано и Пьетро Кринито; басни Лоренцо Абстемия, Раффаэле Маффеи, Джованни Кампано и Баттисты Мантуанского; отрывки из Авла Геллия и многих других авторов. К концу XVI века сборник Адриана Барланда полностью вытеснил собрание «Басен Эзопа» Генриха Штейнхевеля, вызвав множество подражаний на немецком, итальянском и французском языках. Этот сборник закрывает собой историю средневековой и ренессансной басни и открывает басню периода Реформации.