Ритуальное убийство, национальная вражда или спор из-за земли в удмуртском селе? Как мултанское дело прогремело на всю Российскую империю

Убийство в Старом Мултане

Удмуртия расположена на окраине Восточно-Европейской равнины, между реками Вяткой и Камой и испещрена множеством (почти девять тысяч) речек поменьше. Здешняя таежная местность с древности была заселена финно-уграми. Они занимались земледелием и были язычниками: верили в существование трех миров — небесного божественного, среднего людского и нижнего мира духов и прочих существ, — которые объединяет дерево.

Земли удмуртов граничили с Русским государством и одними из первых попали под его экспансию. Часть земель оказалась под властью московских царей в 1489 году как Вятская земля, а часть — вместе с Казанским ханством после завоевательного похода Ивана Грозного 1552 года.

Вотя́ки (так называли удмуртов до 1934 года) тогда воевали на стороне Казанского ханства, а позднее участвовали и в восстании Пугачева. Причиной тому во многом была политика русских властей.

Со второй половины XVI века в Вотский край стали переселяться тысячи русских крестьян: шла массовая колонизация земель удмуртов. С середины XVIII века к ней добавилась и христианизация. К концу XVIII века большинство вотяков приняли православие, но сочетали его с языческими обычаями. Это очень не нравилось церкви, которая неустанно требовала от светских властей принять суровые меры по искоренению язычества.

Одновременно продолжалось переселение русских крестьян, из-за которого только в XIX веке население Вотского края увеличилось в 3,5 раза.

В этих условиях на излете XIX века и развернулась судебная драма в трех актах.

Всё произошло возле села Старый Мултан (удмуртское Вуж Мултан) Малмыжского уезда. Кругом речки: Люга, Ягулка, Саркуз и Чембай. До Ижевска сто с лишним километров и примерно столько же до Набережных Челнов. Век прогресса, пара и железа эти места затронул слабо. Так, некоторые удмуртские избы тогда еще топили по-черному.

Тем не менее назвать глухим местом Старый Мултан нельзя. Это было большое село в окружении давно распаханных полей и русских деревень. В самом Мултане уже полвека действовала православная церковь с двумя священниками, причтом и церковно-приходской школой, жило немало русских.

Пятого мая 1892 года по узкой и мрачной лесной тропинке через ельник и топкое болото из Чульи в Анык к своей бабушке шла крестьянская девочка 12 лет Марфа Головизнина. Недалеко от мельницы Старого Мултана она увидела лежащего мужчину, перегородившего своим телом дорогу. Марфа обошла его, приняв за пьяного. На следующий день она возвращалась по той же дороге назад и вновь увидела того мужчину. Он лежал без головы.

Марфа прибежала домой и рассказала обо всем отцу, а тот вызвал урядника. В течение нескольких дней представители власти осматривали труп и место преступления. Голову мужчины они так и нашли (ее случайно обнаружат на болоте крестьяне только четыре года спустя). Зато при себе у убитого были посох, крест и удостоверение личности.

Обезглавленным оказался нищий заводской крестьянин из соседнего Мамадышского уезда Казанской губернии Конон Матюнин. Он страдал эпилептическими припадками и собирал подаяния в окру́ге незадолго до убийства.

Версия первая: ритуальное жертвоприношение

Практически сразу главной версией следствия стало ритуальное убийство, совершенное вотяками Старого Мултана. Труп был ближе всего к их селу, за несколько дней до преступления там видели нищего в такой же или похожей одежде. Кроме того, на мултанцев намекали жители соседних русских деревень.

По версии следствия, мултанцы убили Матюнина в ночь с 4 на 5 августа. Они поймали его неподалеку от села и оттащили в родовой шалаш Моисея Дмитриева (всего в 30 метрах от церкви). В таких небольших деревянных постройках (куала́х) во дворах крестьянских домов удмурты молились перед иконой по языческому обряду, в том числе иногда приносили в жертву («замаливали») гусей и уток, а порой даже бычков. Делал это выборный жрец. В куале нашли посуду с пятнами крови и икону Николая Чудотворца, а позднее — волосы Матюнина.

В шалаше Дмитриева удмурты, по версии следствия, принесли Матюнина в жертву Кереметю (или Керемету). Этим термином тогда могли обозначать различных мифических персонажей — злых духов, покровителей рода или духов природы, божеств, души умерших, а также место поклонения богам. Жертву подвесили за ноги к потолочной балке, тыкали ее ножами «для принятия крови вовнутрь» либо для общей жертвы в каком-то другом месте. Затем убийцы отрезали бедному Матюнину голову, вытащили легкие и сердце, зажарили и съели полученные внутренние органы, а после вынесли обернутый пологом труп из села и бросили на пешеходной дороге (так, дескать, Кереметь велит).

Предыдущие два года в Вятской губернии (да и во всём Поволжье) были неурожайными, кроме того, разразилась эпидемия тифа. И вот якобы для того, чтобы эти напасти (которые, впрочем, не так уж сильно повлияли на Старый Мултан) ушли, мултанцы и устроили кровавый ритуал.

Весомую роль в популяризации этой версии сыграл выступивший на стороне обвинения как эксперт-этнограф профессор Казанского университета Иван Смирнов. Он утверждал, что человеческие жертвоприношения сохранились в Удмуртии вплоть до современных ему времен. Правда, из российских этнографов Смирнов был единственным, кто так считал.

Также за сорок с лишним лет до событий в Мултане в Удмуртии уже велись два дела о человеческих жертвоприношениях. Так, в 1848 году в этом обвинили жителей деревни Новая Бия Волипельгинской волости (ныне Вавожский район Удмуртии). Несмотря на тщательные поиски, инициированные самим вятским губернатором, никаких доказательств найти не удалось. Филипп Несмелов, которого, по его собственным словам, односельчане собирались «замолить», оказался невменяемым пьяницей, не раз замеченным в ложных «изветах» на соседей. Тем не менее новобиинское дело составило своеобразный прецедент и получило широкую огласку. В итоге уже в 1854 году началось новое дело о человеческом жертвоприношении. На этот раз следствие вели против жителей села Пазял-Жикья той же Волипельгинской волости по показаниям уличенного односельчанами в воровстве Антона Филиппова. Доказательств, впрочем, и в этот раз найти не удалось. Оба клеветника в итоге сами стали обвиняемыми.

Версия вторая: кровавый навет

Другую версию произошедшего выдвинул во время суда главный сторонник невиновности осужденных писатель и журналист Владимир Короленко. Он считал, что убийство кто-то подстроил, чтобы свалить вину на жителей Мултана.

Короленко очень глубоко погрузился в процесс, изучил огромное количество этнографических источников. Он считал, что когда-то человеческие жертвоприношения у удмуртов, конечно, были (как, например, и у восточных славян времен князя Владимира Святого), но они давно прекратились и оставались в конце XIX века преданием далекой старины. Эту точку зрения поддерживали и специалисты. Например, томский этнограф, уроженец Вятской губернии Степан Кузнецов пришел к выводу, что убийство Матюнина — грубая подделка под вотское жертвоприношение.

Против официальной версии говорили и приглашенные защитой мултанцев судмедэксперты, и данные, полученные Короленко непосредственно на месте преступления, и многочисленные местные жители. В том числе сорок лет проработавший в Мултане батюшка.

Свое дальнейшее развитие и, забегая вперед, подтверждение версия о подлоге получит уже после окончания суда.

Когда всё решено заранее

В ходе следствия и судебного процесса над мултанцами обвинение совершило множество злоупотреблений. Чтобы перечислить их все, не хватит этой статьи.

Так, следственные мероприятия были проведены из рук вон плохо. Пристав при осмотре тела не заметил вынутых внутренностей, зачем-то выкинул щепки с кровью в воду. Одежда убитого в разных протоколах была описана по-разному. Сам труп несчастного Матюнина вскрыли только через месяц после убийства. Всё это время его хранили закопанным в яме со снегом и несколько раз раскапывали, так как тело начинало разлагаться. Патологоанатом не смог толком посчитать количество ножевых ран: «от трех до десяти».

С убитым, судя по всему, проводили всяческие манипуляции, дабы инсценировать следы ритуального обряда. Но местные обычаи фальсификаторы знали плохо и только лишний раз выдали себя.

Активным сторонником виновности мултанцев стал товарищ прокурора Сарапульского окружного суда Н. И. Раевский. Доверившись слухам, он безоговорочно принял версию о жертвоприношении и всеми средствами стремился продвигать ее. В ход шли угрозы, пытки, незаконные обещания, игнорирование фактов и прямой подлог. Обвиняемых били во время следствия. Нужные показания выбивали и из свидетелей: их пытали водой, дымом, подвешивали и стреляли над головой, о чем те говорили прямо на суде. Дошло до того, что десятский вотяк из соседнего с Мултаном села, от которого домогались «содействия» по делу, повесился.

В отношении вотяков также применяли «медвежью присягу» — это когда клянутся на медвежьей шкуре. Согласно удмуртским традиционным верованиям, того, кто солгал, поклявшись таким образом, настигнет и растерзает медведь.

Большинство свидетелей обвинения основывали свои показания на слухах и домыслах (в духе «как рассказывал один вотяк»). Это же можно было сказать и об эксперте Иване Смирнове. Приводимые им примеры человеческих жертвоприношений среди удмуртов относились либо к преданиям о дорусских временах, либо к никем не подтвержденным слухам, записанным неспециалистом. На самом же деле описание убийства никак не соответствовало обычаям удмуртов. Так, обвиняемые принадлежали к разным родам и не могли приносить жертву вместе, а добывание крови в одном месте для жертвоприношения в другом все эксперты признали невозможным.

Делавший вскрытие врач отрицал, что следы на теле убитого — это колотые раны, через которые выпускали кровь. Также не было на теле следов подвешивания. Да и не могло быть: Матюнин отличался высоким ростом, привязать его к балке под потолком в низкой куале да еще подставить снизу таз было невозможно.

Одним из центральных доказательств обвинения стали показания осужденного бандита Голова. Тот сидел в одной камере с обвиненным мултанцем Моисеем Дмитриевым, который умер в заключении. Перед смертью Дмитриев якобы рассказал Голову, что жертву действительно «замолили», и назвал имена сообщников.

Другой свидетель обвинения — земский начальник Кронид Львовский — составил откровенно подложную схему переноса трупа. Согласно ней вотяки несли труп в десять часов утра на палках через поля по тропе, которая проходима только зимой, рискуя в самую хлеборобную пору нарваться на русских крестьян. Сам Львовский ранее привлекался к следствию за должностные злоупотребления и мог, так сказать, пойти на сделку: сказать на суде, что нужно, в обмен на приостановку своего дела.

Стоит ли удивляться, что в показаниях таких «свидетелей» бог, которому вотяки пожертвовали Матюнина, был то Кереметем, то курбоном. Притом что последнее слово вообще означает не мифическое существо, а жертву. Апофеозом всего этого стало признание пристава Тимофеева (он, кстати, начинал расследование) на последнем заседании, что в ночь убийства он был в доме у обвиняемого Моисея Дмитриева — того самого, во дворе которого якобы мучили и убили жертву. Естественно, не слышать звуков истязания Тимофеев (как и всё село) не мог, ведь удмуртские жертвоприношения проводятся шумно: с хороводами, огнем и распитием национального алкогольного напитка кумышки.

В ходе судебных разбирательств защите постоянно вставляли палки в колеса: не давали вызывать своих свидетелей и экспертов, отказывали в ходатайствах, бесцеремонно прерывали. Так, из двух мултанских священников суд заслушал показания только того, который жил в деревне два года, а не того, который провел в ней сорок лет. Все заседания проходили в маленьких городах — как будто специально для того, чтобы избежать широкой огласки.

Два обвинительных приговора и один оправдательный

Первый суд по мултанскому делу состоялся лишь два с половиной года спустя после убийства — в декабре 1894 года. Сарапульский окружной суд рассмотрел его на выездной сессии в городе Малмыже Вятской губернии.

Обвинение в убийстве Конона Матюнина предъявили 14 мултанцам. Но виновными и подлежащими высылке в Сибирь на каторжные работы сроком от восьми до десяти лет присяжные признали только семерых. Это были:

• главный жрец куалы Дмитрий Зорин, 31 год;

• мултанский сотский (определяющий на ночлег нищих) Семен Иванов, 50 лет;

• местный торговец и церковный староста Василий Кузнецов, 39 лет;

• мясник Кузьма Самсонов, 40 лет;

• Андриан Андреев, 38 лет;

• Василий Кондратьев, 37 лет;
• 90-летний старик Акмар (Андрей Григорьев), последние пять-шесть лет доживавший свой век на печи.

Также «несомненно виновными» обвинение считало Моисея Дмитриева и его жену Василису Гордееву, но они не дожили до суда.

Защитником по делу выступал адвокат (тогда эта профессия называлась «частный поверенный») из Сарапула Михаил Дрягин. Неудовлетворенный результатами суда, он подал кассационную жалобу в Министерство юстиции. О деле также стали писать возмущенные произволом вятские журналисты Осип Жирнов и Александр Баранов. Они посылали свои заметки в местные и столичные газеты. Однако опубликовали их только в Казани и Вятке. В некоторых случаях пресса просто перепечатывала сообщения, основанные на обвинительном акте Раевского. Тогда Баранов написал своему знакомому Владимиру Короленко с просьбой помочь распространить правду. Известный общественник, Короленко с головой окунулся в дело мултанцев.

Тем временем кассационная жалоба поступила на рассмотрение обер-прокурору уголовно-процессуального департамента сената Анатолию Кони.

Бывший судья, известный своим профессионализмом и принципиальностью (он, например, оправдал Веру Засулич), Кони согласился с Дрягиным в том, что во время следствия и суда было множество упущений и противозаконных действий.

В итоге сенат рассмотрел жалобу, отменил приговор и направил дело на пересмотр во всё тот же Сарапульский суд.

Однако второе разбирательство, проходившее с другим составом судей в городе Елабуге, недалеко от Набережных Челнов, мало чем отличалось от первого. Защите по-прежнему не давали толком высказаться, суд вынес точно такой же приговор, а адвокат подал кассационную жалобу, и сенат решение отменил.

Третий процесс сенат поручил Казанскому окружному суду. Разбирательство проходило в городе Мамадыш (100 километров от Малмыжа), на Вятке, недалеко от места ее впадения в Каму. Здесь 4 июня 1896 года, после четырех лет следствий и судов, присяжные вынесли оправдательный приговор.

Хотя симпатии большинства присутствующих уже были на стороне обвиняемых, результат заседания был вовсе не очевиден. Например, экспертов-этнографов защиты на заседание так и не допустили, в то время как обвинение не сидело сложа руки и настряпало новых «свидетелей».

Огромную роль в восстановлении справедливости в мултанском процессе сыграл Владимир Короленко. Пораженный беспринципностью правоохранителей и судей, он совместно с журналистами Барановым и Суходоевым составил практически стенографический отчет второго заседания и опубликовал его в газете «Русские ведомости». После этого он напечатал еще с десяток статей в столичных изданиях, доказывая невиновность мултанцев, выступал с публичными докладами. Благодаря этому удалось привлечь внимание прессы и канцелярии Александра III к делу. О Мултане узнали даже за рубежом.

Кроме того, начиная с суда в Елабуге, Короленко помогал Дрягину строить защиту. Он лично ездил в Старый Мултан и общался со свидетелями, привлек к делу многих специалистов и выдающегося адвоката из Петербурга Николая Карабчевского, а на последнем суде сам выступил в качестве эксперта, своей речью вызвав слезы у некоторых присутствовавших. Не менее зажигательно на том заседании проявил себя Карабчевский, в защитной речи уничтоживший доводы обвинения и о человеческих жертвоприношениях у удмуртов, и о причастности мултанцев к смерти Матюнина. Всё это позволило склонить присяжных, специально отобранных судом и настроенных к обвиняемым враждебно, к оправдательному приговору. Вот как об общении с одним из них после процесса писал Короленко:

«— Ну, спасибо, господа. Вот я поеду к себе в деревню, расскажу. Ведь я, признаться сказать, ехал сюда, чтобы осудить вотяков. О-о-судить и кончено. Из деревни наши провожали. Ну, выпили, конечно. Соседи и говорят: „Смотри, брат, не упусти вотских. Пусть не пьют кровь“.

Он широким размашистым жестом провел по груди в расстегнутом кафтане и закончил:

— Теперь сердце у меня легкое…»

Среди других активных защитников мултанцев можно назвать:

• известных этнографов Петра Богаевского, Стефана Кузнецова, Василия Магницкого;
• историков Павла Луппова и удмуртского ученого и писателя Григорий Верещагина, показавших, что за 400 лет российской власти не было ни одного задокументированного случая человеческих жертвоприношений в Вотском крае, хотя православные миссионеры пристально следили за новокрещеными и докладывали обо всех, даже малейших нарушениях православных обрядов;
• ученых-медиков Эмилия Беллина и Феодосия Патенко, указавших, что голову Матюнину отсекли уже после смерти, раны на его теле не могли быть использованы для взятия крови, а внутренности были вынуты незадолго до вскрытия.

Свою роль в оправдании сыграл и Анатолий Кони, который рассматривал кассационные жалобы по мултанскому делу и дважды выступал по поводу него в сенате, несмотря на то недовольство, что вызывали эти выступления в министерствах юстиции и внутренних дел, а также в Священном синоде.

Разгадка 40 лет спустя

Характерно, что судьба убитого Матюнина после неудачной попытки «разоблачить» удмуртов перестала волновать власти. Официально виновные так и не были найдены. Никто из должностных лиц, причастных к фальсификации, не понес ответственности. Тот же Раевский, например, через несколько лет получил повышение, став прокурором.

Частным порядком расследование мултанского дела продолжил Владимир Короленко. Он пришел к выводу, что ритуальное убийство симулировали крестьяне соседней деревни Анык. В 1897 году эту версию развил Феодосий Патенко, профессор судебной медицины, участвовавший в третьем процессе над мултанцами. Он утверждал, что виновными в убийстве были двое аныкских крестьян, но имен их не назвал. Много позже, в 1932 году, их личности из записей Патенко раскрыл историк и этнограф Михаил Худяков.

Преступление, судя по всему, совершили русские крестьяне из ныне уже не существующей деревни Анык — Тимофей Васюкин и Яков Конешкин. Из родной деревни их выгнали за воровство, и они попросили принять их в общину Старого Мултана. Но мултанцы им отказали, за что Васюкин и Конешкин пригрозили жителям села расправой. По другой версии, их нанял другой зажиточный уроженец Аныка. Убив Матюнина, Васюкин и Конешкин подкупили пристава, чтобы перенести убитого на мултанскую землю, подговорили Марфу сказать, что она не видела, была ли голова у трупа, когда проходила мимо него в первый раз, подбросили волосы Матюнина в куалу и всячески науськивали полицию на удмуртов. Таким образом они хотели завладеть землями осужденных.

Тут нужно немного погрузиться в контекст. Как говорилось выше, на Вятке тогда были непростые времена: неурожай, тиф. В таких условиях изгнание из общины для крестьян становилось очень суровым наказанием и могло толкнуть на отчаянный поступок. К тому же трения между приезжими и местным населением в то время стали усиливаться. Крестьяне начинали страдать от малоземелья, появился страх нищеты. И в этом плане отношения мултанцев с жителями окрестных русских деревень были далеко не добрососедскими.

Хотя у удмуртов было меньше земли, она была плодороднее. А благодаря большим сенокосным угодьям мултанцы могли держать почти в два раза больше скота.

Однако свести всю сущность мултанского дела к зависти и бедности русских крестьян будет неправильно. Обвинений местного населения в покушениях на ритуальное убийство в Удмуртии было немало и до мултанского дела, но ни одно из них не заходило так далеко. Возможным показательное судилище над невинными вотяками сделал целый ряд других факторов.

Официальный дискурс российского самодержавия ставил представителей нетитульной нации и религии («инородцев» и «иноверцев») как бы на ступень ниже русского православного населения. Это касалось и крещеных, казалось бы, удмуртов, ведь они сохраняли традиционные обычаи. Православие продолжало насаждаться в качестве главной и единственной религии империи. Это делало мултанцев идеальной мишенью — козлом отпущения, чтобы «доказать варварскую дикость» тех, кто еще не укрепился в «правильной» вере. И это касалось не только удмуртов.

Хорошо эту позицию раскрыл православный священник Николай Блинов: мол, признать вотяков виновными (даже если это не так) стоило ради их же блага. Это якобы позволило бы построить в Удмуртии больше церквей и школ.

Показательно, что по делу об убийстве Матюнина судили семерых человек. Но обвинение настаивало, что жертву принесли для всего Мултана и всё село, а то и вся Вятка, а то и всё Поволжье покрывает преступников и что произошедшее не единичное, а хроническое явление.

Говоря проще, дело имело религиозный подтекст: чтобы показать, зачем надо бороться с альтернативными религиозными системами, надо было выставить их в неприглядном свете.

И в этом смысле зародившаяся в Средневековье практика ритуальных процессов идеально подходила для этой цели, получив распространение в России эпохи Николая I. Помимо дел в Новой Бие и Пазял-Жикье тогда прогремело несколько других подобных разбирательств, например вселижское (1823–1830) и саратовское (1853–1855). В первом случае обвиняемые были евреями, а во втором помимо евреев еще и немцы с украинцами.

Читайте также

Казаки, калмыки, евреи, старообрядцы, революционеры и другие: кто и почему эмигрировал из Российской империи до 1917 года

Ко всему этому примешивался местный компонент. На фоне националистической политики правительства и различия культур у русских складывалось чувство превосходства над инородцами, пренебрежение к ним, крепли всякие слухи и небылицы. В Удмуртии этим активно пользовались местные власти, стряпавшие дела против вотяков, чтобы потом выбивать из них взятки.

Наконец, свою роль сыграло и просто холодно-безразличное отношение чиновников, думающих только о себе. Вот как писал об этом Анатолий Кони:

«Вторичная отмена обвинительного приговора по делу вотяков возбудила в петербургских официальных сферах значительное неудовольствие. При первом служебном свидании со мною министр юстиции Муравьев выразил мне свое недоумение по поводу слишком строгого отношения сената к допущенным судом нарушениям и сказал о том затруднительном положении, в которое он будет поставлен, если государь обратит внимание на то, что один и тот же суд по одному и тому же делу два раза поставил приговор, надлежащий отмене».

Вуж Мултан

После оправдательного приговора интерес к мултанскому делу постепенно угас. Снова о нем вспомнили в 1912 году на процессе по делу Бейлиса, где еврея обвиняли в убийстве мальчика в оккультных целях. Мултанский прецедент тогда стал самым весомым аргументом в линии защиты, и суд Бейлиса оправдал.

После этого мултанским делом заинтересовались уже только в советское время. В 1925 году было создано Научное общество по изучению Вотского края, и в следующем году оно опубликовало свой первый сборник материалов по процессу над мултанцами. В 1928 году общество отправило этнографическую экспедицию непосредственно в село Старый Мултан. Ее участникам удалось поговорить с главным обвиняемым по делу Дмитрием Зориным. В 1936 году в селе также побывали сотрудники Музея краеведения Удмуртской АССР (ныне Национальный музей УР имени К. Герда). К тому времени имена убийц Матюнина были уже известны.

Память о мултанском процессе и сегодня занимает важное место в удмуртском самосознании и культуре. С 1939 года село Старый Мултан носит название Короленко. По мотивам истории мултанцев удмуртский писатель Михаил Петров написал исторический роман «Вуж Мултан». Позднее по нему в Удмуртском национальном театре был поставлен одноименный спектакль (с 2015 года постановка возобновлена и идет до сих пор), а в Музыкальном театре УАССР — опера.

Еще в советские годы старые жители Мултана перед тем, как зайти в церковь, останавливались у памятника Короленко, крестились и кланялись. Ныне в селе действует музей «Вуж Мултан» имени писателя. А в 1995 году на юридическом факультете Удмуртского государственного университета была учреждена именная стипендия Анатолия Кони.

Впрочем, это не значит, что новая волна русификации больше невозможна. Так, в начале 1990-х годов стали появляться публикации журналиста Вячеслава Кисарева и краеведа Евгения Шумилова, которые пытались показать неправомерность оправдательного приговора. И происходило это в преддверии выборов в Госдуму и Госсовет Удмуртии…