Ядовитые леса, болезнь ненависти и ходячий замок Иеронима Босха. Об антимилитаризме Хаяо Миядзаки

«Будь верен своему ремеслу без претензий. И пусть мы создаем фильмы для развлечения, хотим мы того или нет, фильм всегда есть отражение самого режиссера. От этого никуда не деться. Сожаление приходит, если ты сделал фильм, изменив себе».

Хаяо Миядзаки родился в мрачном 1941-м. Впервые он ощутил на себе ужас военного времени в четырехлетнем возрасте.

Укрываясь от воздушной бомбардировки, его семья провела ночь под железнодорожным мостом в Уцуномии — этого хватило, чтобы навсегда запомнить голоса перепуганных людей и полыхающее небо.

И то и другое мы видим в фильмах Миядзаки. Нас поражают кричаще красные огни из «Ходячего замка» (2004), непохожие ни на классическую колористику студии Ghibli, ни на сдержанную японскую живопись. Они больше напоминают тревожные полотна Босха.

Сочетание суеты и страха (или, по Миядзаки, страха и желания жить) будет перекликаться с другими печальными эпизодами человеческой истории — пережитое в детстве отзовется, когда придется делать раскадровки для сцены землетрясения (Токио, 1923) в фильме «Ветер крепчает» (2013). Мия-сан будет настаивать, что все люди, изображенные в кадре, не должны быть просто массовкой — важно наделить историей каждого человека. И на этот кадр аниматоры студии потратят 15 месяцев (а это больше года, Карл!). Длится он, кстати, всего четыре секунды.

«Ты должен пытаться изменить мир посредством своего фильма. Даже если мир не изменится. Вот что значит быть режиссером».

Можно бесконечно смотреть на три вещи: как горит огонь, как течет вода и как Хаяо Миядзаки объявляет о завершении своей карьеры режиссера-мультипликатора. Бесконечно, потому что спустя некоторое время мы узнаем, что мастер готовит новый фильм. Так было с «Рыбкой Поньо на утесе» (2008), то же самое Миядзаки говорил после выхода «Ветер крепчает». На сегодня это последняя законченная работа, но еще немного (хочется надеяться, что немного) — и можно будет увидеть «Как поживаете?» по роману Ёсино Кэндзабуро о взрослении пятнадцатилетнего подростка.

Трудно объяснить такое поведение склонностью Миядзаки к творческим кризисам, меланхолии и сложным характером; художник словно не может просыпаться по утрам без внутренних противоречий. Тосио Судзуки (продюсер студии Ghibli и верный друг Миядзаки на протяжении 30 лет) отмечал неумение Миядзаки жить вне творческого процесса: он одновременно любит и ненавидит свою работу — рассказывает, как хлопотно и мучительно создание фильмов и какой бесполезной кажется ему собственная жизнь без этих мучений.

В интервью Аракаве Миядзаки сравнивает свой труд с восхождением Сизифа. При этом ясно, что режиссер осмысляет миф схожим с Альбером Камю («Миф о Сизифе«,1942) образом. Открывшаяся бессмысленность делает его живым, парадоксально наполняет существование смыслом.

Философия экзистенциализма, окончательно сформировавшаяся в результате войны, близка выросшему в послевоенное время режиссеру. Борьба, внутренняя потеря и раздвоенность — вот на какой почве появился Миядзаки-творец.

«„Дзиро просто хотел делать самолеты. Он не хотел участвовать в войне“. Я не предлагаю таких нелепых оправданий».

Отец Хаяо, Кацудзи Миядзаки, во Вторую мировую был директором Miyazaki Airplane — компании, производящей детали для военных самолетов Zero. Тех самых, которые участвовали в нападении на Перл-Харбор. Деньги, что получала его семья, обеспечивали комфорт и безопасность — но они же стали причиной страданий для многих людей. Всю жизнь Хаяо Миядзаки мучает чувство вины за это. Иногда он думает, что должен был повлиять на решение отца — но ребенком просто не мог сделать этого. Скорее всего, из этого сожаления и появились невероятно зрелые герои аниматора.

Ответственность преследует Хаяо-сан в неясном воспоминании. Он рассказывает, как семья Миядзаки покидала убежище после авиаудара в Уцуномии — они должны были проехать через огонь, укрывшись одеялами. Режиссер не уверен, видел ли это своими глазами, но его постоянно преследует образ женщины с ребенком на руках. Она бежит за машиной и кричит: «Пожалуйста, пустите нас!» Места нет, и никто не останавливается.

«Мне жаль тех, кто производит машины и самолеты. Как бы они ни верили, что занимаются благим делом, веяния времени неизбежно обращают их в инструменты индустриальной цивилизации. Это всегда травматично, это оскверненные мечты. И с анимацией так же. Сегодня любые мечты человечества так или иначе оскверняются. Прекрасные, но испорченные мечты».

Работа отца связана с самым странным и болезненным противоречием в творчестве Миядзаки — с любовью к военным самолетам вместе с неприятием насилия. Режиссер с детства не просто увлекается, а по-настоящему грезит техникой. Для него это — мечта, символ свободы и надежды.

Авиацию Хаяо Миядзаки профессионально изображает в двух своих взрослых фильмах — «Порко Россо» (1992) и «Ветер крепчает», но и в аниме для детей он рисует летательные аппараты и сцены полета.

Даже название студии отсылает к итальянскому разведывательному самолету фирмы Caproni — Ca.309 Ghibli. Миядзаки (который и предложил название) было известно, что имя самолет получил от сильного горячего ветра. Так появился и девиз Ghibli: «Вдохнем свежее дыхание в мир японской анимации» — он одновременно раскрывал принципы студии и ее шаткое положение (производство полнометражного аниме тогда было рискованным занятием).

Человек, создающий технику в попытках сделать свою жизнь лучше, в фильмах Миядзаки неизбежно становится причиной гибели мира — именно поэтому в его творениях всегда звучат экологические мотивы. Это противостояние жизни (природы) и желания жить (человека), причем борьбу против мира и против себя каждый раз начинает человек. Режиссер не говорит «так жить нельзя» и не уходит в морализаторство о том, что раньше было лучше. Он только показывает, что это неизбежно, не предлагая искать решения — потому что и сам не знает, где его искать.

Ненависть порождает ненависть

Первый полнометражный фильм, выпущенный Хаяо Миядзаки вместе с Тосио Судзуки и ставший причиной создания анимационной студии GHIBLI, — «Навсикая из Долины ветров» (1984). По сути, это постапокалиптическая фантастика о выживании людей после экологической катастрофы, которая, разумеется, была вызвана многолетней войной.

О «свежем дыхании» в мире аниме говорить не приходится — воздух отравлен ядовитыми спорами, надышавшись которыми люди заболевают и умирают. Очень похоже на последствия ядерного взрыва, но сюжет аниме как будто перекликается и с трагедией в Минамате.

Люди оказываются на грани гибели, их постепенно убивает ядовитый лес. Страх заставляет человечество обвинять природу и друг друга — они почти готовы начать новую войну, после которой всё умрет окончательно. Выжить за счет других, бороться — путь насилия, который человечество избирает снова. За смертью идет смерть, ненависть застилает глаза — в какой-то момент главная героиня переживает ожесточение на себе и приходит в ужас.

Мотив распространения зла, для которого не должно быть причин и оправданий, повторяется и в «Принцессе Мононоке» (1997). Там Миядзаки показывает это буквально: обезумевший от ненависти зверь ею же и болеет. Главный герой Аситака заражается ею потому, что убивает вепря. И даже если он делает это для того, чтобы спасти свой дом, — он всё равно заражен. Если ты хоть раз убил — жизнь не будет прежней.

Лучше быть свиньей, чем фашистом

Впервые взрослых, войну и авиацию Миядзаки показывает в «Порко Россо» — фильме об алом свине. Аниме часто называют фантазией режиссера на тему «Касабланки» (реж. Майкл Кёртиц, 1942) — линия Марко (свина) и Джины действительно похожа на историю героев культового фильма. Но интереснее всего проклятие летчика — никто не понимает, откуда оно взялось и можно ли его снять. Парадоксально и то, что свиное рыло никого не удивляет — словно персонажи видели всякое дерьмо и даже обычные люди забыли, что значит ужасаться.

Да, когда-то у Марко было лицо человека, но этому полтора свидетеля — пронесенная через годы любовь и потрепанная фотография. Он единственный, кто выжил из своей команды летчиков в Первую мировую. В собственном воспоминании алый свин видит облачное море — своего рода Млечный путь на голубом небе, забравший тысячи невернувшихся авиаторов.

Похоже, что проклятие — это чувство вины. То самое, что мучает и самого Миядзаки. Причастность к событиям, унесшим жизни. Стыд за то, что он продолжает свое существование (а его друзья нет). Это маска, от которой Марко не может избавиться. В секунды, напоминающие человеческую жизнь (когда он любит и мечтает), проскальзывает настоящий облик Порко Россо. Но он так и остается мимолетным видением, воспоминанием о прошлом. Не потому, что Марко этого не заслуживает — кажется, только свинья остается верной разуму и гуманистическим принципам, — просто он сам никогда не сможет простить себя и позволить себе жить по-настоящему.

Крепчает ветер! Значит, жить старайся

Последний (на сегодня) фильм Хаяо Миядзаки, как и «Навсикая из Долины ветров», сначала был мангой, которую он не собирался экранизировать. Любопытно, что там главный герой, Дзиро Хорикоси, тоже изображен со свиным рылом. Он был причастен к войне, как и отец Миядзаки, — Хорикоси строил самолеты для фашистской Германии.

Этот фильм мог быть похож на «Порко Россо», но Хаяо Миядзаки искал что-то новое. Необычно уже то, что Дзиро Хорикоси — историческая личность, авиаконструктор, разработавший всё тот же Zero. В очередной раз повлияла и личность режиссера-аниматора — переживание смертей старших товарищей по цеху, воспоминания о болевшей туберкулезом матери и страх не успеть. Этот фильм стал самым личным творением Миядзаки, который решил жить несмотря ни на что. Желание жить полно и искренне — вот лекарство от вины, потерь и фантастических проклятий.

«Наверное, мы реалисты-мечтатели. Чистым реалистам, которые не мечтают, — грош цена. Хуже таких реалистов нет никого. Я не хочу, чтобы наша команда состояла из таких».

Хаяо Миядзаки остается верен себе — как бы ни заканчивалась история, его аниме излучают свет и вселяют надежду. Марко из «Порко Россо» вынужден бежать от военной полиции; Дзиро Хорикоси теряет жену и видит, сколько жизней его самолеты забрали; госпожа Эбису из «Принцессы Мононоке» обезглавливает духа леса и символично лишается руки; разве только Навсикая приносит в долину мир с минимальными потерями (если получится забыть о том, что в начале фильма княжна теряет отца).

Но война у Хаяо Миядзаки не опустошает — как, например, в замечательной, но невероятно тяжелой «Могиле светлячков» (1988) Исао Такахаты. Он не пытается делиться ужасом и чувством вины — он интуитивно ищет способ избавиться от них. Об ответах Миядзаки, скорее всего, не задумывается — просто идет за образами, без плана и подготовки. Но кажется, такие способы есть. Смог ведь ставший игрушкой войны Хаул вернуть себе человеческий облик и освободиться?

Прошлое и будущее

Сегодня сложно рассуждать об анимации Хаяо Миядзаки и не проводить параллели. Постоянное чувство вины, боль природы, образ оскверненной и покалеченной мечты — результат империализма и милитаризма японского прошлого. За людьми, пережившими тяжелую эпоху, всегда ходит мрачная тень сомнений и сожалений. Искать примеры не приходится — они читаются в книгах и смотрят на нас из залов галерей; сквозят в глазах, голосах и воспоминаниях тех, кто жил раньше. Человеку сложно справиться с такой тяжестью — но анимация Хаяо Миядзаки будто доказывает, что есть смысл с ней бороться.

Кстати, японский режиссер уже подчеркивал — он никогда не рассчитывал на популярность за рубежом, снимал для японских детей японскую анимацию (это заявлено даже в слогане студии). Его картины и правда ориентированы на Страну восходящего солнца, пропитаны японским бытом и часто отсылают к образам японской мифологии — ими пестрят так горячо любимые нами «Унесенные призраками», они представляют силы леса в «Принцессе Мононоке» и «Моем соседе Тоторо» (1988).

Но Мия-сан никогда не зацикливался на японской культуре. Он не только обращался к сюжетам мировой культуры («Ходячий замок» Дианы Уинн Джонс, «Одиссея» Гомера, «Волшебная гора» Томаса Манна, «Касабланка», Свифт), но и умело соединял их с исконно японскими.

Поньо одновременно безобидная андерсеновская русалочка и японская рыбка-нингё, приносящая цунами. Тоторо — одновременно дух леса и японская интерпретация европейского тролля.

Хаяо Миядзаки невероятно правильно выражает собственную любовь к национальной культуре — она свободна от гордыни, а потому не слепа и не ограничена самой собой. Он делится своими чувствами, используя универсальный интернациональный язык — язык искусства. Отношение к творчеству как к высшей ценности, которую во что бы то ни стало нужно сохранить, как к общему достоянию всего человечества проявляется уже в самом первом фильме — «Люпен III: Замок Калиостро» (1979). Там это — начало и конец, подарок человечеству, сумевшему пережить и закончить войну, результат объединения духа.

Есть два типа людей. Те, кто думают, что война — это всегда ужасно. И те, кто считают, что для всего может быть достойная причина. Первые, скорее всего, находятся в страхе и отчаянии. Вторые, возможно, воспринимают первых как предателей. Говорить о том, кто прав, бессмысленно — одни это знают и без слов, а другие не прислушаются к словам. Но даже без чудовищных обобщений ясно — все мы люди, и рано или поздно происходящее на каждом оставит отпечаток. Лучше постараться привыкнуть к этому грузу уже сейчас. Творчество Хаяо Миядзаки способно помочь сделать первый шаг к себе и к миру.