Тофсла, Вифсла и Марлен Дитрих. Как кабаре «Монокль» с парижского Монпарнаса сформировало современную лесбийскую культуру и вдохновило Туве Янссон

Мой «Монокль»

Я точно помню, когда впервые увидела эти фотографии. Был май 2006 года. Дебора Турбевилль, легендарный фешен-фотограф, в очередной раз устраивала в своей питерской квартире уютные посиделки для избранных. Среди них была я. Мы пили чай, разговаривали об искусстве, обсуждали балетные премьеры и кипучую деятельность мистера Гергиева. А потом Дебора прочитала изящную лекцию о своем любимом французском фотографе Брассае и его серии «Ночной Париж», созданной в 1932 году.

Это был не просто красивый черно-белый альбом. Это было чувственное полуночное признание художника в любви городу. Сена в тусклом ожерелье огней. Улицы в холодном серо-черном тумане. Траурные тени, скользящие вдоль пустынных авеню. Брошенные на перекрестках автомобили. Лестница, убегающая в никуда. Горгульи, передразнивающие гримасы путан. Путаны, передразнивающие флапперов с обложек журналов. Неоновая реклама ночных кабаре…

Но больше всего меня поразили те пять или шесть снимков, которые Дебора показала в конце. Это были портреты завсегдатаев «Монокля», парижского лесбийского клуба. Я даже не представляла, что в фотоискусстве того, в общем-то, консервативного времени были возможны такие темы и такие образы.

Коротко стриженные девушки на снимках позировали в пиджаках и смокингах и даже в матросской форме. У некоторых поблескивал в глазу монокль. Они совершенно открыто, будто не замечая фотографа, целовались взасос с женственными подругами. И всё это в Париже, в 1932 году — уже началась Великая депрессия и совсем скоро затявкает Гитлер. Не самое подходящее время для смелых экспериментов с гендером и любовью.

Я тогда ничего не знала о «Монокле». А Дебора, увлеченная эстетикой Брассая, ничего о нем не рассказала. В немногих книгах о гомосексуальной субкультуре Европы межвоенного времени я нашла о нем всего пару неуверенных строк. Мол, действительно, был такой клуб — открылся то ли в 1920-е, то ли в 1930-е годы. Хозяйку звали то ли де Монмартр, то ли де Монпарнас. Закрылся в 1940-м, или в 1944-м, или где-то в 1970-е… Но все книги сходились в одном — точном адресе заведения: Левый берег, бульвар Эдгара Кинэ, 60. И в следующий мой визит в Париж я отправилась туда.

Сейчас бульвар — довольно бойкое место. Недалеко вокзал Монпарнас. В двух шагах — одноименная знаменитая высотка. Всюду офисы, стекляшки, рестораны, клубы. Я быстро нашла нужный мне дом. И разочаровалась — не было ничего, что напоминало бы о легендарном «Монокле»: ни надписей, ни мемориальных табличек, ни радужных знаков. Вход выкрашен в сомнительный тускло-розовый — оттенок дамских панталон. Судя по вывеске Bar-club, внутри работало какое-то заведение. Но двери защищала безжизненная ржавая решетка. Внутрь я так и не попала.

И продолжила поиски в библиотеках, архивах, букинистических развалах. Оказалось, что «Монокль» был не просто главным лесби-кабаре межвоенного Парижа. Здесь формировалась новая лесбийская субкультура, ее базовые, хорошо теперь известные образы. И вдохновлял клуб не только Брассая, но и многих художников, актеров, писателей…

Лулу де Монмартр

На самом деле хозяйку «Монокля» звали Мария Франки. Псевдоним она придумала себе сама, в конце 1920-х годов, когда занялась в Париже организацией вечеринок. Ее часто и ошибочно называют де Монпарнас, вероятно, по району расположения «Монокля». Но Лулу всегда была только де Монмартр. Она родилась в 1905 году, в небогатой семье. Кажется, никакого образования так и не получила. И свои университеты проходила на улицах. Наглости и хваткости ей было не занимать. Она обожала секс, драгз и джаз. Коротко стриглась, носила хорошо скроенные мужские пиджаки, перстень на мизинце и грубые ботинки-оксфорды. Помимо вечеринок, она кое-чем приторговывала, кое-что подворовывала и дралась иногда. Не удивительно, что Лулу периодически оказывалась в поле зрения полиции. А в конце 1930-х даже попала под суд в качестве подозреваемой в одном малоприятном деле о мошенничестве и шантаже.

В общем, Лулу была девушкой, что называется, наотмашь. Но только такой было под силу основать в Париже самый яркий, большой и скандальный лесбийский клуб, да еще и обеспечить ему широкую рекламу.

Она, конечно, пыталась открыть «Монокль» раньше, в конце 1920-х. Но тогда у нее еще не было достаточно связей и средств, потом грянула Великая депрессия, и пришлось ждать более подходящего момента. Он наступил в 1932 году.

До сих пор никто из исследователей не знает, когда именно открылся «Монокль» — в книгах сплошь догадки и небылицы. Не так давно мне удалось найти рекламное объявление, которое всё прояснило. В нем сообщалось: «22 июня 1932 года. Сегодня в 22 часа Лулу де Монмартр приглашает вас на открытие своего нового кабаре-дансинга Le Monocle».

Программа в тот знаменательный вечер была насыщенной — танцовщица Джеки Полак, травести-номера от Двух Публо и Сим, а также женский оркестр Рико, Давис и Сен. Интерьеры клуба, как утверждала реклама, создал художник и декоратор Джеф Моздик.

Лулу выбрала для своего клуба очень удачное название — броское, модное. В те годы монокль был неотъемлемым атрибутом парижских щеголей. О нем то и дело писали светские журналы и советовали мужчинам, как именно его носить и как в нем танцевать джаз, чтобы он не выпал из глаза и не разбился. Но еще в XIX веке монокль стал опознавательным знаком, по которому сафистки определяли друг друга на улицах и в обществе. Моноклем не брезговали и суфражистки. И даже путаны иногда его надевали…

К началу ХХ века монокль в глазу дамы означал уже довольно много — и либертинство, и сексуальную раскрепощенность, и сафизм, и либерализм, и готовность зло биться за общественные и политические свободы для женщин.

Почти все гостьи «Монокля» разделяли эти убеждения, интересовались политикой, сочувствовали суфражисткам и любили женщин, что они наглядно продемонстрировали Брассаю.

Антрепренер с именем и со стажем, Лулу не скупилась на рекламу. Как только открылся клуб, пресса сразу же разнесла об этом весть. Почти все городские издания, от великосветского журнала Femina до желтоватой газетки La Vie Parisienne, публиковали рекламные блоки «Монокля», объявления о его новых программах и выступлениях очередной приглашенной звезды. И это, конечно, не может не удивлять нас сейчас.

В современной российской глянцевой прессе вы вряд ли встретите даже упоминание о каком-нибудь столичном лесбийском клубе. А в консервативном черно-белом Париже 1930-х о заведении Лулу писали наперебой.

Помимо кратких сообщений, в моей коллекции есть и эссе, посвященное «Моноклю», с быстрыми симпатичными рисунками Ригаля, Донка и Бюжетта — не только Брассай, но и довольно известные художники отражали жизнь клуба.

Ночи «Монокля»

Кабаре открывалось около девяти вечера или чуть позже, в зависимости от дня и программы. Сначала выпивали. За барной стойкой, как всегда, Сильвия — она видна на снимке Брассая. Пили коктейли, портвейны, вино. Сама Лулу предпочитала шампанское — на ее портрете можно разглядеть благородную марку Lanson. Танцевали в клубе перед концертной программой, в качестве аперитива, и после программы — в качестве дижестива. Брассай запечатлел и это.

Публику развлекали балетными номерами, выступлениями мимов, фокусников. Здесь часто играл и всеми любимый женский оркестр, тот самый, что развлекал гостий во время открытия заведения 22 июня. Всех этих номеров, к сожалению, нет на пленках Брассая. Как нет и выступлений травести-актрис.

Мало кто знает, но Лин Марса, мама Эдит Пиаф, в 1930-е годы с большим успехом исполняла в «Монокле» игривые портовые песенки, переодетая бывалым матросом.

Считается, что некоторые из них потом с неменьшим успехом исполняла сама Эдит Пиаф — на сцене мюзик-холлов.

В 1934 году Лулу покинула пост директора клуба, занявшись сразу несколькими новыми кабаре-проектами на Монмартре. Ее место заняла напарница, Симона Конке, по прозвищу Боби. Она сделала вечерне-ночную программу сложнее и разнообразнее. Именно ей пришла идея пригласить выступать Фреда, одного из самых ярких персонажей лесбийской субкультуры Парижа.

Фред (настоящее имя — Сюзанна Бауле) в конце 1920-х подрабатывала маляром и расписывала задники дешевых кабаре. В начале 1930-х, увлекшись травестией, начала выступать имперсонатором. На сцене она талантливо изображала мужчин-ловеласов и заводила девчонок в зале с пол-оборота. В жизни она не менее талантливо изображала парижского денди. Женщины в нее влюблялись бесконечно. Но, вероятно, самой большой ее страстью была Марлен Дитрих (или, как ее называли в Париже 1930-х, Мадлен). Они познакомились в 1936 году — на вечеринке в «Монокле». Уже одно это — важное для жизни обеих актрис — событие достойно памятной таблички на доме № 60. Но пока единственной данью артистическому и любовному таланту Фреда остается книга Дениса Коснара Frede: Belle de Nuit (2017).

Иногда в «Монокле» устраивались костюмированные вечеринки, хотя это словосочетание звучит тавтологично — гостьи и так были, по мнению парижских обывателей, trop costumée, слишком костюмированы. Хозяйка, Боби, иногда выбирала какую-то общую тему, в конце 1930-х, например, отдавала предпочтение экзотике — африканским мотивам, латиноамериканским, китайским. Но чаще гостьи придумывали образы сами, наряжались в студентов, рабочих, матросов, пьеро и даже в итальянских фашистов. Снимки с одной такой костюмированной вечеринки Брассай поместил в свой альбом.

Клуб работал всю ночь. Гостьи отрывались по полной. Когда алкоголя не хватало, доставали что-нибудь покрепче, в том числе кокаин.

Полиция, однако, не дремала. За «Моноклем» и без того велось наблюдение — в Париже многих раздражали слишком смелые дамочки, одевающиеся и ведущие себя не так, как требовали правила приличия. И в разгар вечеринки в клуб иногда врывались жандармы, устраивали обыски.

Впрочем, часто полиция лишь использовала слухи о продаже наркотиков как повод расквитаться с лесбиянками и если не арестовать их, то по крайней мере перевернуть ненавистный клуб вверх дном.

Butch & Femme

Думаю, большинство хотя бы раз слышало эти определения. Буч — маскулинная лесбиянка. Фам — женственная (кстати, произносить его следует именно так — слово femme перекочевало в квир-сленг из французского лесбийского жаргона 1930-х). Как известно, сначала возникают явления, а определения им придумывают позже. Термины «буч» и «фам» вошли в употребление в квир-среде где-то на границе 1960-х и 1970-х годов. Сами же образы появились еще в Прекрасную эпоху и сложились к концу 1930-х.

Важную роль в их формировании играл «Монокль». Судя по описаниям, рисункам художников и снимкам Брассая, публика клуба четко делилась на два типа — феминные и маскулинные лесбиянки. Первые (на арго тех лет — femme) выглядели tres bon ton, будто сошли со страниц модных журналов — волосы уложены волнами Марселя, аккуратный макияж, шерстяные и шелковые полуприлегающие платья, чулки, джазовые туфли. Маскулинные лесбиянки (на арго тех лет — boby) носили предельно короткие итонские стрижки (eton crop), белоснежные сорочки, галстуки или бабочки и безупречно скроенные смокинги с атласными отворотами. Почти у каждой в глазу был монокль, на мизинце — крупный перстень (в те годы еще один знак «для своих»). И всё же эти смелые дерзкие боби не носили брюк. На снимках Брассая они в черных шелковых юбках с атласными полосами по бокам. Дело в том, что во Франции всё еще существовал закон, запрещавший дамам появляться в публичных местах в брюках. Исключение делали только для пижамных брюк, пляжных брюк и бриджей для охоты и верховой езды.

Брюкофобный закон в «Монокле» строго соблюдали — прежде всего чтобы не испортить и без того сложные отношения с полицией, искавшей любой повод нагрянуть в клуб. Брюки разрешались только актрисам-травести. И мать Эдит Пиаф тоже в них регулярно выступала.

Конечно, «Монокль» не был единственным заведением, в котором тусовались боби и фам. В Париже 1930-х было уже немало лесбийских клубов (Le Boef sur le Toit, Chez ma Cousine, La Silhouette, Liberty и др.). Но ни один не мог похвастаться такой громкой публичной рекламой, какую имел «Монокль». О нем писала не только французская пресса, но и немецкая, американская, итальянская и даже русские эмигрантские издания. О том, что там происходило, кто там развлекался и как выглядели завсегдатаи, знала, без преувеличения, вся Европа. «Монокль» способствовал популяризации лесби-образов — прежде всего благодаря своей широкой рекламе и сотрудничеству с именитыми фотографами и художниками.

Впрочем, у образа боби были тогда и другие пропагандисты — художницы Ромейн Брукс и Ханна Глюкштайн, писатель Рэдклифф Холл и ее супруга Уна Трубридж. Но они не посещали «Монокля», считая это заведение плебейским. «Порода», «происхождение» и «класс» были для лесби-геевского сообщества того периода отнюдь не пустыми словами. И это одна из причин его тотальной разобщенности.

Летом 1940 года Францию оккупировали нацисты. Многие заведения закрылись. Но «Монокль» каким-то чудесным и пока необъяснимым образом продолжал работать — несмотря на ярую гомофобную политику новых властей. В октябре 1942 года, например, в клубе выступали Надя Марсей, Ани Карл и Лидия Арнольд. Но в следующем году клуб всё-таки закрылся. И вновь распахнул свои двери уже после войны. Теперь он назывался немного по-другому: Le Monocle, cabaret feminin, то есть «Монокль, женское кабаре» — вероятно, с целью привлечь большее внимание сафических женщин.

Первое представление прошло в нем 5 июня 1946 года. Тогда клубом уже управляла некая мадам Жо. О ней известно лишь то, что дела она вела успешно, по-мужски жестко и даже давала отпор рэкетирам, активизировавшимся на Монпарнасе после войны.

«Монокль» Тофслы и Вифслы

В 1952 году клуб впервые посетила Туве Янссон. Ее привела сюда подруга, Вивика Бандлер, режиссер и тусовщица со стажем. Любопытно, что ни в одной монографии о Янссон не названы парижские сафические заведения, в которых она бывала. Хотя это важный момент для понимания ее творчества. Боэл Вестин, например, робко и вскользь упоминает, что Туве бывала с Вивикой в «одном любимом ими ночном клубе на Монпарнасе». И там же Туве впервые встретила Тууликки Пиетиля, ставшую позже ее партнером. В 1952 году на Монпарнасе работал только один лесби-клуб — «Монокль». И тогда в прессе было несложно отыскать его адрес и уточнить вечерне-ночную программу. К тому же богатая тусовщица Вивика Бандлер вряд ли привела бы Туве на сомнительный лесбийский квартирник. Она любила дорогие рестораны и модные кабаре. «Монокль» был и модным, и весьма недешевым, то есть как раз для Вивики.

Именно здесь Янссон узнала о существовании парижского сафического арго, особого, понятного только своим жаргона. Именно здесь она услышала выражение choisir Rive Gauche — дословно «выбирать Левый берег», что означало «любить женщин». И когда Туве писала в письмах, что «выбирает Рив Гош», она имела в виду отнюдь не только свою нежную любовь к Левому берегу. Вдохновившись парижским арго, услышанным в «Монокле», Янссон придумала язык-абракадабру, на котором изъясняются Тофсла и Вифсла, а все остальные его напрочь не понимают. И даже хорошо всем знакомый костюм Туу-тикки — не что иное, как парафраз популярного у завсегдатаев «Монокля» наряда морячка.

В 1970-е годы клуб превратился в своего рода историческую достопримечательность Левого берега. В начале 1980-х художник Мишель Корди включил его в свою графическую серию, посвященную прославленным кабаре Парижа. Показательно, что «Монокль» — единственное лесби-заведение, попавшее в это издание.

В марте 1988 года клуб официально прекратил существование. До 2018-м там работал диско-бар — тот самый, куда я тщетно пыталась попасть. Но и он теперь закрыт. Что будет с этим историческим местом дальше, пока не ясно.