Моральные дилеммы

У каждого из нас есть по меньшей мере с десяток сомнительных личных привязанностей. Мы болеем за Kansas City Chiefs, Atlanta Braves, Florida State Seminoles или другую спортивную команду, которая бездушно надевает на свой талисман оскорбляющий чувства костюм индейца. Мы болеем за спортсменов, совершающих домашнее насилие, придерживающихся ужасных политических взглядов, принимающих запрещенные вещества, повышающие производительность, или мошенничающих как-то иначе. Мы смотрим и любим фильмы, созданные Вуди Алленом, Романом Полански или Бреттом Ратнером, продюсерами которых были Лес Мунвес, Скотт Рудин или Харви Вайнштейн, где в главных ролях снялись Шон Пенн, Джеймс Вудс, Мел Гибсон или Чарли Шин. Мы слушаем музыку Майкла Джексона, Эрика Клэптона, Ар Келли или Пласидо Доминго. Если мы не знаем никого, чьим поклонником быть не зазорно, или ничего, что можно счесть сомнительным, то только потому, что мы отшельники, которые не заглядывали в интернет двадцать лет. И вот снова наш старый друг Моральное Истощение, в новом, забавном образе. Нам и так сложно понять, что делать, а теперь мы должны отвечать и за то, что нам нравится?

Эта проблема существует уже много лет, но только недавно мы начали задумываться об этом. В развитом мире всё больше говорят о социальной справедливости, стыдят других в соцсетях; растет общее понимание того, что нехорошо нападать на женщин или наряжаться на Хэллоуин представителями других культур. Все это значит, что недостойное поведение, скорее всего, заметят и нас призовут к ответу за то, что мы смотрим, слушаем и поддерживаем. Но вот проблема: дело не только в том, что многие, кого мы любим, кто создал великие произведения искусства, исполнил великую музыку или выполнил ключевой удар в бейсбольном матче в ежегодном чемпионате, вызывают сомнения с точки зрения морали. И все они люди, которых мы любим. Те, чьи искусство и достижения повлияли на нас, сформировали нашу индивидуальность, сблизили с родителями и друзьями, определили наше детство. Мы любим их. Некоторые не в силах отказаться от сэндвича с курицей после того, как какой-то болван изрыгает гомофобные речи по радио, и что же происходит, когда мы слышим, что наш самый любимый певец, актер или спортсмен сделал что-то ужасное? Мы эмоционально связаны с той частью культуры, благодаря которой сформировалась наша личность, и нам больно отстраниться от них. Это похоже скорее не на удаление занозы, а на ампутацию конечности. Или, если продолжить предыдущую метафору: дело не только в том, что сэндвичи с курицей очень вкусные, но и в том, что шеф-повар — наш лучший друг.

У этой дилеммы есть два варианта. Первый: «Сомнительные вещи, которые мы любим и которые можно изменить». В качестве примера вспомним жалкую, ужасную историю футбольной команды, ранее известной как Washington R*dskins. (Внимание: я буду цитировать статьи, где встречались оскорбления, но не стану ничего менять, поэтому будьте осторожны.)

Сценарий 1: леопард может изменить рисунок шкуры, но не будет этого делать

С тех пор, как Дэниел Снайдер купил франшизу в 1999 г., и до момента написания этой книги команда проиграла рекордное число игр: 149-202-1. Это, конечно, неприятно, и во многом так вышло потому, что Снайдер — я нечасто пользуюсь этим термином — тупица. Он совершил так много глупостей с момента покупки команды, что в 2010 г. журналист Дейв Маккенна написал статью для газеты Washington City Paper под названием «Руководство по использованию Дэна Снайдера для фанатов своенравных краснокожих», где на каждую букву алфавита назвал глупости, сделанные или сказанные Снайдером. В списке были тщательно собраны довольно неприятные обвинения; но вместо того, чтобы пересмотреть свое поведение и пообещать исправиться, Снайдер подал в суд на городскую газету за клевету и потребовал 1 млн долларов в качестве компенсации ущерба. Невероятно дурацкий ход.

Получается, спор по поводу явно расистского прозвища команды — начавшийся задолго до того, как Снайдер занял пост, — более 20 лет контролировал придурок, и все шло именно так, как мы себе и представляем. В 2013 г., после еще одного ну очень разумного призыва местных групп признать это прозвище оскорбительным, Снайдер сказал следующее:

Мы никогда не поменяем название команды. Я болел за Redskins всю жизнь, и [sic!] я уверен, что фанаты этой команды знают, что это традиция, и понимают всё, что с этим связано, поэтому мы счастливы начать подготовку к следующему сезону. Мы никогда не поменяем название. Вот так. Можете написать слово НИКОГДА заглавными буквами.

Для меня оскорбительно звучат несколько моментов в этой цитате. Тут и ужасная грамматика, и синтаксис, но куда важнее то, как он объясняет причину сохранения названия: это традиция! Так было всегда, и мы не можем ничего изменить. «Так было всегда» — последний аргумент истинного невежды. Само по себе количество времени, в течение которого что-то происходило, не может быть веской причиной продолжать это делать. Полагаясь только на опыт и не анализируя критически проблемы, созданные благодаря ему, мы, по сути, показываем средний палец идее прогресса, перечеркивая результаты поиска способов стать лучше. Мы активно пытаемся не быть лучше, хуже того, мы рассматриваем отсутствие действий как добродетель. Никаких плюсов ни для кого.

Конечно, Снайдер мог изменить свои взгляды. Просто ему не хотелось. Не будь он таким известным и влиятельным человеком, это не имело бы значения. Он был бы просто вздорным придурком, лающим дома на телевизор.

Но он известный и влиятельный человек, и он стал настоящей проблемой для тех, кого смущает название команды. Его позиция вызвала боль у всех вашингтонских фанатов, выступающих за смену названия, ведь, как выяснилось, именно они должны были что-то предпринять, чтобы не испытывать напряжения, болея за команду, название которой не соответствовало их убеждениям. Им нравится определенный вид сэндвичей с курицей, но это противоречило их пониманию справедливости и добродетели, и только Снайдеру было под силу это исправить. Когда он демонстративно объявил, что не станет ничего исправлять, потому что Так Было Всегда, его проблема стала их проблемой.

Я нашел отличное объяснение того, почему люди занимают такую позицию, у писателя Джордана Нгубане, автора книги «Африканец объясняет апартеид» (1963). Он написал книгу в ЮАР в то время, когда власти не принимали критику режима апартеида. В предисловии он благодарит друзей и коллег, которые помогли ему, но не называет их, опасаясь, что их могут наказать (в книге стоит дата 18 августа 1961 г., а менее чем через год Нельсона Манделу отправили в тюрьму почти на 30 лет). Вот что Нгубане пишет о причинах, по которым африкандер-националист может увековечить апартеид, даже несмотря на присущую ему моральную гниль:

Это его образ жизни, его мировоззрение, с помощью которого он создает для себя социальный порядок по своему замыслу… История для него — постоянно развивающийся опыт, реальная ценность которого не столько в том, чтобы быть руководством на будущее, сколько в том, чтобы служить оправданием. Когда его заставляют изменить образ жизни, он приходит в замешательство. По его мнению, это равносильно тому, как если бы ему сказали, что он должен отречься от созданного для себя самого мира.

Идея «в мире много сомнительного» влечет следующую — «я помогал построить этот мир, значит, я занимаюсь сомнительными вещами». Для тех, для кого много значит фраза «так было всегда», любое изменение означает противоречие их идеям, которых они придерживаются, благодаря которым выживают в этом проблемном мире. И здесь речь далеко не всегда идет о каких-то глобальных проблемах, затрагивающих все общество, таких как апартеид. В последнее время представители сообщества ЛГБТК+ сделали заявление о том, какие местоимения нужно использовать, говоря о них. С их точки зрения, это необходимо, раз они не отождествляют себя с тем полом, с которым родились, а также это может быть отвращение к использованию местоимений. Результаты были предсказуемы: кто-то быстро адаптировался, удовлетворив просьбу. Другие не согласны менять свою картину мира.

Но что значит такая позиция для всех нас? Когда люди поднимают этическую проблему, а влиятельный человек гордо заявляет, причем просит записать свое заявление заглавными буквами, что определенно прав, то у страдальцев немного вариантов. Не нужно быть футбольными фанатами из Вашингтона, чтобы понять, в чем проблема. Поскольку есть вероятность, что всем нравится то, что нравилось бы нам еще больше, если бы… немного изменилось. Идите в ногу со временем. Приспосабливайтесь. Скажем, пожилой актер в интервью допускает неловкие высказывания в адрес коллег-женщин, демонстрируя устаревшие взгляды. Или во дворе университета сохранили статую генерала, сторонника Конфедерации и рабовладельческого строя. Или ваша тетя немного расистка, но очень мила и каждый год присылает вам открытку на день рождения, а на День благодарения регулярно делится тревожными мыслями о мексиканцах. Когда мы поймем, что леопарды, причиняющие нам моральные страдания, не изменят рисунка на шкуре, нам придется принимать свое решение: продолжать ли поддерживать эмоциональные и финансовые связи или разорвать их? Чтобы ответить на этот вопрос, можно посмотреть на действия Снайдера сквозь призму школ этической мысли, к которым мы уже обращались, и понять, есть ли там на что опереться. И давайте посмотрим и на наши действия, чтобы понять, имеем ли мы моральное право болеть за эту команду (для простоты воспользуемся историей с футбольной командой Вашингтона и на ее примере рассмотрим «сомнительные вещи, которые нам нравятся и могут измениться»).

Начнем с краткого руководства: аргумент контрактуалиста. Можем ли на разумном основании отвергнуть принцип, позволяющий использовать расистские характеристики тех, кто подвергся гонениям, как талисманов команды? Конечно. Мы легко отказались бы от этого.

И если бы Снайдер предложил это правило во время одного из наших контрактуалистских сеансов обмена правилами, над ним бы посмеялись, тем более что его аргументы сводятся к следующему: «Я с детства болел за эту команду, а теперь владею ей, поэтому могу делать что хочу». Вопрос «чем мы обязаны друг другу?» не подразумевает ограничение ответственности ни для «периода, в течение которого вам было не все равно», ни для «богатых и сильных мира сего». Снайдер, по сути, делает примерно то же, что и наш старый приятель из главы 4, водитель Lamborghini Уэйн: он предлагает правило, которое благодаря его богатству и статусу применимо только к нему (и таким, как он). Кстати, мы говорили о том, что чем вы богаче и могущественнее, тем больше вы должны другим, поскольку, когда мы сидим и придумываем правила, определяющие, чем мы обязаны друг другу, могущественным легче переносить тяготы. Контрактуалист отвергает правило Снайдера, тем самым предполагая, что мы должны прекратить болеть за команду.

Деонтология ничуть не более снисходительна к нему. Снайдер утверждает, что он пытался создать иллюзию мира, где человек, обретя достаточно денег или влияния, может перестать считаться с чувствами или потребностями тех, кому повезло меньше. Это мир, который свиньи создают в повести «Скотный двор», но вряд ли Джордж Оруэлл предполагал, что она станет руководством по управлению обществом. Кроме того, использование образов коренных американцев, как и использование их в качестве талисмана, — откровенный пример «использования других людей в качестве средства достижения цели». Кант отверг бы действия Снайдера, и поскольку мы поддерживаем франшизу, которая грубо нарушает обе формулировки категорического императива на каждом шагу, наверняка он посоветовал бы нам найти другой способ провести воскресенье.

Теперь разберем проблему с точки зрения этики добродетели. По сути, мы задаемся вопросом: насколько гуманно мы должны поступать, когда речь идет о проблемах, причиняющих людям страдания или боль. Чрезмерное сострадание может привести к потере репутации, целостности или твердости характера или чего-то в таком духе. Почти всё в культуре отчасти неоднозначно, и нам пришлось бы то и дело бросать все, чем мы занимаемся, и искать другое, вообще не предполагающее моральных проблем (даже сейчас, в 2022 г., это несбыточная мечта). Однако недостаток сострадания рождает Дэниелов Снайдеров: ограниченных, дерзких, непробиваемых, невосприимчивых к новым идеям, заскорузлых и совершенно не заинтересованных в эмоциональном здоровье других. Где-то между этими крайностями лежит золотая середина сострадания. Название команды вызывает неприятные и ненужные ощущения, ситуацию легко изменить, поэтому я считаю, что Снайдеру недостает способности быть внимательным к другим. Он в тупике. Учитывая, что он легко смог бы переименовать команду сам, наверное, нам не стоит продолжать болеть за нее.

Утилитаризм немного сложнее. Когда Снайдер не соглашается переименовать команду, то, возможно, он опирается на консеквенциалистскую позицию. Думаю, есть вероятность, что, если бы он сменил название, общие страдания фанатов команды, которым оно нравится, были бы сильнее, чем страдания коренных жителей от того, что оно бы осталось прежним.

Но можно ли сравнивать эти страдания? Не забывайте, дело не только в количестве людей, испытывающих страдания в каждом из двух вариантов, но и общее количество страданий, их интенсивность, продолжительность и еще четыре пункта из веселого стишка. С точки зрения утилитариста, лучше, чтобы сотня людей порезалась бумагой, чем один получил бы бейсбольной битой по колену. И даже если бы количество страдающих (в данном случае коренных американцев и тех, кто их поддерживает) было меньше, чем количество испытывающих удовольствие, общие страдания зашкаливали бы, сохрани Снайдер прежнее название. Я даже не говорю о том, чтобы взять старый добрый калькулятор Бентама и подсчитать количество гедонов и долоров, стремясь понять, насколько глубокими, продолжительными или интенсивными были бы страдания фанатов R*dskins, выступающих за статус-кво, если бы Снайдер изменил название. Здесь нужно учитывать, что процедура смены названия обычна и банальна. Спортивные команды постоянно меняют названия, форму и логотипы, и болельщики быстро приспосабливаются. Команда R*dskins раньше называлась Boston Braves («Бостонские храбрецы», не так жестко, но все-таки довольно оскорбительно). Спортивное университетское сообщество St. Johns Redskins («Краснокожие Святого Джона», довольно прямой аналог) изменило название в 1994 г. и стало St. John’s Red Storm. Когда вы в последний раз слышали чьи-то возмущения по этому поводу? Иногда команды не меняют ни названия, ни логотипы, говоря: мол, мы так всегда назывались и не собираемся ничего менять, но результаты абсурдны. Minneapolis Lakers (жители озер Миннеаполиса) переехали из места, где много озер, в регион, где их почти нет, и теперь название Los Angeles Lakers уже не имеет смысла. Словосочетание «новоорлеанский джаз» звучит осмысленно, а вот «джаз Юты», безусловно, нет. (Юта — прекрасный штат, там есть на что посмотреть, но джаз не относится к числу этих вещей). Учитывая, насколько проста процедура смены названия, даже консеквенциалистский аргумент в защиту Снайдера быстро разваливается.

А как насчет утилитаристского аргумента касательно нас как фанатов? Сколько «боли» мы причиняем, продолжая болеть за команду? Отчасти это зависит и от того, что мы вкладываем в слова «болеть за команду». Тратим деньги на билеты и продукты с ее символикой? Публикуем статьи и видео, распространяя расистский логотип в интернете? Носим шляпу или майку с эмблемой на публике? Возможно, если мы спокойные фанаты, не делающие ничего публично, то не так уж много «вреда» мы причиняем. Но здесь мы снова возвращаемся к вопросу «репутации», касающейся действий с утилитаристской позиции. Мы приносим не слишком много «вреда», если тихонечко сидим дома и смотрим игры любимой команды. Но мы живем с этим выбором. Мы, как выразился Бернард Уильямс, «особенно ответственны за то, что [мы делаем], а не за то, что делают другие». Полагаться только на утилитаристский расчет, который оправдывает наше непубличное фанатство, недостаточно для оправдания выбора. Нужно подключить интуицию и спросить себя, согласны ли мы с этим решением.

Все, что мы любим, ужасно! Этично ли воспринимать творчество независимо от творца?

Сценарий 1: леопард может изменить рисунок шкуры, но не будет этого делать

Читайте также