Богемное подполье Амстердама. Как квиры Нидерландов спасли от нацистов тысячи евреев

18+

Редакция журнала «Нож» утверждает, что настоящая научно-исследовательская статья имеет исключительно художественную и культурную ценность, предназначена для использования в научных или медицинских целях либо в образовательной деятельности. Она никоим образом не является «пропагандой нетрадиционных сексуальных отношений и (или) предпочтений либо смены пола» как среди взрослых, так и среди несовершеннолетних, а равно не имеет целью распространения таких материалов среди названных категорий граждан.

Виллем Арондеус: художник, ставший литератором

Виллем Арондеус бунтовал всегда. Его родители были косвенно связаны с искусством — шили костюмы для спектаклей. Но этого ему было мало, а большая семья с семью детьми его явно тяготила. Как он написал позже, родители из мелкобуржуазной среды «знали только одно: деньги», и родных он «долго тайно стыдился». Собой, кажется, он тоже был недоволен: невысокий, худой, отстраненный — так он описывал самого себя в юности. В 1912 году, в 18 лет, Арондеус сбежал после серьезного конфликта с родителями из-за своей гомосексуальности и никогда больше с ними не общался. Полностью свободный, он продолжил учиться на художника (в художественную школу Амстердама он поступил еще в 13 лет) и окружил себя единомышленниками.

Успех пришел к Арондеусу не сразу. Он создавал как картины, близкие к символизму, так и плакаты. Именно плакат для голландской выставки в Копенгагене в 1922 году помог ему прославиться. В том же году Арондеус получил один из самых главных своих заказов — выполнить фреску на стене ратуши Роттердама. Критики наконец-то обратили на него внимание, и он активно занялся графическим дизайном и иллюстрированием книг, создавал гобелены и рисовал экслибрисы.

К слову, Арондеус был автором обложки гомосексуального романа Иоаннеса Франсуа «Другой» (Anders). Франсуа — один из главных борцов за права геев Нидерландов в начале XX века. Он сотрудничал с Магнусом Хиршфельдом, а помимо романов на гомосексуальную тематику написал «Открытое письмо к тем, кто отличается от других, написанное одним из них» — текст в поддержку молодых геев.

На гонорары Арондеус обычно покупал одежду, а остальное тратил в гей-барах. Деньги заканчивались быстро. И тогда он бесцельно слонялся по городу, время от времени находил любовника на ночь, но «всегда возвращался домой одиноким и скучающим».

Арондеус — близкие называли его Тики — с юности не скрывал свою ориентацию. Но он постоянно ощущал себя чужаком: как среди геев, так и среди художников. Неприкаянный, он сменял Амстердам на сельские просторы и жизнь с простыми людьми.

Его привлекал их уклад жизни — и красивые деревенские парни, которых он «смутно любил». Раскрыться им он не решался. Такая приглушенная нежность, как он сам выразился, оставляла чувство вины и одиночества. Видимо, поэтому Арондеус рано или поздно возвращался в шумный город. Но и там он боролся с желанием и оставался ненадолго.

«Я всегда рьяно скрывался среди „солидных, благородных, уважаемых“ людей, — признавался Арондеус другу, — но чувствовал себя изгоем. Я никогда не вписывался».

Не вписывался, как он сам был уверен, из-за гомосексуальности и бедности. Неудовлетворенность поселилась как в личной, так и социальной жизни.

Всего через несколько лет после долгожданного успеха, в конце 1920-х, Арондеус обратился к литературе и забросил живопись. И стихи, и первый роман продавались плохо. В 1937 году он опубликовал роман «Совиный дом» (Uilenhuis), сопроводив издание собственными гравюрами. В целом произведение хвалили, но оно не слишком впечатлило критиков, равно как и последовавший роман «В цветущем редисе» (In de bloeiende Ramenas). Но Виллем не сдавался. Ведь он был уже не один. Перебравшись в Апелдорн, в 1933 году Арондеус влюбился в Яна Тийссена, застенчивого разносчика из местного магазина. Ян и Тики обосновались на небольшой ферме в Весте-Хове и счастливо жили вместе, несмотря на бедность. Один занимался огородом, другой писал. Уединение с любимым явно пошло Арондеусу на пользу. Правда, нехватка денег всё же портила идиллию: он был старше любовника и считал, что должен лучше его обеспечивать. Ян помогал Тики как мог.

«Он такой верный, такой хороший, такой храбрый, — делился Арондеус. — Он делает всё возможное, чтобы что-нибудь заработать, за всё берется».

Наконец — второй успех, уже в литературе. Спустя пять лет после встречи с Яном Арондеус опубликовал биографию художника-литографа Маттейса Мариса «Трагедия мечты» (De tragiek van den droom). Герой оказался близок Арондеусу: Марис не только творил под влиянием символизма, как и он сам, но и в какой-то мере был бунтарем и сражался на баррикадах вместе с коммунарами в Париже. Арондеус так объяснял готовность художника бороться:

«Лишь в повседневной жизни кажется, что мечтатели сбегают от жизни, лишены храбрости действовать, воли к победе. На самом деле, мечта и героизм родственны».

Вскоре он сам стал художником, готовым действовать и сражаться. Впрочем, то, что Арондеус отождествлял себя с Марисом, заметили и критики: слишком явной была его симпатия к своему герою, и биография вышла очень поэтичной.

Возможно, позже Арондеус написал бы книгу о другом своем кумире: Оскаре Уайльде. Художник Рихард Роланд Холст, один из первых друзей Виллема, рассказывал, что тот прочитал о писателе всё. А когда он вернулся в Амстердам вместе с Яном, то вновь погрузился в творчество Уайльда. Помимо отношений, это, кажется, было его единственным спасением в тот период, когда жизнь казалось никчемной. К тому же в Европе становилось всё тревожнее.

Арондеус, возможно, остался бы известен лишь почитателям голландского искусства, если бы не война и нацистская оккупаций. Они, кажется, дали новый смысл жизни.

Богемное подполье

С самого начала оккупации Нидерландов в мае 1940 года нацисты проводили регистрацию евреев. Тогда еще не все понимали, для чего это нужно. Арондеус же очень скоро заподозрил неладное, и оккупанты стали для него врагами. Его возмущали введенные ограничения: вся американская и русская музыка оказалась под запретом, евреев стали исключать из оркестров.

«Я ненавижу дух насилия, крови и страданий и ненавижу тех, кто их приносит», — сказал однажды Арондеус.

К счастью, он был не одинок: многие художники, писатели, музыканты тоже возненавидели нацистов. Им лишь требовался лидер.

Тихая изолированная жизнь Арондеуса закончилась. Он продолжал работать над книгой о монументальной живописи в Нидерландах, но главной целью для него стало сопротивление. Весной 1942 года он начал издавать подпольную брошюру «Письмо Брандариса» (Brandarisbrief; Брандарис — название старинного голландского маяка). Аудиторией Арондеуса были представители богемы, а главной целью — отговорить их от сотрудничества с оккупантами. В частности, журнал призывал актеров играть максимально плохо или вообще не приходить на работу под предлогом болезни, а остальным предлагал не смотреть пропагандистские спектакли.

Через год «Брандарис» объединился с другим изданием Сопротивления — «Свободным художником» (De Vrije Kunstenaar). Так же называлась и подпольная организация. Издание было совсем простым: блеклые страницы, отпечатанные на машинке.

«Эти листы остаются тонкими прежде всего для того, чтобы укрепить связь между художниками, — заявили авторы в 1943 году, — и указать им, как они должны вести себя с узурпатором и его слугами».

Работа с оккупантами была серьезной проблемой. Актеры, писатели, художники и скульпторы должны были регистрироваться в Министерстве культуры. Около трехсот актеров отказались от регистрации, за ними последовали музыканты. За отказ могло грозить наказание вплоть до отправки в концлагерь, а запрет публичных выступлений касался всех отказников.

Им как могли помогали активисты Сопротивления, а некоторые актеры и музыканты устраивали тайные представления на дому, обычно получая оплату едой. Писателей, которые не пожелали вступать в Гильдию литераторов, поддерживали издатели, выдавая им авансы. Художники отказывались от сотрудничества не так охотно. Наоборот, они участвовали в выставках оккупантов, что, несомненно, особенно раздражало Арондеуса.

Вскоре он подружился со скульптором и редактором «Свободного художника» Герритом ван дер Вином, который познакомил его с другими деятелями искусства и Советом Сопротивления (Raad van Verzet). Вслед за Виллемом в Совет вошли кутюрье Сьерд Баккер, художник и сотрудник подпольного журнала Карел Пекельхаринг и писатель Йохан Брауэр. Все они были геями. К ним присоединилась еще одна примечательная личность: виолончелистка и дирижерка Фрида Белинфанте. Именно она задумала самую важную операцию богемы Сопротивления.

Довоенная увертюра Фриды Белинфанте

В отличие от Арондеуса у Белинфанте имелись еврейские корни: ее отец — еврей. Мать же была христианкой, и в целом семью нельзя было назвать религиозной. Зато семейство Белинфанте было музыкальным: отец, Арон, работал пианистом, хотя учился на врача, основал Федерацию учителей музыки Голландии, и дом «жил музыкой», как говорила сама Фрида. Неудивительно, что она начала играть на виолончели в десять лет, а позже поступила в Амстердамскую консерваторию. Ее дебют состоялся в 1921 году, когда ей было всего 17, и аккомпанировал ей отец.

В те же 17 лет Фрида влюбилась в Генриетту Босманс, которая была на семь лет старше нее и уже стала композитором.

«Я восхищалась этой замечательной, красивой девушкой», — вспоминала позже Белинфанте.

Они жили вместе на протяжении семи лет. Фрида ничего не скрывала и не объясняла, предпочитая жить так, как ей нравится. Босманс посвятила Белинфанте свой Второй концерт для виолончели, который Белинфанте исполнила в 1923 году. Но постепенно отношения ухудшились, Босманс критиковала игру возлюбленной, и они разошлись.

А карьера Белинфанте продолжала развиваться. Она играла в разных оркестрах, в том числе в кинотеатрах, и получила возможность дирижировать несколькими коллективами, пусть и учебными. В процессе она познакомилась с Джоном Фальконом, превосходным флейтистом, который влюбился в нее. Влюбился так сильно, что, как он утверждал, не мог жить без Фриды, как бы она ни пыталась ему объяснить, что не любит мужчин. Это его не отпугнуло. В итоге они всё же поженились. Но Белинфанте оставалась холодна к Фалькону, а его характер быстро испортился. В 1936 году Фрида потребовала развод.

Ее не заботило, что другие могут негативно относиться к ней из-за ориентации (в отличие от Арондеуса, которого это волновало сильнее). Белинфанте привлекала немало девушек, однако она сосредоточилась на музыке, и не зря.

Уже в 1937 году руководство амстердамского Консертгебау предложило ей сформировать камерный оркестр. Так Белинфанте стала первой в Европе женщиной, получившей должность художественного руководителя и дирижера профессионального оркестра.

Решение само по себе было смелым, и Белинфанте не боялась исполнять музыку модернистов. После этого ее стали приглашать руководить другими крупными ансамблями как в Нидерландах, так и в других европейских странах. Она также дирижировала детским хором и хором Университета Амстердама. В 1938 году она обошла дюжину мужчин и взяла приз на конкурсе дирижеров в Швейцарии. Там ей предложили управлять еще одним оркестром, но это приглашение она принять не успела.

Война положила конец успеху Фриды. Она отказалась регистрироваться в оккупационном Министерстве культуры, поэтому лишилась права выступать со своим оркестром. Его пришлось расформировать. Белинфанте бездействовала недолго. Во-первых, она давала уроки музыки. Во-вторых, начала в одиночку подделывать удостоверения для знакомых евреев. На это она пошла, чтобы помочь подруге Эллен Шварц, которая была родом из России. У Эллен забрали документы, а Фрида, возмущенная законами, сделала ей новые. Позже она познакомилась с другими людьми искусства, которые занимались тем же.

Виллем Арондеус, вероятно, и пригласил Белинфанте в Сопротивление. Она отмечала, что он был застенчив и страдал «комплексом неполноценности»: ему постоянно казалось, что он не подходит для Сопротивления. Белинфанте считала, что это из-за ориентации. Ей такое чувство было не знакомо. Тем не менее они сработались и сблизились.

Арондеус, Белинфанте и их товарищи собирали деньги для евреев, потерявших работу, и искали им укрытия. Фрида отвечала за бывших музыкантов и продала свою виолончель, чтобы помочь им. Но главной задачей Совета была подделка документов. Арондеус воспользовался своим талантом и подделал сотни удостоверений личности для евреев. Белинфанте тоже вернулась к знакомому занятию, и к ним присоединились другие художники, музыканты, писатели…

Всего активистам удалось сделать 80 000 карточек, сменив еврейские имена на голландские и убрав пометку «J».

В доме Белинфанте евреи сдавали отпечатки пальцев, в то время как Арондеус занимался печатью. Убедить человека расстаться с документами, пусть и на краткий срок, порой было нелегко. Но благодаря этим документам евреи могли устроиться на работу или безопасно покинуть страну.

В какой-то момент — вероятно, в октябре 1942 года — Белинфанте поняла, что возникла серьезная проблема. У нацистов был регистр удостоверений, с которым они могли сверяться при проверке документов. Это означало, что они запросто заметили бы подделку, ведь номера на документах не совпадали. Пока что активистам везло. Но им предстояло отдать еще тысячи карточек. И Белинфанте предложила уничтожить архив Амстердама, в котором хранились документы регистра. Так оккупанты не смогли бы сверять удостоверения со своими списками. Товарищи поддержали идею, но отказались от помощи Фриды. К ее раздражению, активисты посчитали это исключительно мужской работой.

Главное дело

К весне 1943 года Арондеус жил один. Он осознавал, как опасна его деятельность и сколько рисков таит Амстердам, и отослал Яна Тийссена за город. Теперь он полностью сосредоточился на работе Сопротивления, а главное — на новом плане.

Этот план был довольно прост: вечером диверсанты, переодетые полицейскими, должны обезвредить охрану и зайти в архив на улице Плантаж Керклаан, в бывшем концертном зале. Там надо уничтожить как можно больше документов. Было решено, что Геррит ван дер Вин будет лейтенантом, а Виллем, как самый старший, лучше всего подходит на роль капитана полиции, поэтому он возглавил отряд. Всю форму сшил Сьерд Баккер, многообещающий модельер, которому было 28 лет. Один костюм он подготовил для себя, потому что тоже участвовал в диверсии.

Арондеус прекрасно понимал, что может умереть. Однажды, работая, он спросил Белинфанте: «Как ты думаешь, мы доживем до конца этой войны?» «Вряд ли», — ответила она, и Арондеус с ней согласился. Оба признались, что смерть их не пугает. Они предпочитали пожертвовать жизнью, нежели растратить ее впустую.

Итак, субботним вечером 27 марта девять человек вооружились снотворным, которое добыл у врачей Йохан Брауэр. Сам он в операции не участвовал, так как был слишком известен — читал лекции и устраивал акции протеста. Под предлогом особой инспекции архива «полицейские» попали внутрь и усыпили и связали четырех охранников. Их спрятали во дворе, чтобы никто не пострадал и тем более не погиб. Арондеус и его товарищи хотели только уничтожить архив, никого не убивая.

Пока одни диверсанты переворачивали и крушили стеллажи с бесчисленными документами, другие поджигали всё вокруг и бросали карточки в огонь. Дважды операцию чуть не прервали. Один раз зазвонил телефон. Человек на другом конце провода спросил, всё ли в порядке. Арондеус, изображая немецкий акцент, заверил, что всё хорошо. Появились и настоящие полицейские, которых поспешно обезвредили. Но, конечно, пожар привлек внимание, поэтому диверсантам пришлось скрыться до того, как они завершили дело: пожарные, вызванные гестапо, прибыли быстро. Забросав архив взрывчаткой, диверсанты убежали. Для многих активистов этот побег стал разочарованием: они точно не знали, сколько документов удалось уничтожить, но понимали, что далеко не все.

Тем не менее поджог взбудоражил Амстердам, приободрил Сопротивление (в дальнейшем последовало еще несколько поджогов архивов) и разъярил нацистов.

Позже выяснилось, что из пяти миллионов досье, копий паспортов и удостоверений сгорели или пострадали в воде 800 000: возможно, лишь малая доля всего архива, но это означало, что диверсанты спасли сотни тысяч человек.

Нацисты не могли такое простить. Они пообещали награду за информацию о поджигателях, и среди знакомых участников Сопротивления оказался человек, готовый донести на них за 2000 гульденов. Через неделю арестовали восьмерых из девяти непосредственных исполнителей акции и тринадцать причастных активистов, в том числе Арондеуса, Брауэра и Баккера. Ван дер Вину удалось сбежать, а Белинфанте немедленно скрылась, переодевшись мужчиной.

На допросах Арондеус сохранял спокойствие и старался взять на себя всю ответственность за поджог. Когда-то неуверенный в себе, теперь он твердил, что остальные действовали по его наущению. Он впечатлил даже нацистов, но вряд ли это помогло: 18 июня 12 человек были приговорены к смертной казни, еще двоих отправили в концлагерь Дахау. Эти двое были врачами, которые приходили с Брауэром со снотворным, но не имели отношения к организации нападения. У Баккера была возможность избежать казни: следствие предположило, что он был любовником Арондеуса и действовал под его влиянием. Баккер это отрицал. Приговор активисты встретили со странной радостью. Они читали отрывки из Библии, а Арондеус и Брауэр шутили, пытаясь поддержать дух товарищей.

«Мы все мужественны и ничего не боимся. Уходить так легко, — написал Виллем в прощальном письме к друзьям на свободе. — Больше нет ни печали, ни страха. Когда оказываешься так близко к смерти, как мы сейчас, она теряет всякий ужас».

Перед смертью мысли Арондеуса вернулись к личному. Он попросил сестру передать 500 гульденов Яну, которого, судя по всему, он так и не смог увидеть после расставания. А когда к нему в последний раз пришел адвокат, Виллем произнес на прощание: «Пускай все знают, что гомосексуалы — не трусы».

Две недели спустя, 1 июля, Арондеуса расстреляли вместе с другими приговоренными. Но и про беглецов нацисты не забыли. Ван дер Вина арестовали через год — и тоже казнили за организацию поджога.

Забвение и слава

После разгрома Совета Сопротивления оставаться в Амстердаме уцелевшим участникам было слишком опасно. Фрида Белинфанте скрылась вовремя, и обыск в ее доме ни к чему не привел. В последний раз она подделала документы уже для себя: сделала удостоверение для мужчины по имени Ганс. Этим она не ограничилась и коротко подстриглась, носила мужскую одежду и старалась говорить низким голосом. Получилось убедительно: Белинфанте притворялась мужчиной три месяца. Однако ее беспокоило, что она подвергает риску слишком многих людей.

Лишь перебравшись в Париж, а затем, в феврале 1944 года, — в Швейцарию, по горам и снегу, в обычной городской одежде, она смогла расслабиться, хоть и не сразу. В лагере беженцев к ней относились холодно, так как некоторые знали о ее ориентации. Одна беженка заняла целую комнату, так как не желала делить ее с лесбиянкой. Фрида была вынуждена спать на чердаке, в комнате для уборщиц. Невзирая на это, как только Белинфанте устроилась, ее вновь потянуло к музыке. Она организовала хор, устраивала концерты с парой, игравшей на скрипке и альте, и на деньги от знакомых из США стала учиться играть на кларнете. Тем, кто сплетничал о ее ориентации, Фрида отказывалась давать уроки музыки.

До конца войны Белинфанте скрывалась за границей. А возвращение домой принесло лишь разочарование. Когда-то участники Сопротивления надеялись, что Голландия изменится после войны. Белинфанте поняла, что этого не произошло:

«Всё было по-старому. Посредственности правили балом. Никто не говорил о людях, которые отдали свои жизни за страну».

Чувствовала она и одиночество. Брат и его жена покончили с собой еще во время оккупации, многие музыканты из ее оркестра умерли в концлагерях или бежали из страны.

От Сопротивления ничего не осталось. Фрида получила работу дирижером в маленьком пригородном оркестре (в более крупном коллективе ей отказали, так как она была женщиной), но ей хотелось большего, хотелось вырваться из бедности. В 1947 году, выкупив свою старую виолончель, она решила эмигрировать в Калифорнию.

На корабле в Америку Белинфанте познакомилась с британкой по имени Айви. Фрида хотела попрактиковать английский, но отношения с Айви вышли за пределы милых бесед. Их роман начался еще на борту. Позже, однако, Белинфанте называла любовницу несексуальной. В Штатах они встречались, когда оказывались в одном городе, или навещали друг друга, пока не купили домик в Вествуде.

«Она хотела меня впечатлить. По-своему, она была в меня влюблена, — рассказывала Фрида. — Обычно у меня завязываются отношения с теми, кто начинал в меня влюбляться. Я начинала их редко».

И в нее влюблялись многие, даже замужние ученицы. Им хотелось быть кем-то большим для Белинфанте, чем номером в ее календаре.

Так или иначе отношения оставались на втором плане: Фрида вернулась к музыке. Благодаря друзьям и рекомендациям, а также впечатляющему довоенному опыту она довольно быстро нашла работу. Белинфанте преподавала в Университете Калифорнии в Лос-Анджелесе и на дому, играла в голливудских оркестрах. Уже в 1954 году она управляла филармоническим оркестром Оранж-Каунти. Так Белинфанте стала первой постоянной художественной руководительницей филармонии. Правда, спустя восемь лет ей пришлось уйти: хотя Белинфанте активно помогала развивать культуру округа, руководство решило, что будет лучше и прибыльнее, если пост дирижера займет мужчина.

Но Белинфанте не опускала руки. Она преподавала, дирижировала небольшими коллективами, основала студию и особенно заинтересовалась музыкальным образованием молодежи. Снова дало о себе знать желание помогать людям — иначе она не могла.

«Я не понимаю людей, которые живут только для себя, — заявила Белинфанте в последнем интервью. — Наверняка есть кто-то, нуждающийся в помощи. Всегда есть».

Наконец, признание затмило все неудачи и отказы прошлого. В 1987 году в Оранж-Каунти и городе Лагуна-Бич 19 февраля назначили Днем Фриды Белинфанте в благодарность за ее вклад в культуру округа. В ее честь назвали одну из самых важных музыкальных программ в США, в рамках которой Тихоокеанский симфонический оркестр каждый год проводит уроки классической музыки в школах. Белинфанте умерла от рака в Санта-Фе в 1995 году.

Всего за год до этого Музей холокоста США официально признал вклад Белинфанте в борьбу с нацизмом. Хоть она прославилась в Штатах и была известна в Нидерландах до войны, долгое время о ее участии в Сопротивлении практически не говорили. Возможно, это связано с ее быстрой эмиграцией. Сама Фрида рассказала о своей деятельности лишь под конец жизни. Но вскоре после войны сложилось популярное мнение о том, что женщины играли весьма пассивную роль в борьбе с нацистами. А в связи с усилением гомофобии в 1950-е годы ни Белинфанте, ни Арондеус, ни другие их гомосексуальные товарищи не вписывались в нарратив о героях страны.

Захоронение двенадцати казненных участников Сопротивления позже смогли опознать благодаря красной рубашке. В ней на казнь отправился Сьерд Баккер, специально попросивший друга принести в тюрьму самую красивую. Надгробие Баккера теперь венчает цитата из Первого послания к коринфянам: «Но любовь пребывает больше всех».

Не забыли про героев Сопротивления и в Амстердаме. На доме № 36 по улице Плантаж Керклаан установлена мемориальная доска в память о поджигателях. Имена погибших сопровождает надпись: «Они сражались и пали за свободу». В Амстердаме в честь Геррита ван дер Вина назвали улицу, а уже в 1945 году ему поставили памятник. А что же Арондеус? После войны его посмертно наградили медалью. Ее вручили родителям, с которыми он не общался больше тридцати лет. А потом про него забыли. Открытым гомосексуалам долгое время не было места в почетных рядах бойцов Сопротивления. Только в 1984 году, когда журналист Тони Бауманс рассказал о подвиге Арондеуса, о нем вновь вспомнили. Его наградили крестом Сопротивления, а в 1986 году присвоили звание Праведника мира за спасение евреев. На могиле Арондеуса на почетном кладбище в Блумендале теперь выгравировано: «Такая смерть превосходит жизнь».