Без реваншизма и без покаяния: как Япония преодолела травму Второй мировой войны и стала процветающей демократической страной

— Почему Япония вступила во Вторую мировую войну на стороне стран «оси» и решилась напасть на Соединенные Штаты? Было ли предрешено ее поражение?

— В 1930-е годы в японском истеблишменте ведущие позиции заняли силовики. Они хотели воевать во что бы то ни стало. Разногласия вызывал лишь вопрос — против кого. Руководство сухопутной армии считало, что против СССР, однако столкновения с советской армией показали силу противника. На озере Хасан (советско-маньчжурская граница, июль—август 1938-го) японская армия потеряла убитыми около 600 человек. Столкновения на реке Халкин-Гол (монгольско-маньчжурская граница), переросшие в небольшую войну, продолжались с мая по сентябрь 1939 года.

В результате ожесточенных боев японские соединения были разбиты и понесли значительные потери. Их оценки сильно колеблются: нижний порог составляет 15 тысяч человек. В этой ситуации резко усилились позиции военно-морского флота. В сухопутной войне флоту могла принадлежать только вспомогательная роль — морская экспансия в южном направлении меняла дело. Почти все азиатские страны были колониальными владениями Великобритании, США, Франции и Голландии. Нацистская Германия быстро оккупировала последних, поэтому японскому продвижению на юг могли помешать только США и Великобритания. Им-то Япония и объявила войну 8 декабря 1941 года. Союз с Германией и Италией оказался выгодным для Японии, поскольку отводил ей роль гегемона в Восточной Азии.

Япония была милитаризированной страной с достаточно сильной и подготовленной армией, но война против США, Великобритании и их союзников ничего кроме поражения ей не сулила. Нападение на Перл-Харбор — блестящая военная операция, но в то же время — свидетельство полнейшего стратегического скудоумия японцев. Население Японии было меньше американского в два раза, территория — в 15, ВНП — в 11,8, а доход на душу населения в США превышал японский в 18 раз. По выплавке чугуна и стали Америка опережали Японию в 12 раз, по тоннажу торгового флота и производству самолетов — в 5, по добыче угля — в 9,3, нефти — в 527. За годы войны разрыв по основным экономическим и военным показателям, за исключением производства самолетов, стал еще больше.

— До бесславного поражения во Второй мировой граждане Японии считали ее уникальной страной, великой державой, населенной передовыми людьми и окруженной врагами: патриотические чувства с подачи государства были выкручены на максимум. А какие настроения царили в японском обществе в послевоенный период и какие задачи ставило перед собой правительство?

— Сразу после поражения комплекс неполноценности одолевал японцев: они считали себя маленькими и некрасивыми, глупыми, никчемными и отсталыми. Переход от великодержавности к самоуничижению оказался на изумление быстрым. В обществе царила растерянность — прежние ориентиры рухнули, Японию поносили за великодержавность, милитаризм, отсталость и «азиатчину», которые и привели ее к краху. Разруха царила и в жизни, и в головах. Прежняя картина мира оказалась порванной в клочья.

Однако инстинкт жизни никуда не девался. Перед нацией были поставлены две основные задачи: развитие экономики и превращение Японии в демократическую страну.

Японцы всегда были людьми трудолюбивыми, но в тоталитарное время их энергетика направлялась прежде всего на благо государства, которое понималось как милитаризация сознания и завоевание всё новых и новых территорий. При таком подходе о повышении жизненного уровня отдельного японца не могло быть и речи.

С 1937 года, когда Япония затеяла маленькую победоносную войну с огромным Китаем, около 80% бюджета уходило на армию. Страна жила в соответствии с лозунгом: «роскошь — наш враг». Рис, сахар, спички, бензин и многие другие продукты питания и товары выдавались по карточкам. Драгоценности подлежали изъятию. Мужские костюмы и женские кимоно оказались под запретом. Мужчины облачились во френчи военного образца, женщины — в подобие комбинезонов. Эти пошитые из дрянного материала облачения получили гордое названия «народная одежда». Японская толпа перестала быть разноцветной, цвет хаки не утомлял глаза.

В послевоенное время приоритетным стало улучшение жизни. Японцы работали хорошо, американцы им помогали, экономика демонстрировала невиданные темпы роста. Впервые в истории исчез страх перед голодом.

Уже в 1954 году начала раскручиваться мечта о «трех божественных сокровищах», под которыми разумелись телевизор (пока что черно-белый), холодильник и стиральная машина. «Белая книга по экономике» (1956) содержала ключевую фразу, которая запомнилась всем японцам и отражала удовлетворение тем, как идут дела: «Послевоенность закончилась».

Имелось в виду, что страна преодолела разруху, динамика уровня жизни была исключительно положительной. Во многом это было обусловлено тем, что Япония перестала тратиться на нападение и оборону.

В 1959 году был преодолен десятипроцентный барьер прироста экономики, и до 1972-го данный показатель колебался вокруг этой цифры. По своему объему японская экономика заняла второе место в мире.

Японец потреблял всё больше электричества, вещей, еды и лекарств. Всё это вкупе привело к быстрому росту продолжительности жизни. Если в 1947 году она составляла 50 лет для мужчин и 54 года для женщин, то всего через 10 лет увеличилась до 64 и 68 лет, соответственно. Сейчас Япония занимает первое место в мире по продолжительности жизни (81 год — для мужчин и 87 лет — для женщин).

Таким же стремительным было и развитие демократии. Была принята новая конституция, которая зафиксировала, что верховная власть принадлежит не императору, а народу. Возродились распущенные политические партии, женщины получили избирательное право.

Экономические и социальные достижения позволили преодолеть комплекс неполноценности, подняли самооценку. Нынешние японцы смотрят на тоталитарный период своей истории как на постыдное и ужасное прошлое.

— Можно ли сказать, что после 1945 года в Японии удалось построить демократию, соответствующую западным стандартам — с парламентом, свободным рынком, верховенством закона и т. п.? Скажем, довольно сложно представить, чтобы в какой-нибудь европейской стране получила распространение знаменитая японская культура управления (с пожизненным наймом, опорой на морально-нравственные и семейные ценности и т. п.)

— Япония действительно стала демократической страной. В японском изводе демократии есть свои особенности, обусловленные традициями. Демократия — это власть народа, а народы всюду разные. Особенности японской ментальности не меняют главного: будущее страны определяется конкуренцией политических партий с помощью честных и конкурентных выборов.

— Какие потребовались меры для перевода Японии на новые рельсы? Проводилось ли там что-нибудь вроде денацификации, много ли милитаристов было осуждено и призвано к ответственности?

— Поскольку Япония была оккупирована американскими войсками, именно США определяли послевоенное устройство страны. В зависимости от степени серьезности преступления ранжировались по трем категориям: «A», «B» и «C». Суды над преступниками первых двух категорий проходили в разных странах с разным составом судей с 1945 по 1951 год. Суду подверглись 5700 японцев, из которых 984 человека были приговорены к смертной казни, а 475 — к пожизненному заключению. Главным процессом над японскими военными преступниками стал Токийский трибунал.

В отличие от Нюрнберга, где страны-победительницы обладали одинаковыми правами, в Токио дело вершили американцы. Трибунал закончился уже после речи Черчилля, ознаменовавшей начало холодной войны. В таких условиях было уже не до прошлой войны: США заботило не столько наказание преступников, сколько то, как сделать Японию своим союзником в этой новой — пока что не «горячей» — войне. Решительная чистка государственного аппарата входила в первоначальные планы американцев, но была прервана на полпути, и множество чиновников остались на своих местах. Это были те самые чиновники, которые совсем недавно ратовали за войну с Америкой. Теперь они в одночасье превратились в лучших друзей США.

— Как складывались в дальнейшем японо-американские отношения с учетом колоссального травматического опыта, обусловленного атомными бомбардировками, послевоенным переустройством под контролем американцев и т. п.? Не возникало ли реваншистских настроений у каких-нибудь радикальных меньшинств?

— Первые послевоенные десятилетия были отмечены сильными антиамериканскими настроениями, в значительной степени обусловленными тем, что после войны Окинава находилась под прямым управлением США: там располагались многочисленные военные базы, в качестве платежного средства использовался доллар, для посещения острова японцам требовалось получить в американском консульстве специальное разрешение. Без Окинавы японцы ощущали себя разделенной нацией — подобно немцам или корейцам. Это ощущение вылилось в мощное антиамериканское движение за возвращение Окинавы, которое закончилось успехом: в 1972 году префектура вернулась под японскую юрисдикцию, что считается важнейшей вехой в истории антиамериканского движения. Лишенное окинавской «подпитки», оно стремительно пошло на спад.

На деле «успех» антиамериканского движения оказался весьма относительным: американские военные базы, верно служившие США во время «доблестной» Вьетнамской войны, остались вековать на прежнем месте, а попытка премьер-министра Хатоямы Юкио подвинуть (не ликвидировать!) в 2009 году военно-воздушную базу Футемма закончилась грандиозным провалом и отставкой. Его кабинет не прожил и года, оказавшись одним из самых недолговечных в японской истории.

В настоящее время на американских базах в Японии размещено около 50 тысяч военных. Антиамериканские настроения, безусловно, существуют и поныне, но они находятся в латентном состоянии.

Япония окружена странами, обладающими ядерным оружием и далеко не всегда проводящими предсказуемую политику. Поскольку Япония, согласно конституции, лишена полноценной армии, то волей-неволей ей приходится уповать на американский «ядерный зонтик». Что же до открытых реваншистов, то их можно пересчитать по пальцам.

— Вы много занимались проблемой телесности в японской культуре. Как изменилось отношение японцев к телу с окончанием имперского периода?

— Раньше в японцах воспитывался культ самопожертвования, тело понималось как инструмент служения императору и родине. В военных условиях это означало готовность к смерти. Камикадзе — наиболее известный пример такого стремления, но на самом деле солдат, которые осознанно шли на верную погибель, было намного больше. Популярный лозунг того времени: «Разбиться вдребезги, подобно яшме». Яшма хрупка и при ударе рассыпается на красивые осколки, а вот черепица покойно лежит на своем месте столетиями. Утверждалось, что участь черепицы — не для «настоящего» японца. Добровольная смерть представлялась главным событием в жизни. При описании подвигов журналисты делали акцент не столько на военной эффективности героев, сколько на жертвенности, являющейся высшим проявлением японского духа. Одна школьница написала незнакомому солдату на фронте такое пожелание: «Я желаю Вам славной смерти».

После войны тело японца стало принадлежать ему самому. Это случилось впервые в истории. Теперь он мог жить для себя и своей семьи.

Прежняя семья, возглавляемая «патриархом», была основной ячейкой тоталитарного государства. Этого патриарха не смел ослушаться никто, браки детей заключались только с его согласия. Сам же патриарх беспрекословно выполнял распоряжения власти.

После войны японская семья превратилась в нуклеарную, состоящую из равноправных супругов и детей. Детей стало намного меньше: при тоталитаризме государство поощряло рождаемость, и средняя японка рожала больше четырех детей. Считалось, что тем самым она выполняет свой патриотический долг. Послевоенная пропаганда ратовала за малодетную семью, достаток которой позволяет растить здоровых, сытых и хорошо образованных детей. Предполагалось, что семья с равноправными отношениями позволит воспитать людей с развитым чувством самодостаточности, достоинства и свободы.

Пропаганда оказалась действенной. Уже в 1956 году японская женщина рожала только двух детей. В настоящее время на супружескую пару приходится лишь 1,4 ребенка. Такая динамика привела к неоднозначным последствиям. В стране теперь очень много стариков, а дети стали «дефицитными» и избалованными. В традиционной семье их основной обязанностью была забота о родителях, теперь же всё меньше родителей рассчитывают на то, что их выросшие отпрыски станут о них заботиться. Однако пожилой японец обладает, как правило, достаточными сбережениями, чтобы обеспечить себе достойную старость.

— Каковы основные особенности послевоенной японской литературы и как в произведениях писателей того времени осмыслялась недавняя коллективная травма? Сильно ли пострадала репутация тех писателей и интеллектуалов, которые прежде выступали с милитаристических позиций?

— В нынешней Японии трудно найти сочинение, восхваляющее войну или ее героев. Что до ужасов войны и ее чудовищных последствий, то таких произведений много. Лучшими из них я считаю романы Кага Отохико («Столица в огне») и Каппа Сэноо («Мальчик по имени „Эйч“»). Если говорить о тенденции, преобладавшей в осмыслении военного опыта, то писатели и публицисты делали акцент на вызванных войной страданиях японцев. Вина за это возлагалась на подлых «милитаристов», обманувших честный и наивный японский народ. Этот народ позиционировался как невинная жертва, а не как субъект истории. Массового покаяния за страдания, причиненные другим народам, в Японии — в отличие от Германии — не случилось. Однако это не помешало Японии стать миролюбивой страной.

Что до певцов милитаризма, которых в свое время было очень много, то их имена прочно забыты. Те же писатели, кто отдал дань восхвалению непревзойденного «японского духа», но сумел перестроиться, предпочли никогда не переиздавать своих произведений, которые шли вразрез с курсом послевоенной миролюбивой Японии.

— В предисловии к вашей недавней книге о родоначальнике японской этнологии Японии Янагите Кунио («Остаться японцем: Янагита Кунио и его команда. Этнология как форма существования японского народа») есть такая фраза: «Как мы можем понять японцев, если не понимаем, почему они превратили Янагиту в культовую фигуру?» Расскажите, пожалуйста, об этом человеке и о том, какую роль этнология сыграла в сохранении японской нации после поражения во Второй мировой войне.

— Тоталитарная Япония позиционировала себя как многонациональную империю, в центре которой находится «системообразующий народ» — японцы. Когда колонии отпали, образовался идеологический вакуум. Янагита Кунио всю свою жизнь исследовал обычаи и обыкновения «простых», безымянных людей, подчеркивая уникальные особенности японской нации. Он считал, что пребывание в империи эту особость размывает. Поэтому он радовался, что империя развалилась. До войны Янагита был заметной фигурой в ученом мире, но настоящая слава пришла к нему только после войны, когда его идеи оказались востребованными в полной мере. Он и его ученики-этнологи предложили такие ценности, перед которыми японцы оказались не в силах устоять.

Во второй половине 1960-х годов, когда мир в полный голос заговорил о японском экономическом чуде, начался расцвет идеологии, известной как «японизм» (нихондзинрон) и проповедовавшей отличность японцев от всех других народов.

Количество публикаций на эту тему не поддается учету. Пропагандисты японизма, среди которых было немало шарлатанов от науки, приобрели огромную популярность. Основу их теоретического багажа составили работы школы Янагита Кунио, хотел он того или нет. Янагиту объявили «отцом японской этнологии», а сама этнология заняла важнейшее место в комплексе гуманитарных знаний. До определенной степени Янагита может считаться «отцом» новой и по-прежнему уникальной японской нации.

Согласно этому дискурсу японцы обладали исключительным чувством прекрасного, их отношение к природе характеризовалось уникальной гармонией (и это на фоне бурного развития промышленности, уничтожавшей привычную среду обитания), японское кимоно считалось прекрасно приспособленным к японскому стилю жизни (на самом деле кимоно всё более вытесняла европейская одежда), японский язык представал как совершенно особый (парадоксально, что его сравнивали, как правило, с английским, а не с родственными ему алтайскими языками), пищевая диета японцев тоже была уникальной. Предметом специфической гордости стал даже тот факт, что длина кишечника у японцев больше, чем у европейцев — ввиду того, что основу традиционной диеты японцев составляют продукты растительного происхождения. Дело дошло до того, что было объявлено: полушария мозга работают у японцев не так, как у других народов.

Обычно японизм определяют как разновидность культурного и даже физиологического национализма. Однако этот национализм оказался действительно уникальным, поскольку не имел агрессивной составляющей, а это большая редкость. Речь шла не столько о превосходстве японцев над другими народами, сколько об их отличительных особенностях. После 1945 года Япония не начала ни одной войны и ни в каких войнах с тех пор не участвовала.

---

Что почитать по теме

• Джон У. Дауэр. В объятиях победителя. М.: Серебряные нити, 2017.
• Кага Отохико. Столица в огне. СПб.: Гиперион, 2019.
• Александр Мещеряков. Быть японцем. История, поэтика и сценография японского тоталитаризма. М.: Наталис, 2009.
• Александр Мещеряков. Страна Япония: жить японцем. СПб.: Петербургское востоковедение, 2020.
• Константин Симонов. Япония 46. М.: Советская Россия, 1977.
• Айван Моррис. Благородство поражения. Трагический герой в японской истории. М.: Серебряные нити, 2001.