Пиратки, ведьмы и биохакерши. Как новые феминистские теории создают технологии освобождения
Считать материнство формой гостеприимства? Найти общность между квиром и квантовой теорией поля? Признать себя Чужой и стать ведьмой? Новые феминистские теории пока не предлагают политических требований. Вдохновляясь фантастикой, теориями ученых и современной философией, они создают способы взаимодействия с миром и решения для эмансипации — технологические, поэтические и научные. Соавторка телеграм-канала и вк-паблика CYBERFEMINIZM Йожи Столет рассказывает о самых важных идеях феминистской теории 2010-х.
Содержание:
Манифест ксенофеминизма: политики отчуждения
В 2015 году участницы группы Laboria Cuboniks из пяти стран и с трех континентов — Диана Бауэр, Катрина Барч, Лука Фрезер, Хелен Хестер, Эми Айрлэнд и Патриша Рид — встретились, чтобы написать манифест ксенофеминизма. Название Laboria Cuboniks — анаграмма коллективного псевдонима группы французских математиков Никола Бурбаки (Nicolas Bourbaki), которые в начале XX века работали над утверждением абстракции, общности и строгости математики. Женщины, входящие в Laboria Cuboniks, на момент встречи не были подругами и не придерживались какого-то одного феминистского течения. Неизвестно, путем каких компромиссов создавался этот манифест, но вскоре он разошелся по сети и был переведен на 12 языков.
Манифест возвращает феминистскому движению утраченную поэзию, воображение и одновременно напряжение в отношении важнейших вопросов современности — прежде всего связанных с технологиями, наукой, рациональностью и трудом.
Ксенофеминистки призывают конструировать технополитические интерфейсы, которые могли бы направить технологии (не являющиеся прогрессивными в своей основе) на служение целям эмансипаторной политики.
Они предлагают вернуть в феминизм рациональность, в какой-то момент отвергнутую как репрессивный институт, породивший милитаристский и экспансионистский вектор развития человечества.
Одним из таких ксенофеминистских интерфейсов можно назвать проект Sci-Hub, созданный 2011 году студенткой-программисткой из Казахстана Александрой Элбакян. Sci-Hub в обход закона, защищающего авторское право, дает доступ к большей части работ мирового научного сообщества, хранящихся в закрытых коммерческих библиотеках. Используя только программный код, Александра в одиночку совершила глобальную революцию в научном мире, устранив неравенство в доступе к научной информации и сделав программирование политической работой. В 2016 году Элбакян вошла в десятку людей, внесших наиболее значимый вклад в науку по версии журнала Nature, одновременно получила запрет на въезд в США и Европу и штраф от нью-йоркского суда в 15 млн долларов.
Читайте также:
«Что, если ты сам(а) и есть Чужой и это нормально?» — наверное, главный вопрос манифеста. Префикс ксено- (xeno-) объединяет политику (ксенофобия как одно из важнейших политических понятий современности) и технические науки (используется в медицине, геологии и т. п.). Согласно Большому медицинскому словарю, он обозначает отличие, чужеродность по отношению к чему-либо. Чуждость чему-либо в манифесте понимается как возможность в широком смысле. Это возможность создавать новые миры в ситуации отсутствия подлинности на всех уровнях реальности:
«Ничто не должно приниматься как фиксированное, постоянное или „данное“ — ни материальные условия, ни формы общества. КФ видоизменяет, направляет и зондирует все горизонты. Все, кого господствующие биологические нормы обрекли на „неестественность“, все, кто испытали несправедливость, совершенную во имя естественного порядка, приходят к осознанию, что прославление „природы“ ничего не может предложить: ни тем из нас, кто определяется как квир и транс; ни тем, чьи способности отличаются; ни тем, кто подвергается дискриминации в связи с беременностью или потребностью растить ребенка. КФ страстно анти-натуралистичен» (Манифест ксенофеминизма).
Там, где все Чужие, ксенофобия невозможна.
Еще один пласт смысла, связанный с Чужим в значении отличного и «неестественного», — научно-фантастический, где Чужой = инопланетный. Женщина*, сконструированная мужчинами как Другой (по мысли Симоны де Бовуар), в данном тексте становится Чужим и Иным, выращивая себя заново из ничего, воплощая собой фантазию о пришельце, чья позиция позволяет проявить новое любопытство к пространству планеты Земля.
Манифест ксенофеминизма также актуализировал забытое и маргинализованное в нулевых киберфеминистское движение, восстановив межпоколенческое и планетарное киберродство. Киберфеминистские идеи, ведущие происхождение от «Манифеста киборгов» Донны Харауэй и ставшие популярными на волне развития интернета в 90-х по всему миру (включая Индию, Россию и страны Латинской Америки), снова захватывают территории «мужского» мира, такие как технологии, наука, рациональность. Эти идеи становятся популярными и по-настоящему воодушевляющими женщин*.
Биотехнологии и гостеприимство матки
Ксенофеминистки пишут, что если природа репрессивна, то нужно изменить природу. Но что может быть одновременно более природно и более репрессивно, чем материнство и тяжелое бремя воспроизводства человеческого вида, анатомически прикрепленное к телам большинства женщин? Понимаемое как нечто «естественное», вынашивание (автокорректор предлагает заменить на «высиживание») не считается трудом, закрепляя за женщинами предназначение быть матерью. Борьба за право на аборт и против репродуктивного давления стала общим местом феминистского движения, захватив огромное число женщин по всему миру. Эта борьба настолько встроилась в повседневность фем-активисток, что уже кажется такой же естественной, как и оспариваемое определение женщин через репродуктивную функцию.
Однако еще в 60-е годы радикальная феминистка Шуламит Файерстоун в манифесте «Диалектика пола: обоснование феминистской революции» писала, что воспроизводство — это труд, и пока он остается невидимым и лежит на плечах женщин, равенство невозможно. Снятие этой обязанности с женщин и распределение воспроизводства (беременности и рождения потомства) на всё общество — необходимый шаг для феминистского движения.
Файерстоун предлагала вынести беременность за пределы женского тела, развивая биотехнологии искусственного вынашивания, создания искусственных маток и способов поддержки зародыша.
После выхода книги ее идеи были раскритикованы внутри феминистского движения за утопизм, а многие феминистки посчитали их антифеминистскими. Возможно, здесь имели место тревога и страх, что мужчины изобретают искусственные способы воспроизводства ради окончательного избавления от женщин. Но у этой тревоги могут быть и рациональные основания. Как подчеркивала сама Файерстоун, без социальной революции прогресс в репродуктивной медицине может оказаться еще более угнетающим для женщин. Индустрия суррогатного материнства и фетицид (повышенная в некоторых странах доля абортов в случае, когда будущий ребенок — девочка) в какой-то степени подтвердили эти опасения.
На волне технологического прогресса и развития таких практик, как искусственное оплодотворение и вынашивание, в XXI веке вновь стали появляться теоретические работы, в которых авторы размышляют об искусственном оплодотворении (в том числе вне женского тела), возможности мужской беременности, а также об идеях суррогатности, гостеприимства и радикальной свободы от биологии.
В 2012 году в издательстве Колумбийского университета выходит книга исследовательницы, близкой к петербургскому «Кибер-фемин-клубу» (основательницы — Алла Митрофанова и Ирина Актуганова, Санкт-Петербург, 1990–2000 годы), Ирины Аристарховой «Гостеприимство матрицы: философия, биомедицина, культура» (в 2017-м переведена на русский). Основная задача книги — сместить проблему происхождения с вопроса «Откуда мы пришли?» на анализ конкретных культурных понятий, связанных с происхождением: матрица, гостеприимство, материнство, а также технологии и практики матерей (и всех вовлеченных в заботу). Гостеприимство тех, кто оказывается вовлечен в заботу и тем самым создает матрицу, «откуда всё само собой происходит», помещается в центр книги в качестве активной силы, осознанного действия. Анализ практик заботы и гостеприимства позволяет отделить эти практики от женского и сделать из них технологию, доступную в том числе мужчинам (не метафорически, а буквально).
Может быть интересно:
Книга заканчивается главой «Мужская беременность», в которой Ирина Аристархова приводит несколько примеров, помогающих помыслить возможность мужской беременности. Один из них — арт-проект Ли Мингвея и Вирджила Вонга «Мужская беременность». Это серия перформансов и интерактивных медиаработ, посвященных исследованию ожидания и вынашивания ребенка. Проект состоит из дневников, научных исследований мужской беременности, чата для обсуждения, репрезентации сложных биомедицинских технологий, возможности отслеживания состояния жизненно важных органов художника, а также всех аспектов, связанных с ожиданием ребенка (инсталляции с колыбелью, окруженной стульями и компьютером с отображающимся сайтом проекта).
Благодаря пониманию беременности через сложную организацию гостеприимства Мингвею и Вонгу удается избежать комических клише, связанных с мужской беременностью.
Избавлением женщин от бремени беременности занимается и американская исследовательница Софи Льюис. Разбирая недавний успешный эксперимент с искусственной маткой для ягнят, выполненной в виде пластикового пакета, наполненного жидкостью, Льюис делает вывод, что младенец — это скорее водный вид, чем сухопутный. В каком-то смысле это амфибия. Поэтому отношения с ним нужно выстраивать через межвидовое родство. В книге о суррогатности («Суррогатность прямо сейчас: феминизм против семьи») Льюис заявляет две принципиальные вещи. Во-первых, разговор о репродуктивной справедливости должен начинаться с права не иметь детей и права делать аборты — это важно для свободы гостеприимства тел. Во-вторых, распространение суррогатности на всех включенных в заботу и гостеприимство (няни, медсестры, бабушки и т. д.) порывает с восприятием детей как собственности и открывает возможность для киборгианского (гестационного) коммунизма (одновременно без рыночных решений и государственного контроля).
В 2019 году московский художник Герман Лавровский создает Реборна. Реборн — это не-антропоморфная модель младенца из силикона и пены.
Реборн становится своего рода тренажером для формирования привязанности и заботы, а также связующим звеном для образования сообщества вокруг себя. Художник не репрезентирует свою работу в формате выставки. Он живет с Реборном, носит его с собой и приглашает других к взаимодействию с ним, создавая что-то вроде коммунального квир-родства.
Хелен Хестер в книге «Ксенофеминизм» (2018) и статьях также подробно разбирает вопросы гостеприимства: что значит быть гостем/хозяином, если мы все «ксено», то есть Чужие? Кто обладает правом «владеть», на каких основаниях и как распределяется ответственность? Вместе с отцом своего ребенка, философом-акселерационистом Ником Срничеком Хестер уделяет много внимания вопросу о том, кто будет заниматься «невидимым», традиционно женским трудом (забота, воспроизводство) в мире без труда, в мире полной автоматизации и безусловного базового дохода. В главе, посвященной репродукции, Хестер пишет о феминистской группе Gyno Punk, которая практикует идеи ксенофеминизма. Gyno Punk — это феминистская биохакинг-DIY-группа, изобретающая доступные гинекологические инструменты для женщин, находящихся в неблагополучном социальном положении, секс-работниц, транслюдей, беженцев, а также всех тех, кто по каким-то причинам не может (или не хочет) обратиться за медицинской помощью в государственные учреждения. Gyno Punk изобретает инструменты с открытым кодом для самодиагностики и ухода, которые позволяют тестировать организм на некоторые инфекции, венерические заболевания, беременность, рак шейки матки. Также Gyno Punk занимается исследованием истории гинекологии, деколонизацией женского тела и пропагандирует позитивное отношение к телесным экспериментам.
Объектно-ориентированный феминизм
«Это что, шутка?» — задала вопрос Ирина Аристархова на конференции, посвященной объектно-ориентированному феминизму. На самом деле и шутка, и нет. В 2016 году в издательстве Университета Миннесоты под редакцией Катрин Бихар вышел сборник эссе «Объектно-ориентированный феминизм», посвященных феминистским возможностям прочтения новых философских направлений, таких как объектно-ориентированная онтология и новый материализм.
Читайте также:
В сборнике действительно много юмора, но шутят там не над объективацией женщин. Скорее юмористическому анализу подвергаются влиятельные современные философы — Грэм Харман, Бруно Латур и Ян Богост, работающие в направлении объектно-ориентированной философии.
Катрин Бихар задается вопросом: если для представителей этого философского направления всё есть объекты (включая человека), которые равны, то почему некоторые из них являются объектами в большей степени, чем другие? Бихар шутит над Богостом, которому пришлось изъять из своей философии компрометирующие двусмысленные объекты: «Онтология Яна Богоста оказалась не только маленькой, но и бедной».
Объектно-ориентированные философы утверждают, что мир состоит из автономных объектов (включая человека как объект) и эти объекты независимы от отношений, в которые они вступают, а также не обладают привилегиями по отношению друг к другу. Напротив, объектно-ориентированные феминистки стремятся найти те непристойные (скрытые) связи между вещами, которые формируют отношение к определенным людям как к объектам (женщинам, бедным мужчинам, детям и т. д.).
Объектно-ориентированные феминистки переносят внимание с аналитики субъекта бесполого, не обладающего какими-либо характеристиками, кроме способности мыслить, на то, что долгое время считалось самоданными или профанными объектами, а также на то, каким образом производятся объекты.
Объектно-ориентированные феминистки начинают говорить из места вытеснения и пытаются вывести феминизм из кризиса борьбы за право быть субъектом.
Постгуманистический феминизм и квир-природа Природы
Однажды в феминистской колонне на первомайской демонстрации в Санкт-Петербурге авторку этого текста выгнали из сектора социалистических феминисток (куда та попала случайно, поддавшись движению масс) за табличку с надписью «Среди нас мало людей», которую ей выдала переодетая в радужных животных квир-колонна (акция-интервенция группы кфааг «НО» 2016 год). Оказалось, что не-людям, то есть тем, кто не хочет или не может мыслить себя в этой категории, не место в феминизме, потому что это подрывает основы борьбы: «женщина должна стать Человеком».
«Феминизм — это не гуманизм», — провокационно заявил в одноименном эссе квир-теоретик из Испании Поль Б. Пресиадо (ранее публиковавшийся под именем Беатрис Пресиадо). Постгуманистические исследовательницы критикуют не только концепцию прав человека, но и сам гуманизм, феминистское желание стать равной мужчине как Человеку, акцентируя возможность межвидового сотрудничества. Основа модели отношений угнетения лежит в самом гуманизме. Гуманизм — это система, решающая, что есть мышление/немышление (а точнее, кто мыслит, а кто нет, кто существует, а кто нет), культура/природа (что является фигурой, а что фоном, что действует, а что претерпевает), мужчина/женщина и т. д.
Постгуманистическое движение, изначально феминистское, ставит вопросы не только о борьбе, но и о самом мышлении, сохранении видов, новых альянсах, симбиозах и новых способах производства родства.
Донна Харауэй в манифесте о Ктулуцене Staying with the Trouble: Making Kin in the Chthulucene (2016) пишет, что на смену власти человека над природой должно прийти знание о связях с другими видами и ответственность за них. По мнению постгуманистических исследовательниц, феминизм должен не останавливаться на равенстве как желании стать равной мужчине, а прийти к иному способу мышления и взаимодействия с окружающим миром. Постгуманистические феминистки видят альянсы с животными, машинами, свободной мыслью и вещами своим приоритетным направлением:
«Возрождение, Просвещение, чудо индустриальной революции базируются сначала на сведении статуса рабов и женщин до статуса животных и позднее на приравнивании всех трех (рабов, женщин и животных) к (ре)продуктивной машине. Если животное в те времена рассматривалось как машина, сейчас машины постепенно становятся живыми техноживотными, работающими с помощью животных, которые технически живы (людьми). Машины и животные (мигранты, фармакопорнографические тела, дети овечки Долли, цифровой разум) становятся новыми политическими объектами для будущего анимализма. Машина и животное — наши квантовые омонимы» (Поль Пресиадо).
Есть и другие радикальные примеры. Карен Барад, феминистка и философ, которая долгое время занималась теоретической физикой элементарных частиц и квантовой теорией поля, пробует составить заговорщический альянс с самой Природой. Модели квантовой теории послужили для Барад моделями реальности. По ее мнению, реальность — это не набор идентичностей или объектов. Реальность — это встречи, которые нас форматируют. Реальными являются опыт и практика (встречи и взаимодействия), а не сущности и идентичности.
Это напоминает о научно-фантастическом романе Урсулы Ле Гуин «Левая рука тьмы», в котором жители планеты Зима не обладают половыми признаками изначально, но когда будущие партнеры встречаются в период спаривания, один из них становится «мужчиной», а другой «женщиной». Пол фактически создается в процессе сексуального акта (и его нельзя присвоить).
Сама материя, по мнению Карен Барад, поднимается против патриархата и воплощает собой квир: она изменчива, спутана и не предрасположена к чему-то определенному.
Постгуманистический феминизм востребован не только в академической среде, но и среди активисток и художниц, которые работают с проблемами экологии и деколонизации. Летом 2019 года в Иркутской области исследовательницы Мария Дмитриева (Иркутск) и Вика Кравцова (Берлин) организовали международную междисциплинарную арт-резиденцию «Контекст», в которой принимали участие исследователи-художники, экологи, антропологи, активисты из разных регионов России и мира. В течение 10 дней они жили в палаточном лагере в поселке Голоустное у озера Байкал, представляя собой передвижную лабораторию производства ситуативного знания и практик, и разрабатывали совместно с жителями поселка проекты, целью которых было «снять дихотомии зритель/художник, народ/власть. Поговорить о личном/политическом поле вокруг, применяя феминистский дискурс, адаптируя квир-экологию в практики повседневности, стирая противопоставления чужой/свой, природа/культура, субъект/объект, живое/неживое, человеческое/нечеловеческое. Укреплять и наращивать интенции объединения, солидаризации и толерантности с помощью расширенной экологии чувственности. Развивать альтернативные политические ходы взаимодействия и поддерживать низовые инициативы самоорганизации в поселке».
Все проекты (многие из них еще находятся в работе) были сделаны в условиях равного обмена знаниями и с учетом потребностей местного сообщества художников и активистов, жителей и приезжих художников и исследователей. Один из таких проектов — работа берлинского художника Себастьяна Акера. Она связана с проблемой мусора, который не вывозился из поселка годами, а скапливался кучами на берегу Байкала и в ближайшем лесу.
Себастьян устроил процессию похорон «первозданной природы».
Художник и участники, собравшись в церкви, отправились в молчаливый марш, чтобы перенести часть мусора в лесной массив неподалеку: что-то перевезли в мотоциклетной коляске, что-то бросали по пути на землю в соответствии с местной похоронной традицией. Группа, торжественно двигаясь из села, вдоль берега Байкала, в гору, пришла в сосновый лес. В красивом ущелье, усеянном деревьями, кустами и камнями, участники примерно разделили отходы по цветам и сознательно разместили их в лесу. Как украсить лес пластиковыми, стеклянными, металлическими банками? Как сделать это красиво? Подражая природе? Эта эстетическая практика пытается открыть новое пространство для возможности размышлять о сложных и грязных взаимосвязях между тем, что мы определяем как людей, природу, экологию, культуру.
В данный момент одна из художниц, участвовавших в «Контексте», при поддержке иркутского активистского сообщества, в обход бездействия администрации района, курирует раздельный сбор мусора в поселке и его отправку на переработку.
Ведовство и Кали
«К XVI веку атака на магию шла полным ходом, и женщины были ее наиболее вероятной мишенью. Даже когда они не были экспертами в магии/волшебстве, их приглашали заговаривать животных, когда те заболевали, лечить соседей, помогать им найти потерянные или украденные вещи, давать им амулеты или любовные зелья, предсказывать будущее. Хотя охота на ведьм была нацелена на широкий спектр женских практик, прежде всего женщин преследовали как колдуний, целительниц, заклинательниц и гадалок. Их притязания на магическую силу подрывали авторитет властей и государства, давая бедным уверенность в их способности манипулировать природной и социальной средой и, возможно, подрывать установленный порядок» (Сильфия Федериччи «Калибан и Ведьма»).
«Движение ведьм», распространяющееся с 60-х годов в США и Латинской Америке, обращается к историческому образу женщины, связанному с социальными «отклонениями», с необузданной сексуальностью и антиобщественными ценностями. Становление движения начинается с политического анализа охоты на ведьм, а магия понимается как средство сопротивления.
Колдовство становится политикой и служит способом объединения: «Ведьмы всегда были женщинами, которые осмеливались быть: милыми, смелыми, агрессивными, умными, нонконформистскими, исследовательскими, любопытными, независимыми, сексуально раскрепощенными, революционными, — говорится в манифесте ведьм (W.I.T.C.H., Women’s International Terrorist Conspiracy from Hell). — Вы ведьма, если вы являетесь не прирученной, злой, радостной и бессмертной женщиной».
Читайте также:
Как и W.I.T.C.H, австралийская поэтесса Эми Айрлэнд продолжает работу с «темным», вытесненным, антиобщественным в феминистском ключе. Айрлэнд занимается кибернетической демонологией и не боится использовать в текстах идеи, дискредитировавшие себя в глазах сторонников социальной справедливости (например, Ника Лэнда и далекого от феминизма гуру оккультизма Алистера Кроули), по-киберфеминистски вставляя их в свой «темный код» наряду с теорией полового различия Люс Иригарей и кибернетическим анализом культуры Сэди Плант. Айрлэнд снова размышляет о том, чем же было женское в культуре, в особенности его «темные», вытесненные стороны, и призывает Бабалон помочь женскому движению:
«Искусственный интеллект и искусственная репликация объединяются с силами мистической богини Бабалон, являясь порождением мужского страха перед отличным от себя, и таким образом, будучи „призванными“ этим страхом, они же приносят с собой конец этого человека, конец цикла его обращения на себя самого, конец эры человеческого воспроизводства. Машины и шире — то, что было представлено в культуре только как вытесненное, — „дают сдачи“ патриархальному миру».
Заключение
У нас нет врага, но много проблем.
Алла Митрофанова
Новые феминистские теории, рассмотренные в этом тексте, не могут быть маркированы как новые феминистские направления, подобные радикальному, интерсекциональному и квир-феминизму. Они не функционируют как идеологическая оптика, то есть не являются очками, сквозь которые можно видеть вещи и явления «по-другому». Скорее они функционируют как интерфейсы, то есть позволяют не столько смотреть, сколько взаимодействовать с конкретными вещами и явлениями. Их метод работы также далек от релятивизма, который предполагает, что вещи всегда могут быть рассмотрены «под разными углами».
Вещь или проблема обладает определенной технологической конфигурацией, в связке с которой начинает работать взгляд, — теории здесь становятся подключенными к вещам глазами-протезами. В них отсутствует основа для построения идеологической догматики, но есть открытость к использованию, копированию и дополнению.
Новые феминистские теории ощупывают свои границы и открывают возможности для решения конкретных задач, формируя рамку этики, ответственности и заботы. Они пытаются расширить спектр задач феминистского движения (включая в свои интерфейсы значимые части теории радикального, интерсекционального и квир-феминизма, но используя их локально, как часть общего кода решения задачи), на новых основаниях артикулируя телесность (понимая ее технологически), невидимый труд, солидарность, и возвращают утопический горизонт теории и практике.
Несмотря на то, что все перечисленные теоретики имеют англо-американское и европейское происхождение, можно много написать и о том, что происходит на других континентах и в странах, не являющихся мировыми лидерами производства теории. Возможно, следующей необходимой феминистской кибертехнологией будет тысяча глаз, чтобы увидеть их всех.
Что почитать:
— Laboria Cuboniks «Манифест ксенофеминизма»
Знаменитый манифест в ярком оформлении, с интерактивным интерфейсом, на разных языках. Можно скачать обычный txt.
— Катерин Бихар «Введение в объектно-ориентированный феминизм»
Глава из сборника «Объектно-ориентированный феминизм» его редакторки Катрин Бихар, в которой намечены основные идеи направления и контекст, переведенная редакцией «Ф-письмо».
— Поль Б. Пресиадо «Феминизм — это не гуманизм»
Короткое эссе испанского квир-теоретика о необходимости перехода от концепции гуманизма к не-антропологической концепции анимализма, о невозможном и невообразимом в феминистской политике.
— Донна Харауэй «Антропоцен, Капиталоцен, Плантациоцен, Ктулуцен: создание племени»
Манифест Донны Харауэй о необходимости сменить эпоху Антропоцена (Капиталоцена, Плантациоцена) эпохой Ктулуцена («не в честь женоненавистника Ктулху, а в честь многообразных сил, обвивших своими щупальцами Землю») и создавать не семьи, но межвидовые племена.
— Эми Айрлэнд «Черный цикл. Код для грядущих чисел»
Текст, соединяющий в «единый код» женщин, машины и демонов для борьбы с «кодом» патриархальным.
— Лика Карева «Ничего Земного? Практики эктогенеза на Марсе»
Кибертеоретик Лика Карева на примере научно-фантастического романа «Красный Марс» Кима Стенли Робинсона, используя теоретические инструменты Карен Барад и Ирины Аристарховой, анализирует репродуктивные технологии патриархальной семьи, а также возможные альтернативы.