Поддержка, а не наказание для наркопотребителей: что стоит за дискурсом гуманной наркополитики
Во вторник, 26 июня, прошел Международный день борьбы со злоупотреблением наркотическими средствами и их незаконным оборотом, утвержденный Генеральной Ассамблеей ООН в 1987 году. В этот же день уже несколько лет проводится акция Support, Don’t Punish («Поддержка, а не наказание»): люди и организации по всему миру выходят на пикеты, читают лекции и пишут тексты, чтобы привлечь внимание к опасным последствиям войны с наркотиками. Так, российский Фонд содействия защите здоровья и социальной справедливости имени Андрея Рылькова, который помогает наркозависимым, провел открытую беседу о гуманной наркополитике. «Нож» публикует краткий репортаж о встрече.
Около 27 % российских заключенных получили срок за преступления, связанные с запрещенными веществами. Это результат «войны с наркотиками» (war on drugs). Так называется комплекс репрессивных мер по борьбе с наркоторговлей, которую инициирует государство. Термин ввел в 1971 году американский президент Ричард Никсон. Спустя 40 лет Глобальная комиссия по наркополитике признает, что объявленная веществам война проиграна, и призовет к декриминализации некоторых из них. В 2016 году бывший советник Никсона рассказал, что кампания нужна была президенту, чтобы подорвать общественное доверие к левым пацифистам и афроамериканцам.
«Знали ли мы, что лжем о цели запрета наркотиков? Конечно», — заявил он в интервью журналу Harper’s.
Сотрудники Фонда Рылькова согласны с тем, что подобные меры неэффективны. В первую очередь зависимым людям нужно оказывать социальную поддержку — тогда вред от употребления веществ снизится.
Агрессивная наркополитика со стороны государства приводит ко множеству проблем. Первая — страх. Люди, употребляющие наркотики, боятся, что их посадят, потому что юридически они совершают преступление. Известны случаи, когда российские полицейские подбрасывали запрещенные препараты задержанным, чтобы те получили более суровое наказание, и проводили незаконные «контрольные закупки». Сотрудники фонда отмечают, что в их практике было много дел, фигурантами которых становились осужденные, купившие наркотик по просьбе третьих лиц для друга. С точки зрения полицейского, они — дилеры.
Кроме того, запрет наркотиков может вовлечь человека в криминальную среду. Представим такую ситуацию: обыкновенный студент, покуривающий траву, регулярно общается с дилером, который совершает и другие преступления. Со временем молодой человек начнет знакомиться с людьми из криминальной среды, и его окружение будет меняться.
Еще одно печальное следствие репрессивной наркополитики — осложнение доступа к медицинской помощи. Наркопотребители боятся врачей, потому что часто сталкиваются с дискриминацией с их стороны. Кроме того, распространено мнение, что медработники нередко сообщают обо всем полиции, несмотря на врачебную тайну. Этот страх может привести к смерти человека — например, если его друзья не рискнут вызвать скорую в случае передозировки. По той же причине наркопотребителю бывает сложно обратиться за помощью при ВИЧ-инфекции, туберкулезе или гепатите.
Эта война затрудняет доступ к сильным обезболивающим тяжело больным. Например, наркотические вещества прописывают людям с раком в четвертой стадии. Чтобы получить необходимые препараты, они должны каждый раз заново подтверждать, что действительно больны и нуждаются в них.
Следующая проблема — стыд. Общество может оттолкнуть зависимого, потому что его поведение не соответствует общепринятым представлениям о правильном образе жизни.
Например, когда государство узнает, что человек употребляет наркотики, его ставят на учет, но вместо социальной помощи он получает проблемы в школе, вузе и на работе. В теории эта система должна помогать, но в итоге ситуация лишь усугубляется.
«Вы когда-нибудь видели, как работает школьная программа просвещения детей на тему наркотиков? Мне пришлось это пережить на своей шкуре. Приходит тетенька и говорит: „Если вы узнали, что ваш одноклассник Петя покурил траву, то должны немедленно сдать его в полицию“. Школьников пичкают сведениями, совершенно не соответствующими действительности», — рассказывает 19-летняя девушка.
Она говорит об анонимных тестах для учеников, которые на самом деле такими не были. По ее словам, учителя обсуждали ответы между собой, а анализы заставляли сдавать прямо в школе без присутствия медработников. Поскольку детям младше 15 требовалось согласие родителей, которые встали на ее защиту, девушке удалось избежать унизительной процедуры.
«Считается, что человек, употребляющий наркотики, становится изгоем для общества и приносит проблемы. Когда ему нужны деньги, он может украсть, обмануть, в стадии ломки часто становится агрессивным. Даже если члены семьи любят его, у них тоже появляются сложности. Они боятся, что человек употребит наркотики и окажется непонятно в каком состоянии, будет вести себя неадекватно. А вдруг у него ломка? Есть такие страхи», — рассказывает один из гостей.
Социальная психология говорит, что наркозависимыми становятся, как правило, не просто так — этими людьми что-то движет: непонимание в семье, нелюбимая работа, низкий социальный статус и т. д. Когда общество начинает дополнительно наказывать человека за наркозависимость, ему становится только хуже.
В одной из лекций TED писатель Йохан Хари рассказывает две истории, меняющие привычное представление о наркотиках и зависимости.
Первая — о «Парке крыс», эксперименте, проведенном в конце 1970-х психологом Брюсом Александром. Он выяснил, что грызуны, живущие в пустой клетке, охотнее пьют воду, разбавленную морфином, чем обычную. Но если оборудовать пространство множеством игрушек и лазов, только 5 % животных будут развлекаться, продолжая употреблять препарат. Второй пример — это опыт Португалии, которая декриминализировала все наркотики в 2001 году, после чего количество смертей от передозировок и СПИДа резко сократилось.
«Небольшой процент крыс все равно продолжал употреблять морфин даже в благоприятных условиях, но бороться с наркотиками не нужно — я думаю, государство должно побуждать отказываться от них, но тогда ему следует потом не загонять людей обратно и давать возможность поправиться, — считает юрист Арсений Левинсон. — В Португалии осознали, что человека нужно не лечить и возвращать, а создавать ему условия, в которых он жил бы, как все, и отказаться от контроля: в конце концов, употреблять или нет — его личный выбор, и это не так важно, когда у него есть работа и другие социальные возможности. Мне кажется, если бы в любом государстве, даже в России, решения по наркотикам принимали ученые, врачи, психологи, а не силовые ведомства, то все страны уже перешли бы к поддержке, а не наказанию. Проблема в том, что сейчас у нас такими вопросами занимаются министр иностранных дел Лавров и силовики — закостенелые консервативные ведомства, у которых есть свой интерес в этой бесконечной борьбе».
Но как можно помочь зависимому в условиях, когда государство объявляет ему войну? Чаще всего близкие дают наркопотребителю деньги, на которые тот покупает новые вещества, или же постоянно «пилят» человека и спрашивают, когда же он, наконец, бросит. По мнению сотрудников фонда, оба способа губительны.
Они считают, что нужно научиться выражать свою любовь к человеку, но при этом не поддерживать его зависимость, что бывает нелегко.
«Моя мама очень зависима от алкоголя, и мне тяжело с этим жить. Я прошел, наверное, все стадии, в том числе запирал ее дома, но в какой-то момент понял, что такие меры не работают и я только треплю себе нервы, — рассказывает один из сотрудников фонда. — Я подумал: а что еще ей остается делать? Мама живет одна, отец давно умер, ей уже много лет, она не нашла смысла в жизни, у нее не появилось хобби, нет внуков. И ей остался один выход — то, о чем говорил человек из видео, алкоголь. Тогда я взял на себя моральное обязательство — просто звонить маме каждый день. Понятно, что это не решит проблему, но я чувствую, что чем больше я уделяю ей времени, тем меньше становится запоев. Однако, как только она начинает, по моему мнению, вести себя неправильно, я злюсь снова.
Это как спираль: чем сильнее злюсь, тем более виноватой и покинутой она себя чувствует, поэтому пьет еще больше — а я злюсь еще сильнее.
Я согласен, что это трудная работа: не выходить из себя, уделять внимание, но, мне кажется, ничего другого не остается».
«Мы начали играть в футбол с нашими участниками — и многие, вспоминая детство, присоединяются. Это очень прикольно, — рассказывает сотрудница фонда Лема. — Некоторые из тех, кто приходят за шприцами, видят, что мы возле офиса играем, снимают футболки и кричат. Пускай они забыли правила, но дело не этом. Главное, что они сейчас не в подъезде сидят, а бегают на солнце, требуют: „Давай пас!“ — и радуются как дети. Это работает — люди чувствуют свою причастность к общему веселью, общему делу, а не одиночество».
«Сейчас модно возражать хейтерам — сексистам и гомофобам, но почему-то никто не противостоит наркофобии.
Если бы каждый мог реагировать на реплики вроде „Наркоманы — падшие люди“, „Наркоманов надо в тюрьму“, „Наркоманов нужно сжигать или расстреливать“ — бороться с этой дегуманизацией, возражать, объяснять стало бы легче», — считает Левинсон.
Некоторые задаются вопросом: зачем обществу нужны наркозависимые? Но человек не выбирает такой путь, как не выбирает бедность или одиночество. Это общественная проблема, хотя социум ее не признает, считая, что все дело в низкой нравственности того или иного индивида. Сотрудники фонда уверены, что обществу «нужны» все: наркозависимые, представители ЛГБТ-сообщества, люди с разными диагнозами и цветом кожи — нужен и важен каждый человек.