«Мы делаем русский heritage»: интервью с «Петрополем»

Герои интервью:

Александр Кувшинников, главный редактор «Петрополя»;

Ольга Кувшинникова, заместитель главного редактора и креативный продюсер;

Семён Попов, издатель

Первый номер вашего исторического печатного журнала про дореволюционный Петербург собрал на краудфандинге 3 млн рублей, правильно?

С: Правильно, только журнал не исторический. Мы везде говорим, что «Петрополь» журнал не про историю, а про лайфстайл.

А: И слово «дореволюционный» мы не очень любим. Оно такое, как бы это сказать, меланхолическое. «Ах, какая прекрасная эпоха у нас была, ах, как жаль, что она кончилась безвозвратно». Мы считаем, что ничего не кончилось. Все, о чем мы пишем, можно спокойно делать и сегодня.

О: У нас две основных мысли.

Первая: наши предки, жители Российской империи всех возрастов и сословий, умели и любили наслаждаться жизнью. Вторая: абсолютно ничего не мешает нам брать с них пример сегодня.

А: Вот сейчас двенадцать дня, будни, а мы сидим в центре красивого города Санкт-Петербурга с видом на барочную церковь, пьем шампанское… Ну ладно, на самом деле мы кофе пьем. Но можно для красоты написать, что мы пьем шампанское?

О: Не надо, люди начнут нам завидовать.

С: Вот это, кстати, одна из вещей, которые мы для себя открыли в процессе работы над номером. В классической русской литературе кто-нибудь постоянно пьет шампанское, «вошел — и пробка в потолок». Выпить бутылку шампанского за завтраком — это была нормальная история. И ты думаешь: «Ну это как-то чересчур».

А потом выясняется, что шампанское тогда и сейчас это два разных напитка. Алкоголя в нем было сильно меньше, а сахара сильно больше, и «Клико» пушкинской эпохи это, в общем, такая сладкая газировка. Современное шампанское с утра мы, наверное, не рекомендуем пить.

Но начали вы все равно с баров.

А: И с ресторанов. Ну, согласитесь, это же интересно звучит — «лучшие коктейльные бары Российской империи». Ты думаешь — «В смысле как лучше бары Российской империи? У нас разве приличные бары не при Медведеве начали появляться?»

И оказывается, что все уже было когда-то, и бары, и ресторанные группы, и кофейные обжарщики, и заказ такси по телефону, и удаленная работа, и сериалы. Жизнь вообще была очень современная.

С: У меня увлечение эпохой началось именно с ресторанов, я собираю разные антикварные артефакты — тарелки, столовые приборы, карточки меню. Еда — это действительно такая история, в которой легко себя увидеть. Одно дело, когда ты знаешь, что в 1914 году началась Первая мировая. И совсем другое — когда ты держишь в руках карточку меню из гостиничного ресторана, где написано, что люди ели и пили на завтрак 13 августа 1914 года.

О: А пили они, кстати говоря, фильтр-кофе. Как раз мода на него началась.

С: Берешь в руки это меню, и статичные фигуры с черно-белых фотографий как-то вдруг превращаются для тебя в живых людей. Это очень действенный способ понять эпоху, почувствовать с ней связь.

У меня не так давно был исключительно удачный улов на одном европейском аукционе — распродавали бумаги итальянского полковника, который был военным атташе в Петербурге в 1910-е. Он занимался тем, что сейчас назвали бы скрэпбукингом — собирал абсолютно все мелочи, от меню до билетов на трамвай. Некоторые из этих меню, кстати, у нас есть в журнале. Обычно такие вещи если и сохраняются, то случайно. Как и бытовые детали в принципе.

А: Тут, как ни странно, один из самых полезных источников — трэвелоги иностранцев. Теофиль Готье, например, приезжал, поражался тому, как в России все удобно устроено. Жаловался, что в Париже фасады красят реже и хуже, чем в Петербурге.

С: Или другой француз — я сейчас не вспомню, кто. Он едет из Петербурга в Москву, поезд останавливается в Бологом, пассажиры заходят в буфет, берут по бокалу «Клико». И он об этом пишет со смесью ужаса и восхищения: «Клико! В станционном буфете! В Бологом!». А русские что? Ну «Клико» и «Клико», обычное дело. Даже если кто-то из них потом в мемуарах вдруг описал эту поездку, то вряд ли упоминает, что именно пил.

О: Современные читатели часто тоже либо не понимают контекста, либо только начинают его понимать. Допустим, человек из 1970-х, даже профессиональный историк, читает про Дягилева — «Завтракал в ресторане с Коровиным». Ну это сразу какая-то элита получается, разнузданная роскошь. Или праздник у людей, что-то отмечают. А реально — ну обычный деловой завтрак.

Пол-Петербурга завтракало либо в ресторане, либо в кофейне, либо еще где-то. Но понять, о чем вообще речь, стало можно начиная с 2010-х. До этого просто не было нужного референса.

Кроме завтраков, чем еще будут заниматься люди у вас в журнале?

С: Обедать.

А: Ужинать. Но они встают поздно, поэтому бывает что ужинают уже на другой день.

О: Всем чем угодно, на самом деле. Будут ходить по магазинам, играть в теннис, ездить на дачу, заниматься йогой, ходить в кино и театр, запускать разные бизнесы. Как уже было сказано, жизнь тогда была очень похожа на современную.

Мы сами читаем про нее и периодически говорим друг другу: «Ну мы!» Но они будут все это делать, может быть, чуть более эстетично, чем сейчас. А мы будем брать с них пример.

А: Это принципиальный момент. Мы — глянцевый журнал. Мы стараемся писать о том, что можно практиковать.

А как вам вообще пришла идея сделать из этого именно глянец?

С: Скажу так. Я до этого журналов никогда не делал, поэтому думал, что это будет легко.

(cмеются)

А: Я редактировал русский Esquire и «Правила Жизни», сейчас редактирую «Чтиво». Оля для всех перечисленных изданий писала. Но мы не стали Семёна разочаровывать раньше времени.

О: По-моему, все окончательно устали от онлайна. Онлайн — это какая-то бесконечная лента, такое месиво из случайной информации, которая вся улетает куда-то вниз и там проваливается в небытие.

Печатный журнал — это артефакт, он останется с тобой навсегда, при желании. Он красивый, яркий, цветной, его приятно листать под настроение, он потрясающе пахнет. У нас даже был даже такой отзыв: «Номер хочется укусить».

Кто ваши читатели?

О: Люди, которые смели весь тираж! Надо было больше печатать, как оказалось.

А: Давайте я начну издалека. Сейчас много говорят про тренд на русскую культуру, на поиск русскости, но это все, на мой взгляд, какие-то блуждания в трех провинциальных соснах между деревенским резным наличником, балканской олимпийкой из девяностых и легендарным советским бетонным забором в ромбик. Советский период — окей, прекрасный, замечательный, интересный период. Но, извините, я не вижу себя в диссиденте, который в кафе «Сайгон» берет «маленький двойной» и травит с Бродским анекдоты про Брежнева. Это другая жизнь, другая реальность.

А с кокошником что не так?

А: С ним все так. Крестьяне — прекрасные, замечательные люди. Мои предки, как и у всех здесь присутствующих, наверняка пахали землю. Но я-то ее не пашу. Чего я буду придуриваться и изображать из себя крестьянина, одеваться в вышитую рубаху и смазные сапоги? Я же не Лев Толстой и не великий князь на маскарадном балу, в моем исполнении это, мне кажется, будет в первую очередь оскорбительно для настоящих крестьян.

О: Вот тоже между прочим момент, который для нас стал открытием.

В Петербурге было огромное количество людей, которые по происхождению и по документам были крестьянами, а на деле давно переехали в город, сделали бизнес. Иван Соколов, владелец легендарного ресторана «Вена» — приехал из деревни мальчишкой, начинал с мытья посуды, дорос до владельца собственной ресторанной группы. И таких историй масса.

А: У нас сейчас 80% городского населения, и реально эти 80% живут примерно так, как 120 лет назад жили состоятельные горожане. Пушкин был аристократом, и если вы сейчас откроете переписку Пушкина, то увидите человека, который вам абсолютно понятен, близок, интересен, и с которым вы без проблем нашли бы общий язык.

С: Отлично посидели бы с ним в ресторане, поболтали бы про литературу и издательский бизнес.

А: Да. Вообще, все эти косоворотки, спортштаны и советский модернизм — это прежде всего неинтересно. Мы никому не запрещаем этим заниматься, пусть цветут сто цветов. Но это такой пост соушалист истерн юроп стартер пак, он по всей восточной Европе более-менее одинаковый. А Россия, как бы странно это ни звучало, все-таки не восточная Европа, а северная.

Ну, довольно понятная точка зрения для журнала про Петербург.

С: А мы не только про Петербург. Он вынесен у нас в название, потому что это была столица, все тренды начинались здесь, но вообще мы про всю Россию. Интересное происходило везде. В новом номере у нас география от Владивостока до Варшавы.

О: И такая же примерно география читателей. Недавно у нас заказал журнал прекрасный независимый книжный из Верхней Пышмы. В Самаре чудесный музей модерна, мы там тоже есть. Есть в Москве, в Екатеринбурге, в Нижнем, и про все эти города мы планируем писать.

А: Ну вот какой-то такой разброс, да, от Верхней Пышмы до FR Concept на Петровке.

С: Еще можно полистать в Шампани, у наших друзей из дома Brimoncourt.

А: Поэтому, возвращаясь к исходному вопросу — наши читатели это молодые городские жители, мужчины и женщины.

Они, как и мы, искали удобный и красивый стиль жизни, и нашли образец в классической русской городской культуре времен империи. И этот образец оказался им как раз — ну потому что реально это все свое, родное, достаточно только вспомнить. Вообще, наша амбиция — это cделать русский heritage. Не все же в Лондон за ним ездить.

О: Это сложно звучит. Можно мы скажем, что у нас журнал для красивых людей?

А: Ладно, у нас журнал для красивых людей про красоту повседневности.

С: Официально заявляю, что журнал был основан, чтобы был повод устраивать планерки в коктейльных барах.

А, О, хором: О, ну это факт.

Про что у вас следующий номер? Не про бары же?

А: Нет, не про бары. Про что — пока не скажем.

С: Я бы даже сказал, что строго не про бары.

О: Недели через две будет анонс, не переключайтесь.