Оригинал

The Man of To-morrow’s Lament

I have to wear these glasses – otherwise,
when I caress her with my super-eyes,
her lungs and liver are too plainly seen
throbbing, like deep-sea creatures, in between
dim bones. Oh, I am sick of loitering here,
a banished trunk (like my namesake in “Lear”),
but when I switch to tights, still less I prize
my splendid torso, my tremendous thighs,
the dark-blue forelock on my narrow brow,
the heavy jaw; for I shall tell you now
my fatal limitation … not the pact
between the worlds of Fantasy and Fact
which makes me shun such an attractive spot
as Berchtesgaden, say; and also not
that little business of my draft; but worse:
a tragic misadjustment and a curse.

I’m young and bursting with prodigious sap,
and I’m in love like any healthy chap –
and I must throttle my dynamic heart
for marriage would be murder on my part,
an earthquake, wrecking on the night of nights
a woman’s life, some palmtrees, all the lights,
the big hotel, a smaller one next door
and half a dozen army trucks – or more.

But even if that blast of love should spare
her fragile frame – what children would she bear?
What monstrous babe, knocking the surgeon down,
would waddle out into the awestruck town?
When two years old he’d break the strongest chairs,
fall through the floor and terrorize the stairs;
at four, he’d dive into a well; at five,
explore a roaring furnace – and survive;
at eight, he’d ruin the longest railway line
by playing trains with real ones; and at nine,
release all my old enemies from jail,
and then I’d try to break his head – and fail.

So this is why, no matter where I fly,
red-cloaked, blue-hosed, across the yellow sky,
I feel no thrill in chasing thugs and thieves –
and gloomily broad-shouldered Kent retrieves
his coat and trousers from the garbage can
and tucks away the cloak of Superman;
and when she sighs – somewhere in Central Park
where my immense bronze statue looms – “Oh, Clark …
Isn’t he wonderful!?!”, I stare ahead
and long to be a normal guy instead.

Александр Гагинский

Одними из первых перевод стиха выпустило издание «Мир фантастики». Его автор — Александр Гагинский.

Печаль Человека Завтрашнего Дня

Я на неё любуюсь сквозь очки,
иначе портят вид супер-зрачки:
и лёгкие, и печень видно мне —
пульсируют, как осьминог на дне,
между костями. Изгнан в этот мир,
как тёзка Кент, о ком писал Шекспир,
я вовсе не горжусь, надев трико,
могучей грудью, крепким кулаком,
игривым чубом выше синих глаз,
поскольку должен я признать сейчас
мой роковой предел… Не в том он, как
Фантазию удерживает Факт,
а потому не может быть мой дом
в Баварии, к примеру; и не в том,
какое ремесло я изучил,
а в горестном неравновесьи сил.
Я молод, силой жизни наделён
и, как нормальный юноша, влюблён —
но должен своё сердце я смирить,
иначе в браке я могу убить.
В порыве страсти я бы, как вулкан,
разнёс невесту, номер, ресторан,
ещё один, поменьше, за углом,
пяток машин — и, дай бог, всё на том.
А коль она переживёт ту ночь —
каких родим мы сына или дочь?
Какой кошмар явиться может нам,
размазав акушеров по стенам?
В два года он начнёт крушить столы,
ломать ступени, пробивать полы,
в четыре будет он на дно нырять,
в пять лет — в горящей топке отдыхать,
к восьми начнёт считать он поезда
игрушками, а к девяти годам
врагов моих на волю пустит он,
я с ним сражусь — и буду побеждён.
Вот почему, летая в небесах,
в плаще, трико и боевых трусах,
ловя воров, я остаюсь угрюм
и хмуро надеваю свой костюм,
чтоб появился вновь верзила Кент
и плащ убрал великий Супермен.
Когда она у памятника мне
в Центральном парке шепчет в тишине:
«О, Кларк, он просто чудо!», я молчу.
Всю жизнь таким, как все, я стать хочу.

Полина Кривых

Этот перевод прислала «Ножу» Полина Кривых — психофизиолог, преподаватель в НИУ ВШЭ и лектор в проекте «Синхронизация». «Когда прочла первые 4 строчки перевода на сайте „Мира Фантастики“, ощутила искреннее недоумение: как же так, ведь не соблюден ни ритм, ни слегка ускользающий смысл, — написала «Ножу» автор. —  А выбор и использование переводчиком определенной лексики, которая не очень-то и выглядит подходящей Набокову, скорее противоречит набоковскому стремлению к изяществу».

Кривых называет свой перевод более подходящим, хотя и не называет его идеальным.

Элегия завтрашнего дня

Всегда в очках, проклятый супер-взор.
Ее лаская, не могу смотреть в упор,
Иначе вижу легкие и печень слишком ясно,
Трепещущие, как морские гады, средь неясных
Костей. Устал слоняться здесь, я в этом мире
Изгнанник Кент (как тезка мой, друг Лира).
В трико супергеройском нет мне дела,
Что у меня накачанные ноги,
торс и тело,
На узком лбу синеет прядь волос
И зубы сжаты. Ведь не в том вопрос…
Признаюсь вам: да, я не связан пактом,
Что заключили мир Фантазии и Факта,
Хотя, по правде, должен избегать уютный
Берхтесгаден, абсолютно
Причина не в моей работе, мой предел —
Это проклятье быть печально не у дел.
Вот я пред вами молод и силен,

И, как любой здоровый парень, я влюблен,
Но должен сердце я угомонить,
Вступить с ней в брак — ее убийцей быть.
Землетрясенье сотрясет супружеское ложе,
Разрушив жизнь ее, все фонари и пальмы тоже,
Большой отель и малый по соседству,
Полдюжины грузовиков — сплошное море бедствий.

Пусть даже пощадят любви порывы эти
Столь хрупкий стан — какими будут дети?
Родится он, врача сбивая с ног,
И побежит скорее в город, за порог?
Ребенку будет два, он разломает стулья,
Провалится сквозь пол он, лестницу минуя.
В колодец он нырнет в четыре, в пять
Он выживет, засунув руку в печь, опять.
Лет в восемь остановит поезда,
Ведь для него все это лишь игра.
Моих врагов освободит он в девять лет,
Я попытаюсь победить, но нет.

Вот почему, когда в костюме и плаще
Лечу по небу я, совсем не важно, где
Без дрожи отловлю бандитов и воров
И обернусь угрюмым Кентом вновь.
Из мусорки достав штаны на смену,
Плащ уберу подальше Супермена.
Мы с ней пойдем гулять в Центральный парк,
Она вздохнет, завидев мою статую: «Ах, Кларк,
Он так прекрасен, правда?» Я молчу.
И стать обычным в этот миг хочу.

Николай Караев

Переводчик Николай Караев также отозвался о переводе в «Мире Фантастики»: «Перевод Саши Гагинского в „МФ“ я видел, он более эквиритмический (я по традиции прибавил слог — английский все-таки очень, очень компактный язык), но Саша не взял там пару важных мест, о которых как раз и стоит поговорить в связи с тем, что именно написал Набоков».

Он представил свою версию в фейсбуке:

Плач Человека Завтрашнего Дня

Мои очки, признаться, неизбежность:
когда суперглаза Ей дарят нежность,
я вижу печень с легкими – зловеще
они морскими тварями трепещут
средь матовых костей. Мне в этом мире
обрыдло, я изгой (как тезка в «Лире»),
но лишь в трико переметнусь я бодро,
роскошный торс, внушительные бедра,
прядь синяя на лобике и челюсть
квадратная мне не милы, их прелесть –
ничто; и скорбен я не из-за пакта
меж царствами Фантазии и Факта,
пусть этот пакт местами и досаден –
нельзя слетать мне даже в Берхтесгаден;
на фронт не взяли – ладно; нет, иное
легло проклятье злое на героя.
Я молод, я в соку, мой пыл угарен,
и я влюблен, как всяк здоровый парень,
но – тише, сердца буйство, тише, чувство;
женитьба обратится в душегубство,
и в ночь ночей в одной погибнут яме
моя супруга, пальмы с фонарями,
отель-другой с парковочной площадкой
и бронетранспортеров с полдесятка.
Возможно, взрыв любовный пожалеет
жену – но кем она отяжелеет?
Младенец-монстр, врача сразив с размаху,
вползет ли в город, пораженный страхом?
В два года он сломает стулья в доме –
вот пол пробит, а вот соседи в коме;
в четыре занырнет он в омут топкий;
в пять выживет внутри ревущей топки;
играя в восемь в поезда, ей-богу,
разрушит враз железную дорогу;
а в девять всех врагов отца мальчонка
освободит – и не прибьешь подонка.
Вот почему я, над землею рея –
плащ ал, лосины сини, высь желтеет, –
ловлю воров и гадов без восторга;
широкоплечий хмурый Кент исторгнет
из мусорки опять костюм привычный,
а Суперменов плащ схоронит в нычке;
когда ж Она в Центральном парке, рядом,
на бронзовый мой лик бросает взгляды:
«Ах, Кларк… ведь он чудесен?!» – я шагаю
и стать нормальным мужиком мечтаю.

Михаил Идов

Свой перевод выпустил также Михаил Идов — режиссер фильма«Юморист». Свою версию он опубликовал в твиттере.

Плач Человека Завтрашнего Дня

Носить очки — мой долг. Иначе враз
И лёгкие её мой суперглаз
Узрит, и печени дрожащий ком
Покажется, как в водорослях сом,

В сени костей. Измученный изгой,
Слоняюсь я по свету, словно мой
Из «Лира» соименник. Весь мой вид —
Носи я хоть трико, хоть тройку-твид —

Мне ненавистен: и могучий торс,
И каждой мышцы корабельный трос,
И синий чубчик. Ключ моей хандры —
Не пропасть, разделившая миры

Фантазии и Факта от и до
(Мне не слетать в «Орлиное гнездо»
И даже по призыву не попасть);
Меня постигла худшая напасть.

Я молод, полон сока, что твой клён,
И, что неудивительно, влюблён.
Но все позывы сердца и души
Стальной рукой не хочешь, а души

Моя любовь — землетрясенье, смерч,
И брачный час сулит невесте смерть,
Отелю снос, а рядом с ним домам
Как минимум ремонт оконных рам.

А ежели она переживёт
Сей взрыв любви? Какой зачнётся плод?
Что за младенец ринул бы на свет,
Сбив с ног врача? Он в возрасте двух лет

Сломал бы в доме каждый стул и стол,
А ножкой топнув, рухнул через пол;
Нырял в колодец в три; в четыре-пять
Сигал бы в печь на «я иду искать»;

К восьми играл бы в поезда, подняв
Над головой всамделишный состав;
А там и супротив отца, шутя,
Восстало бы всесильное дитя.

Вот почему, где я бы ни летал,
Как высоко, как ни был плащ мой ал,
Погони за карманниками мне
Скучны. Парю в небесной желтизне

Один. Плечистый, но сутулый Кларк,
Из мусорного бака взяв пиджак,
Сминает плащ и прячет в тот же бак.
Год-два спустя: аллея, Централ-Парк,

И статуя моя. И женский вздох:
«Ах, Кларк, как он чудесен!» Да, неплох,
Я бормочу, вздыхая втайне — но
Обычным парнем быть мне не дано.

Опрос