Материнство, придуманное мужчинами: как женская эмансипация изменила традиции изображения матери и ребенка
Проблеме нереалистичных требований к матерям уже тысяча лет. Хотя первые изображения Мадонны и младенца датируются II веком н.э, традиция изображения материнства сформировалась преимущественно в XIII веке на основе христианской догмы и воспроизводилась мужчинами-художниками столетиями. Но по мере нарастания эмансипации в искусстве появляются художницы и совсем другой образ материнства, полный не только умиротворения, но страха, отчаяния, усталости — и реалистичности. Искусствовед Елизавета Климова предлагает изучить женский взгляд на образ матери и ребенка в искусстве, который, возможно, станет новым каноном.
Долгое время в западной культуре тема материнства существовала исключительно в виде традиции изображать Деву Марию с младенцем мужского пола на руках или кормящей его грудью. Культ «новой Евы», способной противостоять искушению дьявола и положить конец первородному греху, родив Христа, сложился в Средние века и существовал вплоть до эпохи Просвещения.
Писали Мадонн преимущественно художники-мужчины (часто — монахи, соблюдающие целибат).
А у женщин вплоть до XIX века не было возможности заниматься искусством. Тех, кому это все же удавалось, обычно не допускали до написания библейских сцен (женщинам запрещали изображать обнаженную натуру и изучать строение человеческого тела), поэтому они не могли создать художественную традицию, опирающуюся на реальный опыт материнства.
В средневековом сознании Богородица воспринималась как символ, а не как живая женщина. Она могла олицетворять церковь — вместилище бога, быть Христовой невестой и Царицей небесной — а значит, по определению была лишена греховности. Благодаря этой установке в культуре появился образ божественной матери-девственницы, не имеющей ничего общего с земными матерями.
У Мадонны, в отличие от живой женщины, не бывает гормональных сбоев и проблем с кормлением, ее тело не меняется после родов, она не испытывает послеродовую депрессию, а также не ругает и не наказывает своего ребенка.
Она — совершенство. И именно это совершенство, созданное воображением мужчин, становится ролевой моделью для женщин на долгие века.
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2021/07/Materinstvo-1-640x722.jpg)
На картинах Перуджино и фра Беато Анджелико Дева Мария всегда смиренна, меланхолична и служит по большому счету лишь фоном для мальчика-бога. Следуя канону, художники не делают акцента на духовной и физической связи между матерью и ребенком: это кажется слишком земным — и от того недопустимым.
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2021/07/Materinstvo-2-640x1017.jpg)
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2021/07/Materinstvo-3-640x668.jpg)
С последующей секуляризацией изображения Богородицы и младенца Христа становятся более жизненными. Например, в картине Леонардо да Винчи «Мадонна с цветком» («Мадонна Бенуа») мы видим улыбающуюся девушку, одетую, как флорентийка того времени. Она увлеченно играет с ребенком.
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2021/07/Materinstvo-4-640x1003.jpg)
А в работе Андреа Соларио «Мадонна с зеленой подушкой» кормящая Мария напоминает реальную женщину, а не застывший образ.
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2021/07/Materinstvo-5-640x771.jpg)
Но все же для художников-мужчин изображение материнства — это скорее аллегория и незыблемый канон. Даже в ХХ веке многие живописцы продолжали следовать устоявшейся иконографии: у скандального символиста Густава Климта, известного чувственными образами женщин, спящие женские фигуры с младенцем на руках — отсылка к традиционному символизму Девы как «розы без шипов» и к сюжету «Мадонна во славе».
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2021/07/Materinstvo-6-640x619.jpg)
А итальянский авангардист Амедео Модильяни, хоть и предпочитал писать в качестве моделей цыганок и проституток, все равно не выходил за пределы привычного клише.
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2021/07/Materinstvo-7-640x1062.jpg)
Материнство у художниц
В XVIII веке под влиянием философа Жан-Жака Руссо материнская нежность превратилась в самостоятельную тему женского портрета. Гармоничная связь между матерью и ребенком воспринимались как выражение добродетели и источник земного счастья. Тогда же на арт-сцене наконец-то появляются художницы, готовые осмыслить материнство через призму собственного опыта.
Когда француженка Элизабет Виже-Лебрен пишет королеву Марию-Антуанетту в окружении малолетних чад, она нарушает канон парадного портрета в угоду семейной идиллии. Вместо застывших поз и отстраненных лиц мы видим трогательную интимную сценку: в центре — королева с младенцем Луи-Шарлем на руках, старшая дочь Мария-Тереза ласково льнет к матери, а дофин Луи-Жозеф указывает на колыбель, затянутую траурной тканью (недавно от туберкулеза скончалась малышка София, младшая из отпрысков королевской семьи).
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2021/07/Materinstvo-8-640x838.jpg)
На портрете Виже-Лебрен ненавистная для французов Мария-Антуанетта показана и величественной монархиней, и любящей матерью (какой она, кстати, была в жизни) — примером для своих подданных.
Однако настоящую революцию в изображении материнства произвела американская импрессионистка Мэри Кассат. Кассат — которая, кстати, не имела собственных детей — совершенно по-новому раскрыла взаимоотношения матери и ребенка через сцены повседневной жизни.
Ее младенцы не исполнены священного пафоса, не позируют подобно взрослым и не выглядят умилительно-сентиментальными. Она пишет их такими, какие они есть: сонными, капризными, взъерошенными — и очень реалистичными.
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2021/07/Materinstvo-9-640x1045.jpg)
Художницу Паулу Модерзон-Беккер обвиняли в недостаточной женственности, называли ее картины слишком грубыми и оскорбляющими немецких женщин.
Фигуры ее моделей словно высечены из камня — настолько тяжеловесными они кажутся. В них ощущается мощь, телесная сила и первобытная чувственность. Ее матери напоминают одновременно древних идолов и живых женщин с естественными формами, изменившимися после родов.
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2021/07/Materinstvo-10-640x960.jpg)
Модерзон-Беккер работала на стыке символизма и примитивизма, воплощая во множестве портретов детей и беременных женщин свое нереализованное желание материнства. По иронии судьбы, это желание в конечном итоге стоило ей жизни: художница умерла от послеродовых осложнений в 31 год.
Потеря ребенка
Потеря ребенка — еще одна важная тема, которую в искусстве достаточно долго отображали только мужчины.
Евангельский сюжет об избиении младенцев был очень популярен в XIII–XVII веках.
Художники стремились передать весь ужас этого события: бессердечные стражники грубо хватают малюток, чтобы немедленно предать их смерти, а обезумевшие матери пытаются спасти своих детей.
Нельзя сказать, что подобные сцены были лишены реалистичности: многочисленные войны вполне могли служить для них прообразом (у того же Брейгеля мы видим в роли стражников карательные отряды герцога Альбы, славящегося своей непримиримой жестокостью в истреблении нидерландских протестантов).
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2021/07/Materinstvo-11-640x439.jpg)
Однако взгляд художника-мужчины — это всегда взгляд со стороны. Что у Джотто, что у Никола Пуссена сцены избиения младенцев работают в лучших традициях драматического театра. Кричащие и плачущие женщины противопоставляются суровым воинам с оружием в руках, а обнаженные младенцы, лежащие на земле словно куклы, остаются недвижимы и беззащитны.
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2021/07/Materinstvo-12-640x596.jpg)
В этих сценах четко разделены добро и зло, сила и слабость. Женщины, как и дети, всегда пассивные объекты, жертвы действий мужчин.
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2021/07/Materinstvo-13-640x543.jpg)
Более глубоко страдание матери, потерявшей ребенка, раскрывается в иконографии Пьеты — сцены оплакивания мертвого Христа Марией.
Сам сюжет возник в XIII веке в Германии и быстро распространился по всей Европе.
Изначально Марию изображали изможденной пожилой женщиной, держащей на руках истерзанное тело взрослого сына, но с развитием культуры Ренессанса образ стал меняться: Мария заметно помолодела, да и у Христа исчезли следы истязания. Исследователи полагают, что сюжет Пьеты возник как трагическая параллель к «Мадонне и младенцу».
В живописи эта идея раскрывается, например, у Джованни Беллини в «Мадонне на лугу»: на фоне умиротворенного пейзажа мы видим опечаленную Богоматерь, смиренно молящуюся над телом спящего (мертвого?) младенца Христа.
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2021/07/Materinstvo-14-640x498.jpg)
Таким образом художник соединил два главных христианских сюжета в одной композиции.
Женщины тоже обращались к сюжету Пьеты, но к христианскому канону в их работах, как правило, примешивался субъективный опыт утраты.
В 1938 году художница Кэте Кольвиц создала скульптуру «Мать с мертвым сыном», которая в 1993 году превратилась в мемориал жертв войны и тирании в Германии.
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2021/07/Materinstvo-15-640x888.jpg)
Несмотря на героический пафос, работа Кольвиц — результат личного переживания и несет в себе трагический опыт самой художницы. В Первой мировой войне погиб ее младший сын, а Вторая мировая забрала и внука.
В работах «Мать с двумя детьми» (1934), «Башня матерей» (1937–1938) и «Семена посева не должны быть перемолоты» (1941) Кольвиц обращается к социальному и политическому высказыванию. Идейные установки фашистской Германии предопределяли роли женщин и детей служением фюреру, поэтому художница изобразила матерей, которые своим телом, словно щитом, закрывают потомство от тлетворной идеологии.
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2021/07/Materinstvo-16.jpg)
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2021/07/Materinstvo-17.jpg)
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2021/07/Materinstvo-18-640x501.jpg)
Творчество мексиканской художницы Фриды Кало скорее напоминает дневник — настолько много в ее картинах сокровенных переживаний. И одна из самых болезненных тем у Кало — невозможность стать матерью. В 18 лет Фрида попала в аварию и из-за полученных травм навсегда лишилась способности выносить ребенка.
В 1932 году, находясь в Детройте после выкидыша, она пишет работу «Больница Генри Форда». В центре картины больничная койка, на которой распласталась плачущая женщина в луже крови. Она держит в руке 6 лент, на конце каждой — значимый для нее символ.
Потерянный ребенок, орхидея (возможно, прообраз матки — «соединение сексуального и сентиментального»), улитка (сам процесс выкидыша, когда плод медленно выходит из лона), анатомический женский макет («попытка объяснить устройство женщины»), металлический механизм («механическая часть любого дела») и кости малого таза (перебитые в аварии, они стали причиной, по которой Фрида так и не смогла родить).
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2021/07/Materinstvo-19-640x512.jpg)
Кровать Фриды словно парит в пустом пространстве на фоне безликого урбанистического пейзажа, который подчеркивает ее одиночество и отчаяние.
У дадаистки Ханны Хёх в картине «Женщина и Сатурн» (1922) раскрывается амбивалентность чувств женщины, вынужденной выбирать между мужчиной и ребенком.
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2021/07/Materinstvo-20.jpg)
Симбиотический союз «мать и дитя» на переднем плане сталкивается с угрозой, воплощенной в смутном образе мужчины на заднем фоне. Это отсылка к античному мифу о Сатурне, боявшемся свержения собственными наследниками и потому убивающему их сразу после рождения.
Для Хёх это была еще и личная история: она сделала два аборта от художника Рауля Хаусманна, которого устраивала роль любовника, но не отца. Полупрозрачное дитя на полотне — так и не рожденная жертва кровожадного Сатурна.
Материнство через фем-оптику
В 1970-х женские голоса в искусстве стали звучать все громче и настойчивей. Это совпало с открытием новых медиа, таких как фотография, видео и перформанс. Художницы быстро освоились с актуальными практиками, отводя центральную роль телу и стремясь разрушить его традиционное восприятие.
Венская акционистка VALIE EXPORT известна в первую очередь своими радикальными работами с сильным феминистическим уклоном. В 1976 году она делает серию цветных фотоколлажей, копируя жесты итальянской религиозной живописи, где представляет себя в виде Мадонны в окружении бытовых предметов — символов псевдоосвобождения домохозяйки в послевоенные годы.
В «Мадонне, рожденной от Пьеты Микеланджело» вместо тяжелых драпировок одеяния Девы Марии, на которых в оригинале покоится мертвый Христос, мы видим между ног художницы стиральную машину с красной тряпкой, выпадающей из открытого люка. Это имитация менструальной крови, которая даже после стирки не может быть уничтожена, потому что является частью природы женщины.
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2021/07/Materinstvo-21.jpg)
Таким образом VALIE EXPORT высмеивает религиозный канон, где чистота Мадонны противопоставляется нечистоте обычных женщин.
В своих коллажах художница заменяет священное тривиальным, десакрализируя материнство и избавляя его от навязанных стереотипов.
Другая феминистка и активистка Мэри Келли создает в 1973–1979 годах проект Post-Partum Document («Послеродовой документ»), целиком и полностью основанный на собственном опыте беременности и воспитания ребенка. Изначально задуманный как социальный проект, «Послеродовой документ» превратился в полноценное концептуальное высказывание, где художница подробно раскрывает повседневность материнства, тем самым спуская с небес на землю всех любителей мадонн и младенцев.
В работе Келли присутствуют испачканные подгузники (с подробным перечислением съеденного накануне), распашонки, детские каракули вперемешку с графиками, таблицами кормления и текстами с размышлениями художницы о роли матери. Келли формирует отстраненный, даже объективный взгляд на материнство, при этом находясь внутри процесса — то, что никогда не делали художники-мужчины.
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2021/07/Materinstvo-22-640x400.jpg)
Художница или мать?
Английская бунтарка от арт-мира Трейси Эмин как-то заявила: «Есть хорошие художники, у которых есть дети. Конечно, есть. Их называют мужчинами», — обозначив один из самых животрепещущих вопросов в мире искусства: может ли женщина совмещать роли матери и творца?
Долгое время считалась, что единственное предназначение женщины — быть хранительницей очага, поэтому для многих художниц прошлых веков карьера заканчивалась после замужества.
Плюс воспитание одного или даже нескольких детей отнимало слишком много времени, зачастую у творческих матерей не было элементарных условий для работы. Немудрено, что в общественном сознании закрепилась мысль, что путь истинной художницы — это свобода от материнских уз.
Однако в истории искусства есть немало примеров, доказывающих, что совмещать материнство и художественную карьеру можно: импрессионистка Берта Моризо стала отличной матерью для дочери Жюли, которую часто изображала на своих полотнах, Кете Кольвиц воспитывала двух детей, а Луиз Буржуа — трех. Феминистка Мэри Келли вообще превратила материнский опыт в произведение искусства.
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2021/07/Materinstvo-23-640x528.jpg)
Но есть и те, кто сознательно выбирал отказ от материнства. Например, Марина Абрамович в автобиографии призналась, что у нее было несколько абортов, потому что она твердо решила не рожать детей. Такого же мнения придерживалась и Джуди Чикаго. В 2012 году она сказала: «На этом свете не было способа сделать так, чтобы у меня были и дети, и та карьера, что у меня была».
Современное искусство продолжает с интересом исследовать тему материнства, смещая фокус на субъективное восприятие женщиной тела, ощущений во время беременности или периода лактации, связи с ребенком и даже послеродовой депрессии.
Что ж, возможно, в недалеком будущем мы получим совершенно новый, свободный от религиозной и патриархальной оптики образ матери — и именно он превратится в незыблемый канон.